– Иы, иы, – выл Степа, – иы.
Из глаз у него катились слезы. Все вместе напоминало вполне человечью истерику.
– Все, все, – Фарамунд Иванович гладил Степу по вытянутой крокодильей морде, – сейчас отнесешь больного, будешь играть, супчику, супу. О! Вот и носилки прибыли.
Коля брякнул носилки на песок у самых моих ног.
– Помочь? – обратился ко мне Фарамунд Иванович.
Я помотал головой, мол, не надо – и шмякнулся лицом вниз на носилки.
Щеке под глазницей стало сначала тепло, а после я почувствовал влажный, текучий холод.
Степа и Коля подхватили носилки и рванули с места в карьер. Я видел только мелькающие половицы, чистые, до блеска натертые, в коридорах санчасти.
Следом за нами бежал Фарамунд Иванович. Я слышал его ласковые понукания:
– Давай, давай, ребятки, жми… жми – вовсю!
Меня внесли в помещение с беломраморным полом, отполированным до блеска – так отполированным, что я увидел собственное обезображенное лицо, рассмотрел вытекающую из глазницы желтую жижу.
– Вертай – кидай на постель! – хрипло приказал Фарамунд Иванович.
– Ийэх, – Степа и Коля ловко перевернули меня на постель.
И тут я увидел прямо над собой раззявленную пасть дракона. В нарисованную пасть был вбит крюк. На крюке висела люстра.
– Степинька, Коленька, – нежно сказал, потирая руки, Фарамунд Иванович, – свободны, свободны… Давайте, давайте…
Коля, подхватив носилки, вышел.
Степа остался стоять, выжидательно глядя на Фарамунда.
– А, – догадался Фарамунд, – супчик?
Он похлопал Степу по вытянутой крокодильей морде.
– Конечно, конечно, ну, пойдем, пойдем, молодчага.
И они вышли.
Я смотрел в раззявленую пасть. Дракон будто высунул светящийся стеклянный язык. Люстра свешивалась сияющим коконом, застывшим водопадом света и стекла; казалось, тронь ее – и она зашуршит, зазвенит неведомой прекрасной музыкой.
Но раззявленная пасть, хайло того, что не должно существовать рядом со мной, с моей мамой, с Мэлори. Пасть всесильного убийцы, пасть убийства, мрази, гниды, рептилии.
В палату вернулся Фарамунд Иванович.
– Нутес? – он нагнулся и платочком аккуратно вытер мне щеки. – Состояние?
– Хреновое, – ответил я и указал на драконовую пасть, намалеванную на потолке, пасть, изрыгнувшую хрустальную люстру, – а это зачем? Для поднятия тонуса?
– Нет, юноша, – засмеялся Фарамунд Иванович, – нет. Какой же тут тонус? Это – чтобы дракона не забывали.
– Я и так его помню, – быстро ответил я.
– Лежите, лежите, – замахал руками Фарамунд Иванович, – вам нельзя волноваться.
Я скосил глаз и увидел, что лежу в обширнейшем зале, где, кроме моей, еще четыре кровати, но пустые, аккуратно застланные…
Фарамунд Иванович подтянул к моей кровати стул, уселся, упер руки в колени и попросил:
– Согните ногу.
Я попытался – и не смог.
– Прекрасно. Теперь постарайтесь приподняться.
Я уперся локтями в кровать и не смог выпрямиться, не смог сесть.
– Чудно! – с непонятным восторгом провозгласил Фарамунд Иванович. – Великолепно! Завтра приведу студентов. Есть не хотите?
– Какое, – постарался улыбнуться я, – пить хочу…
Язык у меня был как камень, брошенный в высохший до дна колодец в пустыне.
– Пить, – развел руками Фарамунд Иванович, – покуда нельзя. Покуда – терпите… – он подошел к стене и поубавил света в люстре, – так хорошо?
В палате стало полутемно. Чуть посверкивали стекляшки в люстре, и драконья пасть рисовалась далеким нестрашным очерком, прочерком.
– Хорошо, – сказал я.
– Отлично, – кивнул Фарамунд Иванович, – сейчас пришлю Колю с Катей, переоденут вас. Вообще-то это даже полезно. Вроде массажа. Орать не рекомендую. Еще больше раззадорите. Ждите.
И он вышел в коридор.
Минут через пять в коридоре раздалась дробная стукотня лап, и уже знакомый мне голос пробулькал:
– Будьте спокойны, Фар-Иваныч. И в пижамку оденем, и бельишко сменим.
В ответ я услышал испуганное захлебывающееся (по всей видимости, от бега):
– Ах, батюшки, вы нежнее, нежнее только, ребятки!
Дверь распахнулась от сильного удара. В палату ворвались Коля, незнакомое мне бородавчатое омерзительное существо – не то жаба размером с человека, не то двуглазая "квашня", и Фарамунд Иванович. Для начала Коля поскользнулся на мраморе и грянулся оземь. Бородавчатое существо врубило свет на полную, что называется, катушку. Фарамунд Иванович бросился поднимать Колю.
– Коленька, Коленька, – испуганно бормотал он, – что же вы? Так же и разбиться можно? Ну, куда так спешить?.. Катенька, – поставив на ноги Колю, кинулся к бородавчатому чудищу Фарамунд, – сюда, сюда – пижамку и штаны… Ага… Умница.
– Фарамунд Иванович, – спросил я, – но они пьяны?
– В стельку, – спокойно констатировал Фарамунд и тут же бросился все так же суматошливо-нервно хлопотать вокруг двух пьяных рептилий, – Катенька, Коленька – вот больной, вот…
– Не хлопай крыльями, – неожиданным глубоким контральто пророкотала Катенька, – где больной?
– Вот! – Фарамунд Иванович указал на мою постель. – Ах, ах, – замахал руками, и в самом деле, как крыльями захлопал, Фарамунд Иванович, – легче, легче, милые, нежнее, нежнее.
Из пасти Катеньки вылетел липкий красный язык ("Царевна, – устало подумал я, – переквалифицировавшаяся в санитарки") – блямс, разбрызгивая вонючую белую слюну, язык проехался по моему лицу и влип, вцепился в гимнастерку х/б. Хрысь! Катенька разодрала гимнастерку, тем временем ко мне подскочил Коля и сорвал с меня штаны вместе с сапогами.
– Ой-е-ей, – запричитал Фарамунд Иванович, – помилосердствуйте, ребятушки, ведь убьете болящего.
– Вы что, – в сердцах выкрикнул я, – издеваетесь? Они же меня, гады ваши, в самом деле убивают!
Щелк! Одним щелчком Катенька сбросила меня на блестящий мрамор и взгромоздилась мне на спину.
– Не бось, – рокотала она, будто действительно желая меня ободрить, – не бось, ни хрена не убьем – только косточки разомнем.
Липкими холодными лапами она вдавливала меня в мрамор. Она деловито топталась по мне.
– Катиш, Катюнчик. – услышал я бодрое булькание Коли, – дай-ка я его, родимого, хвостиком по хребтине поглажу…
– Не надо, – выпела жабообразная Катенька, чуть ли не казачка выплясывающая на моей спине, – нельзя бить маленьких…
– Ну, по попе, по попе-то можно?
– Ребятки, – взывал к разошедшимся не на шутку санитарам Фарамунд Иванович, – не сломайте бойца!
– И-йех! – выдохнул Коленька, и острая секущая боль заставила меня вскрикнуть.
Я с трудом вывернул голову из-под жирного бородавчатого зада жабы и выхрипнул Фарамунду:
– Это что же, массаж, по-вашему? Это – пытка, издевательство и избиение…
– А что же, – спросила Катенька, нехотя сползая с меня, – по-твоему, массаж, как не смягченные, ослабленные пытки, издевательства и избиения?
– Весь вопрос в степени! – в каком-то дурном восторге заорал Коля, разевая пасть, в коей я успел увидеть кипение красноватой слюны и дрожащее раздвоенное жало.
– Никак не в степени, – Катенька схватила меня за плечи и легко вздернула над полом, так что я смог увидеть всю ее бородавчатую неровно дышащую тушу, – никак не в степени, – повторила Катенька, и я увидел свое отражение в выпуклом безразличном глазе жабы, – а в отношении к происходящему!.. Если он себя уверит, что происходящее – пытка, так он и у массажиста от ужаса скончается, а если он себя уверит, что – массаж, так он и на дыбе от удовольствия покряхтывать будет. Суй его в штаны, раба божьего.
Растянув штаны, елико возможно, Коля подставил их под мои ноги, словно распахнутый мешок, куда вот-вот должны засыпать картошку.
– Только, – захихикал Коля, – ты его аккуратней, а то помнишь, в прошлый раз мы того чмошника одевали, в одну штанину обе ноги засунули – во смеху было!
– Ноги растопырь, чудо, – прикрикнула на меня Катенька, – не слышишь разве, что бывает?
С трудом я попытался раздвинуть ноги и выговорил:
– Вам… что же… доводилось бывать на… дыбе?
– Ах ты дрянь! – поразилась Катенька, впихивая меня в пижамные штаны, – да у меня вся жизнь! – как на дыбе. Держи его, сквернавца, за плечи, – разевая пасть, оглушительно гаркнула она Коле, – счас пижаму надевать будем!
Видимо, я здорово рассердил Катеньку, раз сам Фарамунд Иванович схватился за голову, полуприсел и в этом полуприседе заканючил:
– Ой, ой, ой, как неудачно! Ой, зачем так сказали? Ой, лучше кричать и ругаться, чем так!..
– Сквернавец, – шипела, выпуская розоватую слюну на пол, Катенька, – ссквернавец, мммастодонт, шыкым, айшыкым. Рруку держи, руку!
Катенька довольно умело натягивала на меня пижаму, выламывала руки с явным, нескрываемым удвоольствием.
– Все! – снова (как видно, успокоившись) пропела она, обдернув на мне пижаму. – Уу, – Катенька швырнула меня на кровать, а потом с силой надавила зеленой огромной лапой. Лапа легла на мое лицо, и я едва не задохнулся.
– Сетку не порвите! – в ужасе заверещал Фарамунд Иванович.
– Ладно, – с явным сожалением вздохнула Катенька, – пойдем, Коля…
Я слышал, как хлопнула дверь и из коридора донеслось густое пение Катеньки:
– Расцветали яблони и груши…
– Пааплыли туманы над рекой, – дребезжащим тенорком подхватил Коля.
– Выходила на берег Катюша, – тенорок Коли и контральто Кати затихали вдали, – на высокий на берег, крутой…
* Часть вторая. Драконы*
Глава первая. Бриганд Мишель
Неделю мы отдыхали на поверхности. Привыкали. Обживались. Жарились на солнышке. Купались в речке…
Мишель объяснял нам:
– Там – Длинношеий. Притом – слоновый Длинношеий. Такие обычно жрут травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо…
– Так его живым? – заинтересовался Федька.
– Угу, – кивнул Мишель, – нас, конечно, на Длинношеего бросают, но этого убивать – ни-ни.
– Вот пускай, – разозлился Валька, – этим "южане" занимаются.