– Он теперь, наверное, и сам не рад, – усмехнулся я, – во всяком случае, я у него чешую не видел. Даже на стенку он ее не повесил.
– Боится, – объяснил Куродо, принимаясь за шитье, – боится, что к коже прирастет и под кожу проникнет. Это только ты у нас такой везучий: мазнуло хвостом, когтем цапнуло, чуууть отметило и дальше поехало…
– А ты не боишься, что прирастет?
– Боюсь, конечно, – ответил Куродо, не поднимая головы, – всякий провинившийся боится… Как посмотришь на твоего…
Куродо прикусил язык и виновато поглядел на меня. Тогда-то я и решил, что самое время выполнить просьбу Глафиры.
– Куродо, – сказал я, – ты хрен чего. Меня Глафира к тебе послала. Поговори, мол, с боевым товарищем, с другом по карантину.
– Да, да, – всполошился Куродо, – а что? что такое?
– Ты вот вышиваешь на пяльцах. стараешься, просто сил никаких нет на тебя смотреть: "отпетый" золотошвей, а Глафира на тебя жалуется… грязищу, говорит, после своего дежурства оставляет… Пол ни фига не моет…
Куродо воткнул иголку в мягкую кожу между чешуйками, аккуратно сложил сиящую чешую на пол. Золотой кучей она засверкала у его ног.
– Я Глафире сто раз объяснял. Я – не поломой и не щенок карантинный, и даже не ротный "отпетый". Я – "отпетый"-ветеран! Если я, – Куродо поднял сиящую груду чешуи спецдракона и с силой швырнул ее об пол, – брямкну вонючую тряпку и пару раз повожу ей туда и обратно, обратно и туда, то пусть мне скажут "спаибо" и спросят, как это я после боевых вылетов еще и пол мою? и мусор выношу? И плиты чищу?
– Спасибо, – улыбнулся я, – но я тебя о другом спрошу… После тебя остается грязь – и убирать эту грязь приходится таком же, как ты… ветеранам "отпетым".
– Не убирайте, – пожал плечами Куродо, – я вас что, заставляю?
– Ну, положим, что заставляешь, – хмыкнул я, – только это долго объяснять… поверь мне на слово – ладно?
– Не поверю, – буркнул Куродо и принялся осторожно переворачивать чешую, рыться в ней. Искал иголку.
– Ат… – вскрикнул Куродо и затряс рукой.
– Укололся? – поинтересовался я, но Куродо уже вскочил на кушетку и тянулся к огнемету, висящему на стене.
Я оступил к двери.
Чешуя шевелилась, топырила, щерила свои кругловатые пластинки, чешуя оживала и словно искала себе подходящую форму для подходящей жизни.
Пока она была всего только бесформенной кучей, готовящейся к прыжку.
– Мать их за ногу, – забормотал Куродо, – чем они в лаборатории думают… Это они так шкуру сняли… суки…
Он сорвал со стены огнемет.
Я распахнул дверь в коридор и крикнул:
– У Куродо – ларва!
Первым выскочил де Кюртис с пикой.
Мы все над ним смеялись, дескать, на что тебе пика?.. В лаборатории трофеи так обрабатывают, что ни капли ни боли, ни жизни не остается.
А вот и понадобилась. Здесь, в подземелье, все может оказаться необходимым и все лишним, на фиг не нужным.
Де Кюртис остановился в дверях, наставил пику на ларву и крикнул Куродо:
– Ты только не вздумай ее жечь.
Куродо опустил огнемет.
Де Кюртис чуть тронул ларву копьем, она задвигалась, словно поворачиваясь к де Кюртису. Она шуршала, будто змея, и звенела, как кошелек.
Де Кюртис проколол одну чешуйку копьем. Ларва вздрогнула, и стало заметно одно темноватое пятнышко в общем сверкании чешуек.
– Джек, – сказал де Кюртис, – вали в коридор.
Он чуть отступил, и я протиснулся в дверь.
В коридоре уже стояли Георгий Алоисович, Жан-Жак, Глафира и Кэт.
– Де Кюртис, – сказал я, – если устанешь, дай мне… попрокалывать…
– Само собой… ларва – это такое дело…Терпение, труд, меткость и никакого риска. Потому как, – де Кюртис проколол четвертую пластинку, – продленная агония. Эта шкура уже ни черта не соображает. Одна только боль…
Ларва то собиралась в тугой ком, то распластывалась золотой тканью с темнеющими проплешинами.
И чем больше чешуек прокалывал де Кюртис, тем конвульсивнее, резче делались ее движения.
Куродо опустился на корточки. Огнемет упер меж расставленных ног в кушетку.
– Это что же, – поинтересовался он, – мне так и сидеть, покуда вы, ваше сиятельство, онанизмом занимаетесь? Тырк, пырк, пырк, тырк, – передразнил Куродо.
– Жить хочешь, – спокойно ответил де Кюртис, – посидишь потерпишь.
– Егор, – крикнул Куродо, – у тебя дома целый арсенал по стенам развешан… Кинь мне какой-нибудь зуб или клык…
– Сиди смирно, – озлился де Кюртис, – ты что, в ларву собрался драконьим клыком тыкать? Ты лучше просто в нее сам прыгни…Тот же эффект.
– Ну тоска же, – пожаловался Куродо. – Сидишь, как петух на жердочке. Впору закукарекать.
– Не выражайся, – попросил де Кюртис, – и поблагодари судьбу, что ларва очнулась, когда ты ее сшивал, а не тогда, когда надевал… Все равно что надеть огонь…
– Ух, тоска, – заныл Куродо, – ну, тоска! Слышь, де Кюртис, давай я ее из огнемета полосну – подобное подобным. И перепрыгну, родимую…
– Не вздумай, – предупредил де Кюртис.
– Святогору ларва попалась, он так поступил, – недовольно буркнул Куродо.
– Святогору, – объяснил де Кюртис, – закон был не писан. Ты еще вспомни, что он с драконами для дам вытворял. Святогор был вроде Джека…
Мне захотелось узнать, что такое вытворял Святогор с драконами для дам, но тут из-за плеча де Кюртиса выглянула Глафира и принялась стыдить Куродо:
– Куродо, ну веди себя пристойно. Совсем невтерпеж? Как маленький, честное слово. Мало того, что в квартиру эту дряню притащил, так еще и кобенится… ты мне про Святогора рассказываешь, а хочешь я тебе про Джеймса Паваротти расскажу… Он вот так же на кушетку прыгнул, за огнемет схватился, а ларва – хлоп! – и облепила его, ни головы, ни ног, приляпала к стене, распластала – только вопль… такой вопль, что из магазина прибежали… Знаешь, магазин на углу?..там ветчину хорошую дают… Оттуда прибежали, ты тоже так хочешь?
– Глаша, – озлился Куродо, – ты меня не пугай… ты эти истории в карантине рассказывай на лекциях по технике безопасности… А меня пугать не надо. Я – пуганый.
– Пуганый, – сказал де Кюртис, – а глупый. Глупость, она даже страхом – хооп, – он проколол очередную чешуйку, – не излечивается…
– Ты меня не учи, – взбеленился Куродо. – ты мне мозги не компостируй. осточертеет же вот так сидеть…
– Ну, ляг, – хмыкнул де Кюртис. – что я тебе еще могу посоветовать, – он скосил глаза и предложил мне, – Джек, если минут через пять ларва не потухнет – заступай на вахту.
– Э, – забеспокоился Куродо, – это вместо нормальной чешуи вы мне тряпку какую-то сделаете? И я еще ждать буду?
– У, блин, зануда, – улыбнулся де Кюртис, – ну, если тебе так ждать не хочется, прыгни, прыгни в ларву… Короче короткого. Минута вопля, сверканье до потолка, а потом – горстка пепла. Валяй… Хоооп…
Любо-дорого было смотреть, как де Кюртис управляется с копьем, ни одного лишнего укола, точно в середину чешуйки… Де Кюртис и машину так же точно водил, если не было необходимости – медленно-медленно, спокойно… и еще объяснял при этом: "Настоящий водитель – это тот, кто ловит кайф от медленной езды… это как с бабой. Умеючи-то и долго…
– Я тебе говорю, – Куродо поднялся на кушетке и взял в руки огнемет, – я шарахну, как Святогор, и перепрыгну… рискну, зато у меня будет целая чешуя и еще такая… матовая… а вы мне… тряпку какую-то…
– Слушайте, – вмешался Георгий Алоисович, – он уже всех заманал. Хочется – пусть прыгает, как Святогор. Ему добро делают, а он фыркает. Брось… Брось, говорю, у тебя что, своих дел нету?
Де Кюртис, видимо, не послушался бы Георгия Алоисовича, но тут добавил масла в огонь Куродо:
– Конечно, нету, – фыркнул он, – были бы у него дела, он бы так тыркался?
Де Кюртис отшвырнул пику в сторону:
– Все, надоело! Давай – сади из огнемета, родимый! Ребята, отошли от двери – быстро! Не застите ему вход… и выход.
Мы отпрянули от двери.
Куродо вскинул огнемет и ударил струей огня в ларву.
На мгновение я ослеп от ярчайшего света, сжатого в небольшой коробочке комнаты.
На мгновение меня хлестнуло обжигающим жаром, словно в комнате Куродо завелся небольшой, но активно действующий вулкан…
Я увидел, как Куродо перемахнул через пламенеющую корчащуюся лужу ларвы…
Он бы успел. Секунды жизни, отпущенные ларве, были секундами его спасения.
Однако он как-то неловко споткнулся, запнулся ногой о ногу, поскользнулся, упал, и на его распростертое тело шлепнулась сверху мантией, покрывалом – недоубитая, недосожженная ларва.
Куродо взвыл и протянул к нам руку.
Ларва всасывала, вбирала его в себя, наползала на него, его болью, его уничтожаемым телом продлевая свою жизнь, свое страдание.
Я дернулся было к Куродо, но на мне тут же повисли де Кюртис и Георгий Алоисович.
– Ааа! – орал Куродо. – Убейте! Пикой проколите!.. Или вырвите, вытащите меня отсюда!
– Не будь идиотом, – выхрипнул де Кюртис мне в самое ухо, – бабка за дедку, мышка за жопку… Номер два – и ты тут такой вселенский пожар…
Я почти справился с Георгием и де Кюртисом, когда Георгий Алоисович закричал:
– Степа! Родной! Помогай! Папаня в огонь хочет нырнуть! За други своя – называется!
Степан, вернувшийся из Конторы, подскочил ко мне и вцепился лапой в шею. От боли я чуть не взвыл, как погибающий на моих глазах Куродо.
Тут-то я и услышал спокойный голос Валентина Аскерхановича:
– Чего вы его держите? Пустите его, если ему так хочется.
Ларва, словно волна, последним рывком своего лужеобразного тела накрыла Куродо с головой, вспыхнула и рассыпалась прахом и пеплом. Ничего… Только горстка пепла… меня отпустили. Куродо… я прекрасно понимал, что никто из "отпетых" не умирает своей смертью… но Куродо… парень из карантина… тот, с которым… и ничего, ничего…
Я повернулся и с силой саданул Валентина Аскерхановича по челюсти. Валя спиной открыл дверь и рухнул на пол.
– Ох, и нравы у вас в северном. – только и смог сказать Георгий Алоисович и покачал головой.