Хавкин держался прямо противоположного мнения, и это, естественно, не способствовало его дружбе с председателем Чумного комитета. Еще осенью 1896 года бактериолог понял, что индийская чума одна из тех болезней, при которой едва ли возможно ограничить участок действия инфекции или победить ее в источнике. В отличие от возбудителей оспы и бешенства, чумный микроб живет не только в зараженном организме: он развивается в земле, в зданиях, в теле животных, насекомых, окружающих человека.
В условиях огромного, густонаселенного города бессмысленно атаковать чуму в лоб, разумнее с помощью прививок предохранять людей от ее воздействия.
В многочисленных лекциях, которые Хавкин читал в Бомбее и его окрестностях, ученый доходчиво разъяснял свою мысль. «Есть много явлений в природе, остановить которые мы не в силах, — говорил он жителям города Пуны. — Но мы можем избежать их или предохранить себя от них в индивидуальном порядке. Могу привести для аналогии нашу неспособность остановить жару на равнинах Индии. Однако одни могут легко избежать ее, уехав в горы, другие же, те, кто не имеет возможности уехать, могут обзавестись хорошим опахалом. Или, если вы не можете уничтожить москитов на реках и болотах, вы зато можете индивидуально предохранить себя от них, надев противомоскитную сетку».
Даже люди, далекие от науки, с помощью этой аналогии постигали в конце концов смысл хавкинских предохранительных прививок от чумы. Но генерал Гетакр лекций не слушал, советов тоже. Сипаи и полицейские с винтовками на ремне все еще обходили каждое утро дома Бомбея, а посреди улиц на больших блюдах, извергая клубы удушливого дыма, горели куски серы: так по указанию Чумного комитета «очищался» от заразы воздух города.
Если бы Хавкин был врачом, он мог бы охарактеризовать действия британской администрации в Бомбее известным латинским выражением: utfaliquid fiat videattur, в переводе означающим: «Чтобы казалось, что что-то делается». К такой формуле врачи прибегают, прописывая безнадежным больным розовую слегка подкрашенную водичку. Но и не будучи медиком, Хавкин понимал, что одних санитарных мер недостаточно. Эта мысль сложилась в нем еще в тот день, когда по приглашению властей он обследовал один из зараженных кварталов Бомбея — Мандви. Ему пришлось тогда много раз подниматься по лестницам — бедняки Мандви жили в высоких пяти-шестиэтажных домах, — брести ощупью по длинным душным коридорам, в которые почти не проникал свет. Страшная картина предстала перед Хавкиным и его спутниками, когда они вошли в одну из комнат. В помещении, площадью не более десяти квадратных метров, лишенном, как и коридор, окна, ютились несколько семей. В этой коробке без света и воздуха существовало восемь, а может быть, и десять человек. То же Хавкин видел и в соседней комнате, и в соседних домах. Чудовищная теснота и бедность рождали грязь и болезни. Да и о какой чистоте можно говорить, когда в доме нет кухни, и один водопроводный кран приходится на весь этаж.
«Когда они показали мне ряд зданий, где жило от 700 до 1000 человек, и сказали, что случаи заболеваний возникли по всему району в домах, подобных этим, я понял, что нет никакого смысла прибегать к мерам, которые утвердил муниципалитет. (Это было еще до организации Чумного комитета. — М. Я.). Тем не менее я одобрил все то, что было проделано, включая сжигания серы прямо на улице. Я хотел показать этим, насколько исполнительные власти не в силах приостановить рост чумы в Бомбее…»
Хавкин не противился санитарным мерам и по другой причине. Как всегда бесконечно требовательный, когда речь шла о научных выводах, он хотел выверить механизм действия вакцины так, чтобы не возникало ни малейших сомнений в пользе препарата. Он продолжал не доверять собственным наблюдениям и после прививок в исправительном доме в Байкулла и после того, как в течение следующего месяца в его тетрадях набралось еще 8200 записей о прививках среди городских жителей. И хотя вакцинации были уже обучены десятки врачей, а в лаборатории стояли большие запасы препарата, Хавкин не начинал открытого спора с Гетакром и его «системой». Это не было трусостью, потому что полгода спустя бактериолог весьма решительно выступил против принципа «розовой водички». Скорее всего молодому ученому весной и летом 1897 года не хватало поддержки, слова одобрения, произнесенного кем-нибудь из авторитетных коллег. Наука о микробах, еще бедная кадрами, не имела в Бомбее к моменту распространения там эпидемии своих представителей. Но скоро долгожданное слово прозвучало, и прозвучало оно по-русски.
В 1897 году правительства ряда стран послали в Бомбей медиков для наблюдения над эпидемией. Немцы, итальянцы, французы и русские не без основания ожидали, что следующий свой налет «черная смерть» предпримет на один из портов Европы.
Командированным в Индию бактериологам предписывалось самым тщательном образом накапливать опыт по борьбе с чумой. В марте в Бомбей прибыли три русских чумолога: один из них харьковский профессор Владимир Константинович Высокович, другой Даниил Кириллович Заболотный, будущий академик. В первый же день по приезде Заболотный навестил лабораторию Хавкина. Потом в Индии бывали и другие русские врачи (А. Ф. Вигура, А. М. Левин, В. П. Кашкадамов). Но первое свидание с посланцами родины, после почти десяти лет, проведенных на чужбине, оставило в душе Хавкина неизгладимый след.
При всей своей сдержанности Хавкин не мог скрыть, как обрадовала и ободрила его встреча с земляками (все трое оказались уроженцами Украины). В стенах Бомбейского медицинского колледжа впервые зазвучала русская и украинская речь, впервые за много лет заведующий лабораторией услышал свое полное имя-отчество: Владимир Ааронович. Русская группа пользовалась самым сердечным гостеприимством в лаборатории Хавкина. Высокович и Заболотный получили полную информацию о характере эпидемии, методах лечения и предупреждения чумы. А когда русские врачи пожелали проверить действие собственной противочумной сыворотки, Хавкин организовал опыты в крупнейшем, наиболее совершенном госпитале Бомбея.
Личная симпатия приезжих медиков к своему земляку не помешала им, однако, поначалу очень сдержанно отнестись к противочумной вакцине, которую они между собой называли «лимфой Хавкина». В письме, направленном в Россию 30 апреля 1897 года, Заболотный, касаясь прививок хавкинской вакциной, писал: «Английские врачи все еще относятся к этому способу сдержанно». Но месяц спустя развернулись события, которые заставили приезжих (и не только приезжих) совсем по-иному оценить научную и практическую деятельность Владимира Хавкина.
В конце февраля в Бомбее стало известно, что чума занесена в Даман — маленькую, состоящую из трех деревень португальскую колонию, со всех сторон окруженную английской территорией. В Дамане произошло то же, что и повсюду при появлении чумы. Из 10 тысяч жителей разбежалось более двух. Тогда португальские войска окружили деревни, а английские части, последовав их примеру, оцепили Даман вторым кольцом. Всякое движение через две цепи войск прекратилось. Восьми тысячам окруженных осталось только терпеливо ждать своей участи.
В осажденное чумное гнездо Хавкин послал двух наиболее надежных учеников с запасом «лимфы». Прививки продолжались два месяца. Врачи вели самый строгий учет привитых, непривитых, заболевших и умерших (умерших считала губернаторская стража, поставленная на кладбище). И вот в конце мая 1897 года в бомбейских газетах появились поражающие цифры. Из 6 тысяч человек, отказавшихся от вакцины, умерли 1482, а из 2200 привитых только 36, то есть чуть больше, чем полтора процента. «Смертность среди непривитых в пятнадцать раз больше, чем среди тех, кто согласился вакцинироваться, — записал в своем отчете русский врач Вигура. — Числа достаточно велики, чтобы исключить случайность».
В июле произошел новый взрыв чумы, теперь в глубине Индостанского полуострова. Эпидемия поразила небольшое местечко Ланаули. В жаркую летнюю пору по бездорожью Хавкин с доктором Левиным добрались до этого поселка, затерявшегося высоко в горах Декана. И снова поголовный осмотр, добровольная вакцинация. Хавкин целыми днями ходил по домам со своей сумкой, осматривал, уговаривал, прививал… «Я, к сожалению, не имею еще точных статистических цифр и могу говорить лишь на основании личного впечатления, — писал в своем отчете доктор Левин. — В течение трех недель от начала прививок до моего отъезда из Ланаули было привито в общей сложности 487 человек. Из коих заболело за это время всего 5 и умерло 3, тогда как из числа непривитых ежедневно заболевало не меньше 10–12 человек, из коих добрых три четверти умирало. Таким образом, мои личные впечатления, почерпнутые в Ланаули, вполне гармонируют с цифровыми данными относительно Дамана».
В Дамане и Ланаули наиболее четко проявились достоинства и недостатки «лимфы Хавкина». Препарат не спасал от заражения всех привитых, однако значительно повышал шансы получившего прививку остаться здоровым в чумном окружении. А главное — он сохранял жизнь людям. Смертность среди заболевших, но ранее вакцинированных, уменьшилась на 85–90 процентов. Русские медики не преминули сообщить в Петербург об успехах «лимфы». Предохранительное действие препарата Хавкина было очевидным особенно при сравнении его с лечебными сыворотками других бактериологов, экспериментировавших в Бомбее. Противочумные сыворотки Иерсена, Люстига и Галеотти, увы, никого не спасали.
Устные и письменные отзывы русских медиков имели серьезные последствия, сказавшиеся на судьбе «лимфы» и ее творца. В то время, когда Петербург запрашивал точную технологию вакцины, бомбейское общество настойчиво требовало замены жестокой и бесцельной «гигиенической» системы генерала Гетакра более гибкой, включающей массовые прививки в очагах эпидемии. Эта общественная волна совпала зимой 1898 года с очередной волной чумных заболеваний. «Черная смерть» опять еженедельно уносила сотни жизней. Все чаще можно было видеть в городе погребальные шествия и все чаще им преграждала путь полиция. По новому приказу правительства власти получили право останавливать похоронную процессию и требовать от родственников покойного официальный документ о причине смерти. В районе христианского кладбища, на месте кремации индийцев и у «башен молчания», где хоронят умерших огнепоклонники-парсы, то и дело возникали стычки горожан с полицией. В этой напряженной обстановке «Бомбейская газета» напечатала несколько довольно резких «Писем к редактору». Авторы писем настойчиво напоминали о вакцине Хавкина.