Она была прекрасна, ее не портили даже хорошо видные чер-точки жабр на шее и под подбородком.
Петро подошел к нам, поглядел в иллюминатор.
– Вот это акула! – поразился он. – Ты смотри, жабрища ка-кие. Сожрет и скафандр не выплюнет.
– Выплюнет, – заметил Сидор, складывая фигуры в шахматную доску, – они скафандры из себя выдавливают. Тут иногда проплы-вают смятые, вроде металлического блина…
Русалка теперь почти не двигалась в воде, стояла прямо против нас, чуть пошевеливала хвостом, сохраняя равновесие. Чешуя казалась вовсе не рыбьей чешуей, а благородной кольчу-гой, латами, облегающими ее стройное девичье тело, напруженн-ое, напряженное. Смотря на нее, я понял, в чем красота русалок, – в их непрерывном плавном гибком движении, и если движения нет, то в напряженном замершем, как сжатая пружина, покое, вынужденном непрерывно искать себе равновесие. Поэтому так отвратительны толстые распухшие русалки в гигантских аква-риумах зоопарка. Сразу становится заметно, что это – монстры. Сразу видишь отстающие красноватые полоски рыбьих жабр на че-ловеческом горле, и чешуйки отстают и шелушатся, так что видно беловатое тело уродливой рыбы. Только глаза. Из этих монстров, рыбо- и женообразных, плещущихся в нечистой воде аквариума, смотрят печальные, не человеческие и не звериные глаза. От этого делается еще страшнее… Здесь же было незаметно, что перед тобой полурыба, полуженщина. Здесь в извивающемся гибком напряжении всего тела раскрывалась русалка…
– А Варфоломей с компанией? – напомнил Константин (плевок-попадание). – У них русалки командира схавали, так они стали русалкам хвосты отщипывать. Это все равно что с человека кожу сдирать. Вой стоял, смердеж.
– Где ж такое было? – спросил Сидор.
– В 105-м секторе, – ответил Константин. – Всю компанию – в "вонючие" сразу.
Русалка подняла руки, чтобы поправить волосы. От этого женского жеста у меня захолонуло в груди, и, как видно, не у одного меня.
– Не, ребята, – сказал Ванятка, – я не могу, я пойду попла-ваю.
– Лучше онанизмом займись, – посоветовал Константин, – безопаснее.
Ванятка, не отвечая, надевал акваланг.
Русалка стала отплывать от иллюминатора.
– Эй, – заволновался Ванятка, – Петро, постучи ей, покажи: я сейчас приду.
– Разбежался, – буркнул Петро, – я ей сейчас покажу, сейчас пойду в волновую и тресну, чтобы не вертела своими прелестями.
– Не треснешь, – Константин зевнул (плевок-попадание), – если это акула, то они верткие, ззаразы… Вань, ты не спеши, никуда она не отплывет. Кокетничает, если действительно акула.
– Неизвестно, – Ванятка спешил, – ох как неизвестно. Русалки – существа непредсказуемые.
– Как люди, – тихо сказал я, – но Ванятка меня уже не слы-шал. Он спускался в круглую дыру батискафа.
– Ой, ну на фиг, – сказал Петро, – я на это смотреть не могу.
Ванятка тем временем заплыл за спину русалки и легонько постучал ее по плечу. Так хлопают случайно встреченного зна-комца: "Привет! Не узнал".
Русалка радостно повернулась. Рассмеялась, запрокинула голову и протянула руки затянутому в металл и резину Ванятке.
– Между прочим, – Константин чуть поворочался на топчане, устраиваясь поудобнее, – если Ванятку сожрут, тебе на кухню не надо будет идти. Мы Поликарпу не застучим, честно.
Петро покачал головой:
– Ну, и дурак же ты, Костя.
– А что? – удивился Константин и плюнул.
На этот раз ему не повезло. Квадратный люк, в центр кото-рого он так удачно садил плевок за плевком, отворился. Вниз глянул Поликарп. Со страху Костя плюнул второй раз и тоже по-пал.
– Пполикарп, – Константин поднялся на топчане, – ппрости. Я не хотел… так вышло.
– Да ты, – Поликарп задохнулся от гнева, достал большой бе-лый платок, аккуратно снял слюну Кости с переносицы, – в уме ли?
– Я не хотел, – отчаянно забормотал Константин, – прости.
– Еще б ты хотел, – уже успокоившись, сказал Поликарп и спрыгнул.
Люк так и остался зиять вверху.
Константин быстро вскочил с топчана, встал по стойке "смирно".
Петро и Сидор кусали губы, чтобы не расхохотаться.
Я смотрел в окно. Там русалка и Ванятка кружились в каком-то дивном завораживающем танце, то останавливались, застывали и обнимали друг друга, то выскальзывали из объятий – тогда русалка смеялась и грозила Ванятке пальцем. Порой она шутливо стучала в стеклянную маску Ванятке, показывала ему язык, по-рой, во время объятий, склонялась к его плечу, чуть приоткры-вая рот – тогда-то Ванятка и выскальзывал от нее. А потом все начиналось сызнова. Иной раз, опрокинувшись вниз головами, они штопором ввинчивались в воду, и длинные русалочьи волосы опро-кинутым медленным водопадом, волнующимся лесом застили их го-ловы.
– Пполикарп, – продолжал оправдываться Константин, – я не знал. Ну, ты же не предупредил. Отворил дверь без предупрежде-ния, а я…
– Ты и выстрелил… Это что, Ванятка резвится?
– Так точно, – доложил Петро и тут же добавил: – Он меня на два вечера отправил в мойку и на кухню.
Теперь русалка и Ванятка медленно, точно в бальном танце кружась, поднимались наверх.
– За что? – осведомился Поликарп.
– Я матерился, – вздохнул Петро.
– Ну, – махнул рукой Поликарп, – по сравнению с этим… Вильгельмом Теллем… не велика вина, не страшна беда. Ванятка у нас, конечно, пурист, но… В общем, отработаешь свое, когда Костенька четыре вечера отпашет.
– У меня после мойки, – Константину очень не хотелось идти в мойку, – руки будут трястись. Знаете, Поликарп, посылать вол-новика в мойку – все равно что микроскопом забивать гвозди.
– Ох ты господи, – поразился Поликарп, – микроскоп ты наш. Что же теперь, раз ты – волновик, тебе можно харкать в рожу всем? Плевать, мол, я на всех хотел, так что ли?
Убедившийся в полной несостоятельности своих доводов, Константин смущенно молчал.
– Глядите, – завопил Петро, – Ванятке-то нашему – хана.
Все кинулись к иллюминатору.
Ванятка и русалка слились уж очень экстатически. Русалка уже клонила голову к горлу Ванятке, а он жалобно так сучил ластами.
– А наверное, – предположил Константин, – им противно с та-кими лягушатами обниматься?
– Поликарп, – спросил Петро, – почему все волновики такие болваны?
– Им ум ни к чему, – объяснил Поликарп, – твердая рука и меткий глаз редко сочетаются с умом.
– Все! – выдохнул Сидор. – Сейчас прокусит.
– Ванятка выскользнет, – твердо сказал Поликарп, – он от таких касаток вырывался!
И действительно! Ванятка, чудом каким-то вновь обретя гибкость движений, скользнул вниз и понесся подныривать под батискаф.
Русалка было рванула за ним, но вовремя остановилась. Лицо ее исказила презрительная гримаса, она провела по встрепавшимся волосам рукой.
– Ух ты, – восхитился Петро, – молодец какая. Гордая.
Он подмигнул русалке и, сжав кулак, показал ей выставлен-ный вверх большой палец, дескать, здорово! первый сорт!
Русалка высунула язык и повертела пальцем у виска. За нашими спинами мы услышали шум и обернулись. Опершись обеими руками о пол, Ванятка пытался влезть в батискаф из люка – и не мог.
Мы бросились ему помогать. Петро и Сидор втащили его под руки в батискаф, положили на пол и стали стаскивать скафандр. Петро покачал головой.
Ванятка лежал мертвенно-бледный с широко открытыми, будто невидящими или видящими то, чего мы не видим, глазами. Он тяжело дышал.
Русалка прильнула к стеклу иллюминатора, жадно следила за тем, что происходит в батискафе.
Ванятка изогнулся и вдруг захрипел, забился на полу, сползая к люку.
Поликарп крикнул:
– Костя, быстро в волновую, Джекки, скидывай куртку, Сидор – руки. Петро – ноги.
Константин подпрыгнул, уцепился за край люка, подтянулся и влез в волновую.
Я снял куртку и бросил Поликарпу. Сидор и Петро держали Ванятку за руки и за ноги. Поликарп подсунул ему под голову куртку, старался перехватить бьющегося, выгибающегося Ванятку.
– Ну же, ну же, успокойся, все, все… Костя, ну что ты там телепаешься? Сади!
– Поликарп Францевич, – вежливо ответил Костя, – она жмется близенько, – я могу так садануть, что и нас скрючит, а нам такое харакири… ни к чему.
Я стоял совершенно без дела, взглядывая то на русалку, с жестоким удовольствием наблюдавшую за сценой в батискафе, то на хрипящего на полу Ванятку. Поэтому в тот момент, когда Сидор не удержал Ваняткину ногу, я кинулся вперед перехватить, помочь, и в ту же секунду получил удар в живот, захлебнулся от боли, пролетел несколько шагов и рухнул в люк.
– Петро, – успел я услышать крик Поликарпа, – вытаскивай карантинного, мы с Сидором удержим.
Я постарался восстановить дыхание, изо всех сил забил по воде руками; краем глаза я увидел русалку, сквозь зыбящуюся воду русалка становилась еще прекраснее. "Мэлори, – вспомнил я, – Мэлори, Мэлори…"
Склонившись над люком, Петро ухватил меня за шиворот и выхватил из воды – легко, как опытный кутила выбивает пробку из бутылки.
В иллюминатор я видел, как, выгибаясь под ударами невидимых волн, вздрагивая, дрожа всем телом, мчится прочь от батискафа русалка.
– Молоток, Костя, – крикнул вверх Поликарп, – дело свое знаешь!
– Стараюсь, – раздался сверху короткий смешок.
Ванятка лежал ничком, тяжело дыша.
– Извините, ребята, – сказал он наконец хрипло.
…Я переоделся во все сухое и пошел выжимать мокрую одежду над люком. Я слышал, как Поликарп говорит: – Звонил Исаак. Они своих уже отловили.
– Сколько? – заинтересовался Константин.
– Пять.
– Ого.
– Ага. Так Исаак с компанией балду не гонят. Взялись – делают!
– Нам бы хоть одну поймать и в песок не шмякнуть, – сказал Петро.
– Повезло тебе, новенький, – обратился ко мне Сидор, – на ловлю попал!
– Русалки шли на нерест, на нерест шли русалки, – тихонько запел Константин.
Грузовик привез нас на побережье в тихий предвечерний час. Я стоял и не мог надышаться воздухом, просто воздухом.