– Заходите.
Я увидел мирный, комнатный коридорчик, стены в цветастых обоях, деревянную лестницу, ведущую наверх.
– Ох, – задохнулся от восторга Тарас, – я тащусь…
Мы вошли в коридорчик, и Наталья Алексеевна затворила дверь.
– Ребята, – сказала она, – вы сходите помойтесь, вам обязательно надо вымыться, с мылом, под душем… Струей шланга мало что смоешь, знаете ли…
– Что, – заволновался Тарас, – можем запаршиветь? То-то я чувствую…
– Чешется? – заинтересованно спросила Наталья Алексеевна.
– Ууужасно, – протянул Тарас.
– Немедленно под душ, – скомандовала Наталья, и в тоне ее команды слышался испуг.
Она чуть не бегом домчала до следующей двери, распахнула ее, щелкнула выключателем.
– Быстрей, быстрей, – она замахала рукой, – и воду, воду погорячей. Белье я принесу…
Второго приглашения не понадобилось. Мы опрометью кинулись в душ. Должно быть, оба одновременно вспомнили безгубое оскалившееся существо, заросшее уродливыми наростами.
Мы втиснулись в душевую. Три аккуратные кабинки, на полу – деревянные решетки, кафель…
– Мать честна, – охнул Тарас, – гляди! И мыло есть!
Зеленые куски мыла лежали в коробочках из жести, приделанных к душу.
Я снял нательную рубашку и кальсоны, бросил их на пол, пустил воду, встал под душ.
Я закрыл глаза, я блаженствовал.
Очень скоро я услышал покряхтывание Тараса и представил себе: вот я открываю глаза, а передо мной уже не Тарас, а…
Я открыл глаза. Тарас мылся в кабинке напротив, с удовольствием отскабливая свое тело. Вокруг него валялось множество маленьких, похожих на коготки кошки, зеленых наростов.
– Ты гляди, – он поднял какой покрупнее, – какая гадость на мне произрастала уже!
– Дда, – горячая вода обминала, обнимала тело – в нашей карантинной душевой текла только тепленькая водичка, – ты все отскоблил?
Я принялся намыливать голову.
– Вроде все. Вот на спине только погляди: ничего не торчит?
Тарас повернулся ко мне спиной. Из самого хребта, из позвонков вырастал, загибался здоровенный зеленый рог.
Мыло стекало у меня с волос и ело глаза; я подошел к Тарасу и сказал:
– Торчит.
– А… То-то я чувствую, чешется, падла; ты его мыльцем потри и пошатай…
Я стал намыливать рог. Он был мягок на ощупь и проминался под моими руками.
Я покачал рог – он подался, словно молочный зуб.
Тарас закусил губу:
– У, блин, садистюга, садирует. Рви его, быстро!
Я с силой рванул.
Тарас заорал. Я вздрогнул: вместе с наростом я оторвал большой кусок кожи и видел теперь сочащуюся кровью плоть Тараса.
Впрочем, рана зарастала довольно быстро. Уже поняв, в чем дело, я стоял наготове с мылом, и едва лишь на поверхности кожи стали появляться зеленые пупырышки, чешуйки, я кинулся затирать их мылом.
Тарас вопил. Я прекратил мыльные процедуры, когда кожа стала гладкой, белой.
– Падла, – отдувался Тарас, – массажист экстракласс…
– Спасибо надо сказать, – я вернулся под свой душ и с наслаждением вытянул руки вверх, – гляди, я какого панта у тебя оторвал.
Тарас поднял с пола зеленый рог.
– Фиу, – присвистнул он, – вот это забодай меня козел, ну это спасибо… Я с собой возьму.
– Уу, – я смывал мыло, теребил волосы пальцами, – над кроватью повесь. Трофей…
Тарас бросил рог на пол.
Некоторое время мы блаженствовали молча. Наконец Тарас сказал:
– А Наташка на тебя глаз положила.
Я молчал.
– Слышь?
– Слышу, – недовольно сказал я.
Дверь в душевую приоткрылась, и мы услышали голос Натальи Алексеевны:
– Мальчики, я вам белье положила на стулья. Когда кончите мыться, поднимитесь наверх по лестнице и направо. Моя первая дверь.
– Наталья Алексеевна – позвал Тарас, – что вы говорите, мы не слышим из-за шума воды… Подождите, сейчас подойдем…
Он подмигнул мне, и я громко сказал:
– Наталья Алексеевна, спасибо большое. Я все услышал. Все передам Тарасу.
– А что такое, – Наталья Алексеевна открыла дверь пошире, – у Тараса что-то со слухом?
– Нет, – в сердцах сказал я, – у него с головой, по-моему, нелады. Не заходите, – повторил я, – не надо, – и, посмотрев на Тараса, добавил: – Мы стесняемся.
Наталья Алексеевна прикрыла дверь.
…Мы оделись и вышли в коридор. Одна из дверей приоткрылась, и оттуда донеслось:
– Вы Наташины гости?
Тарас кашлянул:
– Ну, не совсем…
Тотчас заскрипела лестница, и мы услышали:
– Мальчики, вы готовы? Оделись?
– Ташенька! – из-за двери раздался елейный голосок – такой, что даже Тараса скривило. – Это к тебе пришли?
– Закрой дверь, Зоинька, – с металлом в голосе отвечала Наталья Алексеевна, – и не вмешивайся не в свои дела…
Дверь захлопнулась. Тарас стал одеваться.
– Наталья Алексеевна, – крикнул он наверх, – мы сейчас, сейчас.
Лестница заскрипела. Наталья Алексеевна ушла.
– Слышь, – заговорил он, – Жека, давай договоримся: ты, черт с тобой, обламывай Ташеньку, а я к Зоиньке пойду. Годится?
– Слушай, – я тебе так скажу: я не воспитатель и не сержант, делай ты, что хочешь! Иди ты хоть к прыгунам, хоть к царевнам, если такой эротоман.
Тарас махнул кулаком, и я увернулся.
– Тара, – я поднялся со стула, – ты очень уж нервный. Я ведь тоже могу. Да?
– А чего ты стебаешься? Врото… Врото… Как ты сказал?
– Научный термин, – я отступал по натертому коридорному паркету мимо дверей – одна, две, три… – коридор был невелик, здесь жили семьями, и даже в преддверии драки сердце радостно сжималось у меня от милой скученности этого уюта… – Научный термин, – повторил я, – обозначает человека, который думает только об одном – о женщине.
– А, – Тарас разжал кулак, – ну это другое дело. Это точно! Как меня в карантин запихнули, так я только об этом и думаю… А как мы наверху жили! Какие у нас с Джарвисом телки были! Мы одну в ванне из шампанского купали… Уу… Не то, что эта – моль белая. Тьфу! – Тарас плюнул и ткнул пальцем вверх. – Нет, у Зоиньки голосок ничего… ничего себе…
– Первая дверь направо, – сказал я, – так тут две двери. Одна и другая – напротив.
– Постучимся в обе, – махнул рукой Тарас, – ох, и обслуги у них!
Я подошел к одной из дверей и постучал.
Из-за двери раздалось грубое:
– Занят. А дежурит – Стас. Он мусорку не вынес.
– Извините, – сказал я и подошел к двери напротив.
– Все бабы, – заметил Тарас, – шкуры. Кроме мамы. Моей.
– И моей, – сказал я насмешливо.
– Хорошо, – согласился Тарас, – и твоей.
– И Джарвиса.
На сей раз Тарасов кулак врезался в дверь.
– Мальчики, – раздалось за дверью, – кто же так стучится? Вы же дверь с петель сорвете. Сейчас открою…
Наталья Алексеевна некоторое время возилась с замком. Тарас, потряхивая ушибленной рукой, выстонал сквозь зубы:
– Ты Джарвиса не трогай.
– Господи, – вздохнул я, – да кто его трогает? Тоже мне братство по оружию, телок они вместе в портвейне купали…
Дверь распахнулась. На пороге стояла Наталья Алексеевна, одетая просто и мило.
За ее спиной был виден накрытый стол.
В центре стола лежал шмат буженины, запеченной в тесте. Он громоздился аппетитно пахнущей бугристой горой. Он коричневел хрусткой даже на вид корочкой, а вокруг него была разложена зелень. Рядом стояла миска мелко нарубленной редиски с луком, залитой сметаной. Из черной латки показывала свой бок утка, набитая печеными яблоками. Гора свежайшего хлеба и – графинчик водки, запотевший, чуть подтекающий по стенкам.
– Проходите же, – позвала Наталья Алексеевна, – проходите… Что же вы стоите?
Мы вошли в комнату. Наталья закрыла за нами дверь и заперла ее на ключ.
– Гы, – засмеялся Тарас, – соседи жрать сбегутся…
– Да нет, – улыбнулась Наталья Алексеевна, – соседи у меня другое едят.
Мы сели. Тарас, не обинуясь, сразу налил себе полную рюмку всклянь, протянул графин мне. Я помотал головой.
Наталья Алексеевна уселась тоже, подвинула стул поближе к столу.
– Вы сами будете накладывать?
Я поглядел на голую смуглую шею Натальи Алексеевны, на полуоткрытую грудь и тихо сказал:
– Вам очень идет… это платье…
Тарас меж тем лихо взрезывал буженину, почти не встряхивая стол, так что водка в рюмке была неколебима.
– Сами, – чуть не пропел он, – самисамисами, Наталья Алексеевна, а я домашнее задание не выполнил и уже, как видно, не выполню. Я ни… черта не разобрался, где там у этой лягвы что расположено.
Тарас бухнул себе на тарелку кусок сочащейся буженины с вдавленными в мягкое мясо белыми чесночинками, зачерпнул салат.
– Двойку поставлю, – улыбнулась Наталья Алексеевна, рассматривая скатерть.
Она держала бахрому скатерти на ладонях и перебирала ее чуть-чуть, едва-едва тонкими длинными пальцами.
– Наталья Алексеевна, – Тарас поднял рюмку, – Наталья Алексеевна, – Тарас протянул дурашливо-обиженно, – ну не ставьте, а, двойки не ставьте! А то что получится? От прыгунов спасли, а двойку поставили?
Наталья Алексеевна засмеялась. И я поразился, услышав ее смех. Это был клекочущий, захлебывающийся, астматический какой-то "хихикс", нимало не соответствующий облику этой милой печальной женщины в платье с белыми отворотами, с глубоким вырезом, с ниткою бус на смуглой обнаженной шее.
– Вот это, Тарас Спиридонович, – сказала наконец она, отсмеявшись, – и есть жизнь, ее непреходящая сложность: спасти от прыгунов и поставить двойку за незнание анатомии царевен. А вы как бы хотели?
Наталья Алексеевна плеснула себе и протянула графин мне.
– Нет, нет, – я чуть приподнялся, – нет.Я… нет… Я… ну не надо… И вообще.
– Как хотите.
– Наталья Алексеевна, – провозгласил Тарас, – я пью за то, чтобы вы нас завтра не спросили. Алаверды.
Он ахнул рюмку в отверстый рот. Шумно вздохнул и некоторое время посидел молча, похлопал глазами.
– Это не водка, – сказал он наконец, – это – расплавленное солнце. Наталья Алексеевна, вы – ангел.