Куродо ждал меня недалеко от драконовой пещеры.
Ракета, серая, замшелая, удачно вписалась в окружающий гористый, режущий небо острыми краями пейзаж.
(Если бы я был поэтом, вроде того, что плелся сейчас рядом с нами, я бы обязательно написал что-то вроде:
Горы – ракеты, вросшие в землю корнями, ракеты – горы, вырвавшие из земли свои корни, и корни эти превратились в струи огня…)
Поэт продолжал рассказывать:
– Я прочел оду его жилищу, а он почему-то обиделся. Я давно заметил: что для одних – похвала, для других звучит оскорблением. Но тогда я этого не понимал. Крестьянин вытащил меня во двор и принялся бить оглоблей. Когда он начал меня бить, мне было страшно, и страх этот не исчез до того самого момента, пока не сломалась оглобля, но, как вы справедливо заметили, мне было так страшно, что уж и вовсе не было страшно…
– У этого крестьянина потом был пожар? – спросила Кэт.
– Да, – с важностию ответил Поэт, – дом, прославленный мною, – сгорел. И я написал эпитафию:
Приемли хвалу Поэта, даже если хвала кажется тебе хулою… Иначе тебя приемлет огонь.
Что тоже – неплохо.
Мне захотелось треснуть Поэта по голове. Но я сдержался, поскольку увидел Куродо.
Куродо идиллически сидел у подножья ракеты, которое казалось подножьем горы, и покусывал травку.
…Так Куродо не вытягивался даже в карантине перед сержантом.
– Джек! – он проглотил травинку. – Ты поймал дракона?
– Как видишь, – ответил я.
– Джек, – Куродо развел руками.
– Мы его в ангар засунем? – спросил я.
– Да… – Куродо сглотнул, – о чем речь? какие вопросы…
Поэт и принцесса не без любопытства слушали наши непонятные беседы.
– Теперь так, – сказал я, – эта баба хочет лететь со мной, с нами.
– Колдуны, – объяснил Кэт Поэту, – они притворялись рыцарями. Сейчас они убьют нас и умрут сами.
Поэт с достоинством поклонился:
– Я это понял.
– Не положено, – сказал Куродо растерянно.
– Не положено? – разозлился я. – Мало ли что не положено? Тебе вон не положено было из ракеты на вольный воздух выбираться. Конторским не положено приемники выключать…
– А что, – встрял Куродо, – отключили?
– Отключили, – передразнивая его, ответил я, – поставили галочку против моей фамилий и пошли праздновать юбилей Гризельды.
– Уу, грымза, – восторженно протянул Куродо, – сколько ей стукнуло – триста?
– Неважно, – поморщился я.
– Вот из таких грымз образуются очень милые поджарые ящерки-прыгуны. Все, понимаешь ли, наоборот…
– Я понимаю, – я был очень зол, – что ты мне зубы-то заговариваешь. Я тебе ясно сказал: загоним дракона в холл и берем Кэт…
– Не положено, – Куродо страдальческим сморщился, – для ее же блага не положено. Ты представь себе, в какой ад она бухнется?
Я поглядел на принцессу. Я чуть не вздрогнул. Господи, до чего же она была похожа на Мэлори…
Принцесса спросила:
– Ты убьешь только меня или еще и Поэта?
Мне не хотелось долго объяснять, и я коротко брякнул:
– Только тебя…
– Что он сказал? – поинтересовался Поэт.
– Что на небо он возьмет только меня, – ответила Кэт.
– А мне и не надо, – заносчиво ответил Поэт, – я и сам там бываю…
– Чего они лопочут? – спросил Куродо.
Я промолчал, устроился на камне, принялся пробиваться к координатору. Понятно, ничего не получилось.
Услышав шорохи и свисты, доносящиеся из железного нагрудника, Поэт изрек:
Молчание – золото, но тишина золотее молчания, но немота ужаснее тишины, и в немоте нет ни золота, ни молчания, ни тишины…
Я подумал, подумал и вызвал начальника школ.
Куродо тем временем распахнул чрево ракеты.
Поэт остался невозмутим.
Кэт чуть побледнела.
Зато дракон попятился. Хотя ему-то что было бояться? Перед ним была – пещера, распахнутая настежь, чистая, светлая, гладкостенная.
Пещера, разинувшая зев, ставшая видной всем, кто смотрит…
Начальник школ удивился, услышав мой голос, но с готовностью спросил:
– Джек, чем обязан?
Я вкратце объяснил ситуацию с драконом.
– Да, – услышал я, – помещение-то найдется, но, как ты сам понимаешь, это – даже не тренажер. Так, экземпляр. И надо следить, чтобы в другие пещеры не забредал… Съедят за милую душу. Что еще?
Я рассказал о принцессе.
Куродо зазывал дракона в ангар ракеты.
Дракон мотал мордой из стороны в сторону и пятился, пятился назад.
Поэт, словно поняв, что от него требуется, сбежал с камня вниз, отважно уперся обеими руками в хвост дракона и стал подпихивать дракона к ракете.
– Это, – ответил начальник школ, – другое дело. Хотя почему – другое?.. Ее тоже нельзя будет отпускать в другие пещеры. Оставь ее там.
Я глядел на принцессу.
– Она не хочет, – сказал я и добавил: – Она не хочет, и я не хочу.
Начальник школ некторое время молчал (я уже опасался, что прервана связь), потом ответил:
– Это – твое дело. Своя рука – владыка. Даже если нарушишь инструкцию, кто тебе слово скажет? Но я бы на твоем месте… – начальник школ не договорил, вздохнул, – ладно… Дам знать координатору: в довесок к дракону для рыцаря – для рыцаря – принцесса… Кстати, из Северного городка, третья рота, в ветераны перешел твой знакомый…
– Бриганд, – обрадовался я, – Мишель?
– Точно.
Отбой.
Я поднялся.
Куродо звал дракона:
– Цыпа, цыып, цыып…
– Кэт, – сказал я, – встань туда и кликни чудище – по-своему. Вперед, а то еще шажок-другой – и был Поэт, вот и не стало Поэта. Гляди, он уже почти под брюхом…
Дракон, в самом деле. отползал, отодвигался от зовущего, приманивающего его Куродо, так что Поэт, упиравшийся обеими руками в хвост дракона, находился в весьма опасном положении.
Принцесса подхватила веревку, довольно грубо дернула (так тянет старуха упрямую глупую корову) – и дракон шаг за шагом, нелепо и неуклюже пополз за принцессой.
– Готово, – с восхищением выдохнул Куродо.
– Еще бы нет, – усмехнулся я.
Поэт отряхивался.
– Может, вы и меня возьмете? – кажется, больше из приличия поинтересовался он.
– Нет, – я покачал головой, – ни в коем случае. У меня и с Кэт были сложности. Вам, впрочем, и ни к чему. Вы и здесь как на другой планете.
Поэт зарделся.
Я посоветовал:
– Вам лучше бы удалиться – подальше и побыстрее. Сейчас будет сноп огня, дрожание земли и прочие неприятности. Вы умеете скакать на лошади?
– Да, – горделиво сказал Поэт, – умею.
– Ну и прекрасно, – сказал я, – забирайтесь на принцессину лошадь, она вроде бы посмирнее, и – рвите как можно дальше.
– Прощальную оду прочитать? – спросил Поэт.
– Уносясь вдаль, – заметил я, – вы можете читать все что угодно – хоть прощальную, хоть величальную…
Глава восьмая. Семейные сложности
Первое время я старался научить Кэт нашему языку. Она не понимала, пугалась. Она всего пугалась.
Я понимал, что зря приволок Кэт в подземелье.
Впрочем, Жанна Порфирьевна успокаивала:
– Там… девочке было бы много сложнее.
А потом Кэт освоилась. Она словно бы пришла в себя и даже научилась бойко лопотать по-нашему.
А потом случилось превращение Жанны Порфирьевны – и мы общими усилиями отволокли Жанну Порфирьевну в близлежащую санчасть.
Огромная жаба с выпуклыми прекрасными глазами все смотрела и смотрела на меня, покуда мы волокли ее в санчасть – и часто вздрагивала своим отвратительным горлом-мешком.
– Вот так, – засмеялся и хлопнул меня по плечу Мишель, – будешь плохо себя вести – станешь такой же красивый…
Я рассердился и ударил Мишеля. Нас едва растащили.
Мишель орал мне:
– Дурачок, ты не хыщнык – у тебя рога! Забодать можешь, а загрызть – ни-ни…
Я вырвался из рук Куродо, схватил бриганда за грудки, прижал к стене туннеля:
– Ты про что? Про что ты?
– Сдурели, – спокойно сказал Георгий Алоисович, – что, не можете свои ротные дела дорешить? Крепко тебя бриганд кантовал?
Я отпустил Мишеля.
– Не особенно, – сказал я и добавил: – Как положено…
Потом мы всей комнатой поминали Жанну Порфирьевну.
Глафира, которая стала квартуполномоченной вместо Жанны, пела песни, а Мишель объяснял мне:
– Да все нормально, честно… ну, подумаешь, шлюха, ну, бывает…
– Конечно, бывает, – соглашался я, – это как я в какой-то книге читал: "Вот ведь шлюха, не хочет спать со мной". В этом смысле – шлюха?
– В этом, в этом, – кивал Мишель, – со мной она и впрямь спать не хочет… У нее есть магнит попритягательней.
Я смотрел в наглое ухмыляющееся лицо Мишеля и вспоминал слова капитана.
Вот оно как повернулось, вот оно как.
– Мишель, – сказал я, – тут дело пахнет дуэлью… Поединком – чуешь?
Мишель заулыбался еще шире, ликующе.
– Валяй, – с каким-то яросно-радостным надрывом выкрикнул он, – валяй… давно ты дерьма не хавал, да?
– Виноват, – улыбнулся я, – но вы… ошибаетесь, это вы, кажется, употребляли… дважды… Спросите у сослуживцев…
– Тссс, – поднялся Куродо, – тихо. Тихо, ребята.
– Чего тихо, – громыхнул по столу кулаком Мишель, – чего тихо-то?
Глафира набрала полные легкие воздуху и вывела звонко-звонко, печально-печально…
– Это правда, курица – не птица, но с куриными мозгами хватишь горя, если выпало в Империи родиться, лучше жить в провинции, у моря…
Песня была хороша, но она не утихомирила Мишеля, нагнувшись ко мне, он проговорил отчетливо, ясно:
– Джекки – Ббте – Пародист, знай свое место…
Я вздрогнул. Ад возвращался, а я должен был предотвратить это возвращение.
Я молчал, я знал, что реакция у Мишеля лучше и руки сильнее. И вообще, я чудом, случайно, оказался в ветеранах, а ему-то давным-давно должно было здесь оказаться.
– Молчишь? – Мишель погладил себе горло. – Правильно молчишь. Знаешь свое место. Помнишь… Не ты, блин, косточки твои помнят… Да?
Это было правдой. Я страшился того избиения. Мне было жутко вспомнить тот ад.