Эклога на смерть великана
Великан был велик, а карлик – мал,
великан был добр, а карлик – зол,
великан был силен, а карлик – слаб, в
еликан был убит, а карлик – убийцей, великан…
Покуда Поэт дундел свое, декламировал свою эклогу, бесконечную, как коридор подземелья, я все вспоминал, вспоминал и на "…был мал" – вспомнил.
– Выдерни КЛЫК! – гаркнул я.
Поэт прервался, поморщился и вежливо сказал:
– С удовольствием.
Он подошел к самой драконовой пасти и взялся за рукоять клещей.
Я подумал: "А если рискнуть?"
Я посмотрел на Поэта.
Он был хиловат на вид, узкогруд, худ.
Но здесь была важна не сила, а рывок – резкий, отчаянный, как вольный взмах топора при рубке дров, как вольный взлет шашки при рубке людей…
Я выпрямился. Меч, не сдерживаемый более моим телом, брякнулся оземь.
Секунда! И дракон за эту секунду налился жизнью, силой; я почувствовал, как он радостно вздрогнул.
И этот вздрог, эта дрожь жизни могла оказаться моей гибелью, но Поэт выказал себя отличным зубодером.
Мы рванули одновременно.
Из пасти дракона хлынула кровь.
Мы отскочили в сторону. Кони попятились.
Дракон вертелся на одном месте – вой, комья земли… а потом он остановился, тяжко дыша, двигая всем своим гигантским уродливым телом.
Принцесса, широко распахнув глаза, прижав ладони к вискам, смотрела на дракона.
– По такому случаю, – сказал Поэт, – полагается ода.
Я подошел к дракону для рыцаря.
Это была декорация мощи; его мог убить любой салабон, вроде меня, юного, глупого, прикончившего Малыша.
Дракон устало зашипел. И в шипении его было: не тронь, не нужно… – моление, а не угроза.
Я привязал к шее дракона веревку и потянул за собой.
Я протянул веревку принцессе.
– Кэт, – сказал я, – волоки чудище…
Принцесса покорно взяла веревку.
Поэт махнул рукой раз, второй раз и заорал дурным голосом:
Ода победителю!
Кто отличит беду от победы?
Победу от беды кто отличит?
Я подошел к двум лошадям, взял поводья… Повел их.
Следом за мной шла принцесса, за ней покорно-пришибленно полз дракон.
Замыкал шествие Поэт, все еще выкрикивавший что-то про беду и победу.
Я глянул через плечо и попросил принцессу:
– Заткни ему глотку! Ну, никакой же возможности нет!
Мельком я увидел ее лицо, перекошенное от страха.
Она боялась меня.
Меня, своего спасителя.
А потом я увидел облако пыли и торчащие из этого облака пики.
– Вам не холодно? – с запоздалой вежливостью спросил я принцессу просто потому, что мне хотелось кого-то о чем-то спросить, чтобы не оставаться один на один с этими наставленными на тебя, несущимися издали в облаке грохочущей пыли пиками.
Принцесса молчала. И Поэт замолчал тоже.
Слышно было только жалобное шипение дракона.
Еще – грохот копыт.
Рыцари застопорили ход своих коней у самой драконовой морды, так что мне довелось испытать немало неприятных минут.
Кони знали то, чего не знали люди: это сипящее, хрипящее чудовище не опаснее какой-нибудь каракатицы.
Раздуйте каракатицу до размера горы – и она будет так же ужасна, ее будет трудно раздавить, но убить труда не составит.
Рыцарям удалось сдержать коней.
Дракон задрал голову и, морщась, как морщится брезгливый и сильный человек от унизительной пытки, харкнул в рыцарскую компанию сгустком зелено-красной слюны.
Рыцари натянули поводья.
В наступившей тишине стали слышны астматическое дыхание дракона, фырканье и перетоптывание лошадей, равнодушный посвист жаворонка, всхлипывание принцессы и еще вопли Поэта.
Когда ангелы, – надрывался Поэт, – устают летать, они сдают свои крылья на сохрание Богу и спускаются на землю без крыльев по невидимой лестнице, они дремлют в деревьях, камнях и лягушках, набираются сил для новых полетов.
– Заткни его, – попросил я принцессу, он помог мне выдернуть клык, но…
– Вздрог – вдркг – друг, гром – гроб – сук, гроб – горб – груб, гриб – рук – мук… – орал Поэт.
Дракон принялся давиться и кашлять, как не похмелившийся алкоголик.
Один из рыцарей наудачу швырнул копье.
К счастью, он бросал в меня, а не в дракона. И рука у него дрожала. Копье вонзилось у самых моих ног. Конь нагнулся, понюхал копье, презрительно фыркнул и коротко игогокнул.
– Друзья, – начал я, – прекрасно вас понимаю, приказ есть приказ, но чего-то вы не учли. Вот – дракон, – я указал на бессильную гору живого страдающего мяса со слезящимися глазками пьющего философа, – он не убит, а покорен мною. Вы убьете меня – и он убьет вас. Верно?
Дракон, давясь, выхрипнул еще один сгусток красно-зеленой слюны.
Поэт перешел на бормотание, а потом завизжал, как резаный:
– Прочти причту притчу и ответь на вопрос: отчего блеск так похож на лязг?
Не оттого ль, что бляск так похож на лееезг!
Вот этого рыцари не выдержали, они умчались с грохотом хорошего товарняка.
– Ну, – сказал я принцессе, – Кэт, ты успокоилась?
Принцесса шмыгнула носом:
– Успокоишься тут… – она кивнула в сторону Поэта.
Тот и впрямь что-то разошелся.
Я повернулся к нему и сказал:
– Чем орать, пошел бы и принес даме платье…
К моему удивлению, Поэт довольно швыдко побежал за платьем принцессы.
Я меж тем устроился у самых лап дракона, у когтей, вминающихся в землю, и принялся вызывать Контору.
Провозился я довольно долго. Поэт успел приволочь платье, а принцесса – одеться. (Белое платье превратилось в серое тряпье, что, в общем-то, гармонировало с перемазанной в грязи Кэт.)
Кони отошли пощипать травку подальше.
– О, рев вер, – доносилось до меня восторженное токование, – о, веер верований…
Я ловил позывные Конторы.
Я расслышал голос, доносящийся из приемника.
– Жак! – заорал я.
– Джек? – услышал я голос Георгия Алоисовича. – Что у тебя?
– Да у меня-то хорошо, – озлился я, – я никак на Контору выйти не могу…
– Убил? Уже убил? – с восхищением выдохнулось, выщелкнулось из приемника.
Лапа дракона чуть заколебалась, словно бы опоре фундамента вздумалось проверить прочность почвы.
– Лучше, – сказал я. – выдернул клык.
– Ох, ты…
– Я до Конторы добраться не могу, – снова пожаловался я.
– Еще бы ты добрался, – объяснил мне Георгий, – у них сегодня праздник…
– Праздник? – подивился я и даже оперся о драконову лапу.
Дракон не пошевелился.
Принцесса и Поэт меж тем уселись на травке рядком и ладком.
Поэт откровенно охмурял принцессу.
– Ну да, – Георгий Алоисович, кажется, был удивлен моей неосведомленностью, – у Гризельды день рождения. Сорок лет в Конторе – и не ожабиться…
– Вот суки, – просто сказал я.
Дракон склонил голову и принялся через силу пощипывать травку. Он шевелил губами, как большая добрая зеленая лошадь.
Я почти заорал в приемник:
– Георгий, голубчик! Я его в холл загоню. В холл, говорю, ракеты – загоню! Ага… Поместится, но пусть встречают… Лады? И еще, Жак там галочку поставил – пусть зачеркнет, прием? Да… Мне мало удовольствия читать себя в списках. Годится?
Георгий отозвался:
– Годится… Ты через полчасика подергай, поверти ручку… Отбой.
Я поднялся.
Поэт, не обинуясь, обнимал принцессу за талию.
– Пошли, – сказал я, – доведешь меня до огнедышащей горы – и привет. Тебе – налево, мне – направо.
Принцесса вскочила. Потянула за собой увлекшегося травкой дракона.
– Я с тобой, – сказала она.
Я обалдел. Это не предусматривалось никакими положениями.
– Нельзя, – сказал я, как говорят собаке, вздумавшей положить передние лапы к вам на колени, когда на вас – парадный костюм.
Кэт закусила нижнюю губу.
– Я только с тобой. Мне – страшно.
Я показал на дракона:
– Его я заберу. Тебе бояться нечего.
Кэт покачала головой:
– Я не боюсь дракона. Я боюсь людей.
"Вот не было печали", – подумал я и тут же обрадовался, сейчас Кэт была снова похожа на Мэлори, Мэлори, Мэ…
– Хорошо, – сказал я и добавил: – Я посоветуюсь с начальством.
Получилось – с королем. И я пояснил:
– Со своим королем.
Кэт не удивилась.
Она только спросила:
– Твоя страна – далеко?
Я ответил:
– Очень. Но мы доберемся до нее быстрее, чем до вашей столицы. Притом добраться-то мы туда доберемся, а вот обратно сюда уже не выберемся…
Кэт посмотрела на меня, как провинившаяся собака на строгого хозяина, и снова спросила:
– Ты… убьешь меня, а потом себя?.. Это ваш такой колдовской обычай?
Я обмер. В самом деле, я словно бы описал ей смерть. Очень далекое королевство, куда добраться можно очень скоро, а вот выбраться…
– Нет, – попытался я объяснить ей ситуацию, – если ты, действительно, хочешь со мной, то… это не смерть, это – другое… Видишь небо? На небе ночью – звезды.
– Понимаю, – кивнула принцесса, – меня так и так убьют… Не ты, так он. Тебя он не тронет, а меня…
– Я оставлю тебе дракона, с драконом тебя никто не тронет. Верно, Поэт?
Зря я к нему обратился. Он опять залопотал что-то несусветное.
Драк он – кадр, но ног крад, ногокрад…
Клад драк, дал рак, но – кардддрак… – он
Карррак.
– Прекрасно, – сказал я, – видишь, и Поэт подтверждает… Ничего с тобой не сделают, если ты с карддраком, или как там у него…
– Нет, – принцесса покачала головой, – я – с тобой. Если папа простит, я сама – умру. Мне страшно. Так страшно, что уже ничего не страшно.
– Бывает, – встрял Поэт.
Я вел двух лошадей, всхрапывающих, чуть косящих глазами на печального недоубитого дракона.
Принцесса почти не вела его. Она шла за мной, и веревка, привязанная к шее дракона, провисала чуть не до земли между горлом дракона и рукой принцессы.
Поэт шел чуть поодаль.
– Бывает, – сказал он, – однажды я зашел в хижину к крестьянину. Я прочел оду его жилищу…