Дорога вилась серпантином вдоль горы, потом спускалась в долину. День обещал быть жарким.
Там, где дорога стала пошире, принцесса попридержала коня и поехала рядом со мной.
– Значит, как договорились? – спросила она.
Я разозлился:
– Как получится.
– Но вы будете стараться?
– Буду, – буркнул я, – но жизнь я вам в таком случае не гарантирую.
– А и не надо, – чуть ли не весело выкрикнула принцесса, – потому что разве это жизнь? Это дрема, скука, а никакая не жизнь. Я, если хотите знать, даже благодарна дракону, он придает остроты нашим пресным будням, – принцесса засмеялась и натянула поводья. – Поэт! – закричала принцесса. – Глядите! Поэт! Поэт!
По дороге навстречу кавалькаде шел странный человек. Он был встрепан, взъерошен, одет в какой-то красно-синий линялый плащ, кроме того, он размахивал руками и вопил нечто совершенно невообразимое.
Принцесса закусила губу:
– Очень плохая примета, – сказала она, – хуже быть не может. Если бы он молчал или пел, другое дело, а он… Вопит…
Я придержал коня. Конь недовольно раздул розовые лунки ноздрей, фыркнул, топнул копытом, но остановился. Кавалькада за моей спиной остановилась тоже… К нам подъехал король. Я несколько успокоился, не так нервничал, и теперь просто жалел короля. "Дочка-шлюха – само по себе неприятно, дочка-шлюха, которую съест дракон, – неприятно вдвойне…"
– Поэт, – объяснил мне король, плетью указывая на вопящего человека.
– Я знаю, – вежливо ответил я, – мне уже объяснили.
Я смотрел вверх, в небо, и видел, как чуть ниже неба, в пустом распахнутом вширь и настежь воздухе, ныряет, то складывая крылья, то вновь раскрывая, какая-то серая птица.
– Бил уток влет, – орал Поэт, -
– но попадал в людей, тогда, – он набрал полные легкие воздуха и завопил так, что я еле удержал коня:
– стал бить в людей и попадаю в уток!
– Это что, – осторожно спросил я у короля, – стихи?
Король то ли не успел ответить, то ли почел за лучшее не отвечать; тем временем Поэт попритих и забормотал:
– Свободное падение плавно переходит
В вынужденный полет. Вынужденный полет плавно переходит в свободное падение. Свободное падение плавно переходит в вынужденный полет.
Вынужденный полет… -
Поэт уставился на меня и вдруг завопил отчаянно истошно:
– И так продолжается до тех пор, покуда!.. покуда!.. покуда!.. -
Поэт отскочил в сторону, и лошади, будто подстегнутые его криком, рванули вперед, так что я не расслышал выкрикнутых Поэтом последних слов его дикого стихотворения. Грохот копыт потопил, затопил одинокий визжащий диким фальцетом человеческий голос. Впрочем, спустя некоторое время я не услышал даже, а будто бы прочел спокойные слова финала. Они словно впечатались в широкий, счастливо дышащий, распахнутый, как дверь из тюрьмы на волю, небосвод:
– Покуда не случается мягкая посадка или -
– столкновение с землей, тогда-то и выяснится, что это было? -
Свободное падение или вынужденный полет.
В конце-то концов.
А потом мы задержали коней у пещеры. Мы натянули поводья, и кони встали, роя копытами землю.
Мне нужно было переговорить с Жаком, и потому я сказал королю:
– Ваше величество, прикажите вашей свите удалиться… Для настоящего убийства, как и для настоящей любви, – не нужна толпа; толпа нужна для казни или для изнасилования…
– Папа, – недовольно сказала принцесса, – ну тебя же просят!
Король дернул щекой, поворотил коня и резко, царственно махнул свите, мол, проваливайте! дескать, вон! Вон!
Принцесса проводила взглядом умчавшуюся кавалькаду (это облако пыли, пронизанное лучами солнца и затихающим грохотом копыт), поглядела на меня, снимающего нагрудник, и заметила:
– Папочка очень зол… Я и не знала, что он это так воспримет.
– Что это? – переспросил я, настраивая датчик.
– Ну, что мы с тобой переспали…
– Аа… – я на удивление скоро нашел Контору. Рокотание, шип, стозмейный, отвратительный, становились все ближе, все явственнее – и я одновременно слышал болтовню принцессы, шип дракона, потрескивание космических пустот и развеселый голос Жака. Мне было трудно сосредоточиться, и потому, наверное, я был так груб с той, другим, третьими и четвертым.
– Жоан! – радостно вопросил Жак.
– Джек, – рассердился я, – когда ты разбираться начнешь?
– Ах, Джек. – недовольно протянул Жак и тут же добавил: – Много вас…
Принцесса наблюдала за моими манипуляциями с интересом, но без страха.
– Папочка, – сказала она, – тебя, наверное, прикончит, ты ему не понравился.
– Заткнись, – сказал я принцессе по-нашему и испугался, что она не поймет, зато поймет Жак.
Принцесса поняла интонацию и обиженно замолчала.
– Ты чего? – поразился Жак.
– Извини, – сказал я, – я не с тобой. Просто я уже у пещеры…
– Быстро, – Жак покашлял, – я вношу в реестр… Ставлю галочку. Удачи…
Он дал отбой.
Я приторочил нагрудник и подумал: "Ну до чего же конторские – хамы. "Галочку" он поставил! Чтоб потом сто раз не справляться… был да сплыл. Осталась галочка. Можно посылать нового".
Покуда я приторачивал нагрудник, принцесса раздевалась. Делала она это с истинным удовольствием.
Дракон полз откуда-то издали, чуть ли не из "сердца" планеты, и в его невидимом, но слышном ходе тоже читалось сдерживаемое, предвкушаемое наслаждение.
Принцесса стояла голая и счастливо щурилась на солнце.
"Хороша", – хотел сказать я и не успел, ибо…
Из норы высунулась огромная драконья харя с таким видом, словно хотела спросить: "А что это вы тут поделываете, добрые люди?"
Принцесса чуть отступила на шаг, прикрылась лодочкой ладони и позвала:
– Иди, иди сюда, лапонька, ну же, ну же…
Дракон выкарабкался весь. Бугристый, крокодилистый – он напоминал ожившую гору, вздумавшую притвориться ящерицей.
Для начала дракон ахнул хвостом, и я едва успел отскочить и вытащить меч.
– Рыцарь, – чуть не взвизгнула принцесса, – мы договаривались!
Змеиный раздвоенный язык выстрелил из пасти дракона.
Я чуть не выронил меч. Я все это видел, видел на экране – в день окончания карантина.
Только Мэлори, моя Мэлори не выла в предсмертной последней муке, а запрокинув голвоу, стонала в унизительном наслаждении. Я увидел, как глаза дракона налились кровью, как весь он, от когтей на корявых растопыренных лапах до острого гребня вдоль мощного хребта, напрягся, выгнулся…
Принцесса взмахнула руками.
– Аах, – этот вздох сдернул меня с места, и вовремя сдернул: еще секунда, и Кэт была бы разорвана – снизу доверху.
Меч вонзился в то самое место, какое мне столько раз снилось – меж шеей и затылком.
Но дракон не погиб, он зашипел, роя лапами землю, исходя пеной.
Он был полупарализован. Я пригвоздил его к земле, как прикалывают бабочку в альбом энтомолога…Она трепыхается так же нелепо и беспомощно.
– Не убивай, – выкрикнула принцесса.
Она лежала на земле, опрокинутая навзничь.
Две наших лошади, привычные ко многому, невозмутимо пощипывали травку чуть поодаль.
– И то верно, – сказал я, – а ну-ка в сумке, притороченной к седлу, обнаружь-ка клещи.
– Клещи? – принцесса отползла по земле прочь от места, где хрипел дракон, пригвожденный, пришпиленный моим мечом, как пришпиливают бабочек… ну, и вы знаете.
– Клещи, Кэт, клещи, – подтвердил я, – и поживее. В противном случае я проколю, продавлю ему кожу, а его смерть не входит в мои… кажется, и в ваши планы…
Принцесса вскрикнула, вскочила на ноги и уже через мгновение распутывала сумку.
"Она меня спасла, – думал я, то налегая всем телом на меч, то ослабляя нажим, – если бы я полез защищать ее честь, этот зеленый гад разнес бы меня с моим допотопным вооружением по кусочкам по всем близлежащим полям и долам, горам и низинам…"
Принцесса протянула мне блистающие на солнце серебряные огромные клещи.
– Вот, – сказала она, – вот клещи.
Сейчас она походила на перепуганную, перемазанную в грязи и крови несчастную голую униженную девчонку. Клещи были царственнее, королевственнее ее. Клещи больше походили на голую принцессу, чем она на самое себя.
Я налег на рукоять меча грудью, освободил обе руки…
Дракон чуть вздрагивал, точно интеллигентный человек, сдерживающий рыдания.
"Она спасла меня, – думал я, – если бы я прикончил этого гада, я бы лег рядом с ним".
Я уже видел вдали цепь конников, наставивших копья.
"По мою душу, – подумал я, – или… по мое тело…"
Я примерился, изогнулся и вцепился клещами в изогнутый драконов клык.
("Значит, так, – объясняли нам еще в карантине, – если уж не кокнули дракона для рыцаря, если пришпилили бедняжку, то, главное, – выдрать клык… Семь потов сойдет, но…)
Я расшатывал, тянул… Дракон, обессиленный болью, уже не корябал землю лапами, только выл. И вой его вонзался в широкое пустое небо.
Принцесса стояла поодаль, тряслась от страха, от жалости – почем я знаю?
– Ну что ты стоишь? Что стоишь? Хоть помоги, возьмись за ручки и тяни вниз. Я же придавлю, проколю… Ну же!
Принцессу трясло; ладошкой, испачканной в земле, она утирала слезы и размазывала по лицу грязь.
Я увидел снова, какая она – маленькая еще девчушка, но не пожалел ее… Я ругнулся:
– Тяни, тяни же! Человеческим языком тебе говорю…
Принцесса сквозь всхлипы спросила:
– Это ты что, творишь заклинания? Да? Ты колдун?
Только тогда я понял, что говорил и ругался на незнакомом для нее языке. Я стал подбирать слова, мучительно припоминать все, что знал, все, что учил, но… о, удивленье! – я прекрасно понимал все то, что она говорила мне, но сам не мог выговорить ни слова.
Дракон уже и не выл – хрипел. Красноватые глазки его начали подергиваться белесой птичьей пленкой.
"Кончается, – подумал я, – финал… И мне – финал… Если верить принцессе. А почему бы ей и не поверить?"
Поэт появился совершенно неожиданно. Он вдруг возник рядом с принцессой, словно вынырнул из-под земли, и сообщил, вытянув руку вперед: