Наталья Алексеевна медленно высосала рюмку, утерлась платочком и сказала:
– А я пью за то, чтобы вы хорошо знали анатомию драконов и их соотчичей. Обязательно, обязательно вас завтра спрошу.
Она шутливо постучала пальцем по краю стола.
– Ну, Наталья Алексеевна, – Тарас широко, но аккуратно махнул рукой, будто отсекая ненужное, лишнее, – не будем о грустном. Позвольте, я за вами поухаживаю.
– Да уж поухаживайте, – с чуть заметной насмешкой проговорила Наталья Алексеевна.
Я во все глаза глядел на Тараса. Куда делся матерщинник и хам, не умеющий связать двух слов и не знающий элементарных правил общежития? передо мной сидел чуть раскрасневшийся, чуть-чуть пьяный ресторанный завсегдатай, ловелас, ухажер.
– Вы уж извините, – Тарас ловко накладывал в тарелку Натальи салат, – я тут отстал, одичал, забыл, как у людей… Пришел и первым делом – хлоп… Мясца? Птички?
– Буженины…
– Да, да… Вот, вот… Водочки?
– Ни в коем случае. И вам не советую.
– Двойку поставите?
Тарас протянул Наталье тарелку, налил ей водки на донышко, себе налил снова полную, установил графин на прежнее место.
– А что вы не едите? – обратилась ко мне Наталья Алексеевна и чуть тронула пальцами мою руку. – Вы стесняетесь? Ешьте. Давайте я вам салатику положу?
– Да нет, – я смутился, – нет, что вы…
"Мэлори, – вспомнил я, – Мэлори, Мэлори".
– Сейчас – спать! Через шесть часов бужу – и марш в карантин! Вы, – она указала на Тараса, – спите в одной комнате, вы – в другой, – она указала на меня.
– А вы, – нежно поинтересовался Тарас, – в третьей?
Наталья Алексеевна подошла к занавеске и приподняла ее. Мы увидели тесную кухоньку с древним водогреем, раковиной, старым сервантом, длинным сундуком, на котором была постлана войлочная подкладка… В стене рядом с умывальником было две двери, обшарпанные, скверно окрашенные.
Наталья Алексеевна отомкнула одну из них.
– Прошу! – сказала она Тарасу.
Тарас заглянул в дверь и присвистнул.
– Не, Наталья Алексеевна, так не годится. Здесь жить нельзя. Это – не для жизни, это – для разврата.
– Иди, – засмеялась Наталья Алексеевна, – и не вздумай шарить по стенам… санузел здесь же… Упаси тебя боже в коридор вышмыгнуть и по квартирам шастать.
– Что так? – невинно спросил Тарас, нагло глядя на Наталью Алексеевну.
– Не-льзя, – четко, вразбивку, как прыгуну в пещере, сказала Наталья Алексеевна.
– Иэх! – Тарас махнул рукой и вошел в комнату.
Наталья Алексеевна закрыла за ним дверь.
– А мне туда? – я показал на соседнюю дверь.
– Как хочешь, – тихо сказала Наталья Алексеевна, и я поразился ее просящему виноватому взгляду.
Я смешался. Дотронулся до второй двери. Пальцы мои ощупывали засохшую потрескавшуюся краску.
Наталья Алексеевна улыбнулась:
– Тебе не нравится здесь?
Рукой она провела по горлу.
– Нет, почему, очень нравится… Очень, очень нравится…
Наталья Алексеевна, все так же виновато, отстегнула верхнюю пуговицу на платье.
– Жека, – тихо сказала она. – Что мне сделать еще, чтобы ты меня понял? Жека, я ведь из-за тебя к прыгунам пошла – черта ли мне в этом… – она поморщилась, – хаме…
Она быстрее и быстрее расстегивала платье.
И тут мы услышали резкий, хлюпающий звук.
– Вот гад, – засмеялась Наталья Алексеевна, – выполз в коридор… Ну, туда ему и дорога…
Наталья Алексеевна засмеялась все тем же клекочущим смехом.
Мне стало не по себе.
– Может, крикнуть его? Выйти в коридор? – лепетнул я.
– Пошел он, – разозлилась Наталья Алексеевна, – нужно слушать старших. Чему быть – тому не миновать. Он еще в пещере нарывался.
Она сбросила платье на пол.
– Жека, – она положила руку мне на плечо, – ты что? Жекочка? У тебя что, еще никого не было?
– Почему не было, – сказал я и притянул к себе Наталью Алексеевну, – была.
"Мэлори, Мэлори, Мэлори", – заколотило в висках.
Я поцеловал Наталью.
– Жека, – она прижалась ко мне, – Жека… Хороший мой, милый… Не нужны тебе отпетые… Ты там погибнешь, слышишь, погибнешь. Я устрою тебя. Будешь преподавать. Слышишь? У меня есть возможность…
Я гладил ее по спине, обнимал, удивляясь тому, как быстро женщина становится голой.
Вдруг раздался оглушительный вопль.
Я отшатнулся от Натальи.
– Вот сволочь, – просто сказала она, – я же его предупреждала. Не шастай по коридору.
– Ну, ему, – тупо произнес я, – наверно, обидно стало… Мне можно, а ему…
Вопль повторился. Наталья надела платье на голое тело, застегивая пуговицы, поинтересовалась:
– Ты что, готов был поделиться с товарищем?
– Нет, – я покраснел, – что вы? Как вы могли? Нет… Я другое хотел сказать…
– Ааа, – орал, надрывался внизу Тарас, – ааа, не хочу…
– Ну пойдем, – сказала Наталья Алексеевна, – полюбуемся.
Она подошла к сундуку, достала из-под войлочной подкладки хлыст.
Мы вышли в коридор. Спустились по деревянной лестнице вниз.
Я вздрогнул и едва не бросился бежать обратно. Все двери были распахнуты, и коридор был полон жильцами – уродливыми рептилиями, неудавшимися драконами, драконами-недоделками. Над распростертым, перемазанным бледноватой прозрачной слизью Тарасом нависало жабообразное, огромноротое, похожее на глазастую квашню существо.
Тарас вопил. И было отчего: сладостно постанывая, существо поливало его своей слюной…
– Зоинька, – прикрикнула Наталья, – на место. У меня – хлыстик.
– Поздно, Ташенька, – нежно проворковало существо, – я его уже обработала.
– Обсмердила как надо, – пророкотал кряжистый, с раздувающимся горлом варан.
Глаза у Зоиньки затянулись сладострастной поволокой, схожей со слюной, лившейся у Зоиньки изо рта.
– Стас, – позвала Наталья. – Ты-то что смотришь?
– А Стас, – сказал варан, и я узнал голос, раздавшийся из-за двери с час тому назад, – вообще оборзел. Мусорку не вынес.
"Стас, – вспомнил я сержанта, – "борец"… Да это же ее бывший…"
Среди рептилий началось неясное движение. Двери хлопали. Жильцы расходились по комнатам. Я увидел Стаса, двуногого ящера с рыжей проплешиной на боку. Он деловито расталкивал обитателей Натальиного дома, и они покорно расходились по комнатам.
Один варан заартачился.
– Ну ты, – сказал он, – тварь бессловесная. Еще пихается.
Стас ощерился и зарычал.
Варан отскочил в сторону.
– Вот именно, – кивнула Наталья.
Стас с силой ударил лапой по хребту варана, тот взвизгнул и пустился бежать со всех лап вверх по лестнице; сверху он крикнул: "Тварюга. Гад. Гадина", – и хлопнул дверью. Стас посмотрел наверх и только лапой махнул. Потом он уставился на меня, и мне стало не по себе от этого взгляда. Сколько раз мы виделись с ним в спортзале, и я уже умел преодолевать отвращение, когда видел его, или когда боролся с ним, умелым и сильным, но отвратительным…Странная, покорная ненависть читалась сейчас в его взгляде .
– Аа, – вскрикнул в последний раз облитый жабьей слюной человек.
Инстинктивно я схватился за руку Натальи Алексеевны. Стас зашипел. Наталья мягко высвободила руку. Зоинька всосала свисавшую прозрачной бахромой слюну в свой широкогубый рот.
Вместо Тараса перед нами стояло шестиногое клешнятое желеобразное существо, напоминающее полурасплавленного, но живого краба.
Из невидящих буркал существа текли слезы. Клешни чуть подрагивали.
– Зоинька, – попросила Наталья, – ушла бы ты вообще, ладно?
Она не успела договорить, потому что Тарас подпрыгнул и клешнями вцепился в подрагивающий горловой мешок Зоиньки.
– Тарас, – крикнула Наталья Алексеевна, – нельзя! Брось! Нельзя…
Она резко жахнула по телу Тараса хлыстом.
Тарас жалобно заверещал, брямкнулся на пол и боком-боком отбежал к другой двери.
Стас отвернулся и пошел прочь по коридору. В его походке вдруг увиделось нечто медвежковато-человеческое. Пришибленное.
Зоинька, на горловом мешке которой багровели два глубоких шрама, пискнула что-то испуганное, передними лапами схватилась за горло и ускакала в свою комнату.
Тарас трясся от рыданий, его темные, невидящие крабьи буркалы светлели, точно промывались слезами – и в них я начинал замечать неясные, искаженные, точно в зеркале "Комнаты смеха", отражения – мое и Натальино.
Наталья подошла к Тарасу, погладила по вздрагивающему желе его тела.
– Ну, ну, ну, мальчик, хороший, добрый, отдохни, отдохни…
Тарас всхлипнул, пошевелил клешнями и пообещал:
– Заклюю, заплюю, закусаю…
– Ничего, ничего, – принялась уговаривать его Наталья Алексеевна, – зато теперь ты – бессмертнее всех бессмертных. Тебя никто не сможет ни расплескать, ни раздавить – вмиг соединишься, слепишься еще прочнее, чем прежде.
– Это хорошо, – вздохнул краб, – сержанту горло перерву, тебя обмажу так, как меня обмазали…
– И зря, – нежно вымолвила Наталья, – зря… Иммунитет. Лучше – примирись со своим нынешним состоянием. Найди в нем свои приятные стороны. Ты – жив, а это – главное. Разве не так? Любая жизнь лучше холодного, безразличного, мгновенного и вечного небытия. Верно, Джекки?
– Тара, – совершенно по-идиотски сказал я, – ты… ты не расстраивайся, я тебя навещать буду…
Тарас харкнул. Я еле успел отскочить. Белый комок слюны трассирующей пулей пролетел по коридору и шлепнулся со странным шмякающим звуком на пол.
– Эй, – закричал сверху, с лестничной площадки варан, – новенький! Еще плюнешь – и дежурный – ты! Мы не поглядим, что у тебя – трагедия. У нас у всех тут… Тряпку в клешню – и вперед.
– Я пойду? – тихо спросил я.
– Погодите, – вздохнула Наталья, – я вам не советую топать пещерой. Выведу на улицу, сядете на троллейбус – он прямо напротив двери останавливается – и проедете одну остановку. Там увидите: "казармы" – так остановка и называется.
– А если… – начал было я.
– Что если? – переспросила Наталья