2. «Я» И «МЫ» — СОПЕРНИКИ? ДРУЗЬЯ?
Татьяничева-лирик почти всегда обращалась к читателю от себя лично, не пряча за техническими приемами кровную заинтересованность в идее, которую утверждала или отстаивала, в чувстве, которое испытывала, в котором хотела разобраться, в настроении, которое хотела запечатлеть…
О счастье я не знала ничего.
Если б можно,
Я имя твое
Придорожной траве подарила.
Твои глаза меня зовут.
Люди мертвых хоронят.
Я хороню живого.
Я уходила от любви,
Как от причала корабли…
Я привожу первые строки стихов и мог бы продолжать демонстрировать эту характерную черту, примету стиля поэтессы бесконечно, потому что мы имеем дело не с поэтическим приемом, а с самой сутью ее образного мышления. Разумеется, у нее есть стихи, написанные от третьего лица. Но их мало. Тем более, что и в тех, редких, отстраненных, вдруг прорывается ее неугомонное «я». Очень наглядно это можно продемонстрировать на стихотворении«Разлюбица» (1969):
Муж жену одаривал подарками.
То платком,
То расписными ведрами…
Жена счастлива, муж ею любуется. Но вот «пошла у молодых разлюбица, непонятно, по какому поводу». Разлюбица губит счастье, — и вот он, характерный финал:
Может, только ведра я придумала,
Остальное —
Это правда сущая.
Но в какое-то время лирическое «я» поэтессы было потеснено сильным, напористым «мы». На мой взгляд, это случилось тогда, когда поэтесса впервые глубоко осознала, что значит в ее жизни и судьбе кровная принадлежность к Магнитке, когда она поняла, что может и должна сказать о своем поколении свое слово.
Когда-то, в тридцатом,
в начале
Нелегких строительных дней,
Любили смотреть мы ночами
На редкую россыпь огней.
Казалось, лучами проколот
Степи первозданный массив.
При солнечном свете
наш город
Едва ли тогда был красив.
Бараки, землянки, палатки,
Отвалов верблюжьи горбы…
«Мы», «наш» стали определяющим, основополагающим звеном значительных циклов ее стихов, посвященных времени, поколению, трудовым свершениям Родины.
Сначала юношеская восторженность, влюбленность, благодарное дружеское расположение ко всем, кто шел рядом, кто подставлял плечо слабому и уставшему в трудном походе созидания.
Нам ли было занимать
Мужества и рвенья!
И пошло,
Пошло шагать
Наше поколенье!
Потом мудрое, с горчинкой, осознание своего поколения, как «корабельного бора», который редеет не от топоров — от времени. И уже «чаще, чем именины, тризны мы стали справлять». Но жизнь продолжается, и не дело ветеранам сдаваться, до срока уходить «в запас».
Сближая свои вершины,
Мы продолжаем бой.
Срок нашей службы
Не вышел…
«Я» и «мы» в ее творчестве живут в постоянном взаимодействии, в постоянном стремлении наиболее полно выразить время, дать его фотографический снимок и нарисовать его широкую, большеохватную панораму.
Опыт работы в газете, общественная деятельность дали Татьяничевой такую закваску коллективиста, что ее лирика зачастую не просто приобретает публицистические краски, а становится рупором, глашатаем нашей морали и нашей идеологии. И в этом случае — непременное «мы».
Мы из тех,
Из неплачущих,
Люто спорящих с болью,
Горю подати платящих
Не слезами, а кровью.
Мы из тех,
Нестареющих,
Кто без устали трудится,
И раскованно верящих,
Что все лучшее —
Сбудется!
«Я» позволяло ей углубиться в детали, в частности, в те тончайшие движения души, что составляют внутренний мир человека, его тайную Вселенную, углубиться в себя, чутко отзываясь на все боли времени, все заботы общества, чтобы воссоздать духовный мир своей современницы, нравственный идеал народа. Любовь может жить только рядом с искренностью и чистотой. Вера и верность пройдут через все невзгоды. Зло и подлость, проявленные тобой по отношению к другому, непременно возвратятся к тебе. Нельзя изменять себе ни в большом, ни в малом.
Как верно подметила Лариса Васильева, одним из программных, магистральных направлений татьяничевской лирики является «утверждение добра и света с превращением их из абстрактных категорий в конкретные активные силы нашей жизни»{34}.
Свои стихи, каждый новый кирпичик поэтесса постоянно и неутомимо укладывала в стены здания жизни, как песню чистоты и верности, трудовой одержимости и поиска мастерства, осознания каждым себя частицей великой Родины и мира, где все зависит от каждого и каждый зависит от всех.
Делать людям хорошее —
Хорошеть самому.
Неисчерпаемость доброго, светлого в человеке для нее несомненна. Надо лишь разбудить в каждом это чувство тепла по отношению к товарищу по земному общежитию. Зло уходит из жизни под натиском любви и добра. Лишь любовь созидательна. И это убеждение она проводит в самых разных стихотворениях, в самых разных тональностях, в самых различных образных и сюжетных решениях.
Нет, только не это,
Не это!
Не вычерпать сердце до дна!
Под вечер,
Как в пору рассвета,
Вода в нем чиста,
Холодна.
Берите же воду,
Берите,
Несите, прозрачную, в дом.
Веселые ведра,
Звените
В наполненном сердце моем!
Внимательно вчитываясь в стихи Людмилы Татьяничевой, можно составить себе полное и яркое, в живых чертах и красках, представление об ее родословной, о близких ей людях, о судьбе, знавшей взлеты и поражения и не знавшей одного чувства — опустошенности, беспросветности жизни. Вера в завтра, оптимистическое, радостное ощущение — постоянная примета ее поэзии. Люди-созидатели, добрые, честные, горячие, прямые — любимые герои поэтессы, людей завистливых и злобных в ее стихах почти нет. Последним попросту она отказывает в праве на человеческое внимание.
Любовь предполагает самопожертвование, преданность и верность. А какая же любовь и верность, если в чувства примешана корысть? Размышления об этом занимали поэтессу на всем ее творческом пути. И когда раздумья эти перерастают рамки задушевной беседы с человеком, разговора один на один, в ее стихи снова полновластно приходит — «мы».
Наиболее ярко это ее творческое состояние проявляется в остро публицистическом, страстном стихотворении «Судьба — это мы» (1966):
В борьбе,
В созидательном громе
Нелепо безволье раба…
Счастье свое проворонив,
Горюем потом:
— Не судьба!
Руками разводим бессильно:
— Такая планида у нас.
Меня это прежде бесило,
Меня это ранит сейчас!
Не каждый выходит в герои.
Но каждый родился не зря.
Судьбу надо строить,
Как строим
Ракеты, мосты и моря.
К стандартам впадая в немилость,
Свои учредив чертежи,
Судьбу воздвигайте на вырост
Характера. Воли. Души!
Надежно, без ахов и охов,
Без мелочной злой кутерьмы.
Судьба — это слепок с эпохи.
Точнее:
Судьба — это мы!
Откровенная плакатность стиля, если хотите, даже аргументов, в стихотворении выходит на первый план. В нем нет полутонов, недоговоренности. Оно рассчитано на аудиторию.
Интересно то обстоятельство, что это «мы» чаще всего врывалось в ее творчество, когда Людмила Татьяничева встречалась со своими читателями на стройках Урала и Сибири, когда ей приходилось много выступать на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах. Она сразу как бы включалась в их жизнь, в их дела, ничем не отделяя себя от геологов и нефтяников, сталеваров и монтажников.
Мы — над зыбью волны.
Мы — над хлябью болот,
Где ключи-живуны
Колобродят весь год!
«Мы» на какое-то время как бы становилось ее второй натурой. Она не испытывала при этом никаких неудобств, никаких сложностей. Тем более, что глубокая убежденность Людмилы Татьяничевой в совершенной ненужности тащить в поэзию частное всегда удерживала ее от публикации тех стихов, в которых личное было не только поводом, но и содержанием. Правда, в последние годы жизни в лирике Татьяничевой отчетливо обозначилось стремление не отделять героиню поэзии от себя, не объективировать ее, а лишь выбирать те моменты своего психологического состояния, отображать те морально-психологические уроки своей судьбы, в которых есть несомненный общественный интерес.
3. «МОЯ ЛЮБОВЬ, МОЯ ЗАБОТА…»
Свое творческое кредо Людмила Татьяничева наиболее отчетливо в первый раз выразила вот в этом шестистрочном стихотворении:
Стихи о мужестве писать —