– А что, в "отпетые" остроумные не идут?
Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
– Да приду я, приду, куда я от вас денусь… Провожу Раиного сына и приду…
Я тоже поглядел на пауков.
Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков. "Бойцовских", – сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
– Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" – две вещи не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или преступники. – Юноша, – тон старичка был очень серьезен, – не нужно вам в "отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков. Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так – никакого скандала… Бросьтесь в ноги, умолите – вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
Я помотал головой:
– Спасибо, не хочу…
Глава шестая. У русалок
В круглое окно батискафа я видел все.
Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя русалочьи руки.
– Все, – хмыкнул Петро, – не жилец.
Я повернулся к русалколовам.
Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
– Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
– Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
– Да уж, – Костя перестал плеваться и засмеялся, – напустил кровя, как он ей в бок засадил… А!
Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию. Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
Я отошел от задраенного люка.
– Когда шугать будем? – спросил я.
– Когда надо будет, тогда и будем, – ответил Константин и харкнул в потолок.
Ванятка посмотрел наверх и сказал:
– Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
– Ничего подобного, – возмутился Костя, – я бью тютелька в тютельку. Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку. Вот мой квадрат, – Костя обвел пальцем над головой, – и я за его границы не выхожу. Бью в десятку. Во, гляди, – и он плюнул сно-ва.
Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
– Паадумаешь, – обиделся Константин, – какие важные, – я, можно сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует…
Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
– Ух ты, – восхитился он, – гляди, засасывает, засасыва-ет… Поехало. Уух…
Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало, втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.
– Переваривает? – поинтересовался Костя в перерыве между плевками.
– Во как крутит, – охнул Петро, – вот это танец живота, я понимаю…
– Я сделал ход, – жалобно сказал Сидор и посмотрел на Пет-ро.
– А, – Петро махнул рукой, – ты такой ход сделал, – вроде того мужичка, которого переваривают.
Русалку корежило. Она будто пережевывала человека всем телом. Так змея, натянувшая себя на птичье яйцо, давит его внутри себя, а после выплевывает скорлупу.
– Посмотришь на это дело, – философски заметил Сидор, – и никакой русалки не захочешь.
Петро повернулся к шахматной доске.
– Ну да, не захочешь, – хмыкнул он, – я тебе сколько раз мат ставил? А ты все равно хочешь. Вилка. Пока – вилка.
– Действительно, – Ванятка поправил очки, – листнул книгу, – сколько фильмов всяких показывали людям, такие там телодвиже-ния, в такую размазню вертящуюся русалки там, покуда жрут, превращаются, что эта, – Ванятка ткнул пальцем в иллюминатор, – просто-таки балет на льду, а не антропофагия без ножа и вилки, – все равно лезут. Хоть кол на голове теши.
Я глядел в иллюминатор. Раздувшаяся, толстенная, ставшая похожей на бревно с неумело нарисованным на нем женским телом, русалка скользнула вниз.
– Поикать пошла, – пояснил Константин и плюнул в самый центр своего квадрата.
– Они специально к иллюминатору подплывают, когда жрут? – спросил я.
– А черт их знает! – Петро пожал плечами, подвинул изящно-го коня и объяснил: – Мат.
– Давай еще сыграем, – попросил Сидор.
– Может, и специально, – Ванятка отложил книгу, закинул ру-ки за голову, – твоя маманя лучше нас их повадки знает. У нее и спроси.
Я покраснел. Русалколовы были осведомлены лучше, чем "отпетые".
– Дразнятся, – объяснил Петро, расставляя шахматы, – я так думаю. Вы, мол, нас волнами, сетями; самые нервные, – Петро хмыкнул, – гарпунами, а мы вас жрали, жрем и будем жрать… Начинай, Капабланка.
Сидор неуверенно двинул вперед на одну клеточку крайнюю пешку.
– Это ты что, – задумчиво спросил Петро, – мат в три хода мне готовишь?
– Ладно издеваться-то, – обиженно буркнул Сидор.
– Неужели русалки столь разумны и столь деятельно нас ненавидят? – спросил я.
Ванятка, закинув руки за голову, раскачивался взад-впе-ред, глядел прямо перед собой в пространство, прошиваемое точ-ными, точно по линейке прочерченными плевками Константина.
– Красиво сформулировал, – одобрил Петро.
– Ты, – спросил Константин, – брошюрку прочел?
– Прочел.
– Выучил?
– Выучил.
– Чего спрашиваешь? Там все написано.
– Ничего там не написано, – улыбнулся Ванятка, – не дури ему голову. На самом деле, чему ты изумляешься, Джекки? Ну, ненавидят, ну, достаточно разумны…
– Но ведь рискуют, – сказал я, – ведь наверняка не один я с гарпуном выскакивал?
– Да, – подтвердил Константин, – психов хватает. Помнишь, Петро, Вакулу?
– У, идиот, у, кретин, – замахал руками Петро.
– Что, – испуганно спросил Сидор, – не так походил?
– Ты все время не так ходишь, – сказал Петро, – не о тебе речь. Ведь все посты с акватории поснимали, всех из пещер по-вытаскивали, вонь стояла… даже через скафандр.
– Да, – подтвердил Ванятка, – словно сидишь в прямой кишке во время поноса.
– Да что этот Вакула сделал? – заинтересовался я.
Константин неудачно сглотнул слюну, закашлялся, а прокаш-лявшись, объяснил:
– Он, вроде меня, волновик… Но псих оказался вроде тебя. Только маскировался, прикидывался… шлангом.
– А оказался чайником, – улыбнулся Ванятка, не переставая раскачиваться.
– П… он оказался, – грохнул Петро, – и добавил: – Шах.
– Петя, – нежно заметил Ванятка, – два вечера подряд ты – у плиты и в мойке.
– Но Вакула, в самом деле…
– Чайник, иначе получишь еще два вечера.
Петро недовольно забурчал.
Константин плюнул и продолжил рассказ:
– И вокруг этого чайника на "п" завозились девушки с хвостиками. Он их шугал, как полагается… А один раз они ему закатили пир, той, понимаешь ли, байрам-али – пароход они что ли ломанули? катер? Десять штук, и каждая с клиентом. Ну, а этот, – Константин поглядел на мирно улыбающегося Ванятку, плюнул и сказал, – чайник… забрался в волновую и кэк хрястнул… ну, ровно пулеметной очередью. Сообрази, что тут было? Ты одной бочок вилочкой расковырял – мы неделю фильтры и насосы меняли и два дня трупешник искали, а тут десять штук прямой наводкой плюс кого зацепило. Такой клоаки…
– Даа, – протянул Сидор, – я такого не упомню. Петя, – он радостно поглядел на партнера, – тебе мат через четыре хода.
– Не нервничай, – невозмутимо ответил Петро, – тебе мат че-рез два.
– Ведь пытались их уничтожить, выкурить, – сказал я.
– Пытались, – согласился Ванятка, встал и подошел к окну, – пытались, конечно, но бросили. Во-первых… гм, гм, грязь… да… и неизвестно, как очищать, а очистишь, они снова появят-ся. Ведь непонятно, откуда они, заразы, отпочковываются.
– От тела дракона, – сказал осмелевший Сидор и снял пешку. – Приятного аппетита, – сказал Петро и задумался.
– Во-вторых, – Ванятка постучал пальцем по толстому стеклу иллюминатора, за которым извивалась, плясала, смеялась пре-лестная тоненькая русалка, – не столько они виноваты, сколько мы. Сами же лезем… Если бы никто из мужиков в акватории не бултыхался, не играл бы с ними, они бы давно все передохли. От голода. Или на отмели бы повыбрасывались и там бы сгнили, стухли.
– Или бы лесбиянством между собой занялись, – предположил Петро, передвигая офицера на четыре клетки, – видал руса-лок-лесбиянок? У… жабы такие плывут. От них все врассыпную. А они-то как раз совсем безобидные. Водоросль пожуют и вперед.
– Вроде русалок из зоопарка? – спросил я.
– Уу, – замотал головой Петро, – еще страшнее.
– Да, – Ванятка снова постучал по стеклу, – и как такую красоту уничтожишь? Ты погляди, погляди. А? Это же ручеек ка-кой-то живой, да еще и воплощенный в женские прелестные формы.
– Точно, – Константин харкнул и, недовольный результатом, покачал головой, – стой – любуйся; если в себе уверен, можешь поиграться. А если заиграешься до нашей глубины, то туда тебе и дорога. Естественный отбор, – Константин плюнул и удовлетворенно кивнул, – не суйся, если слаб в коленках, а сунулся – пе-няй на себя…
– Мат, – объявил Петро.
Сидор смешал фигуры.
Я смотрел на извивающуюся гибкую русалочку. На мгновение она останавливалась и улыбалась нам. Странными казались эта женская зовущая беззащитная улыбка и раздающиеся за нашими спинами плевки Константина.
Русалка подплыла поближе, постучала в иллюминатор паль-цем, мотнула головой, мол, поплыли! чего там.