«Соображение по ходу» Сорохтина:
«Это действительно ахиллесова пята гипотезы Вегенера».
Этой проблеме посвящена последння глава его книги — «Силы, вызывающие перемещения», тринадцатая по счёту. Вот уж воистину чёртова дюжина!
Вегенер отмечает: «Несмотря на то, что перемещение материков представляет на первый взгляд пёструю картину различного рода явлений, всё-таки можно подметить большую закономерность: материковые глыбы перемещаются в экваториальном и западном направлении». Однако на сей раз эта «большая закономерность» не вызывает желания радостно выкрикнуть: «Эврика!» Она лишь утяжеляет задачу, вставшую перед автором: ведь ему надо объяснить, какие явления природы определяли дрейф материков и в одном направлении и в другом.
Вегенер отдаёт себе отчёт, что он столкнулся с проблемой слишком сложной: «На вопрос о том, какие же силы вызывали перемещения… ответ не может быть дан в настоящее время. Сейчас можно только ответить на вопрос о современном положении имеющих отношение к этому вопросу исследований».
Но следующие далее страницы убеждают, что и на этот вопрос ответить, по сути дела, автору нечего. Ибо практически такого рода исследований никто не проводил, да и не мог провести. Потому дальнейшее сражение Вегенера с проблемой «мотора», его попытки найти хоть какое-то подобие ответов говорят лишь о мужестве автора, никак не желающего признать, что пока ещё здесь и рассуждать не о чем.
В ход идут любые соображения. Скажем, одно из них — о силах, вызывающих движение материков к экватору, — подбросил Вегенеру тесть. Профессор Кёппен заметил, что, вероятно, из-за элипсоидальной формы Земли материковые глыбы должны стремиться к экватору.
О причинах западного дрейфа, видимо, и профессор Кёппен ничего не сказал. Во всяком случае Вегенер признаёт, что в этом вопросе дело обстоит ещё хуже, чем с дрейфом экваториальным. Ему остаётся уповать только на то, что материки могли двигать приливные силы, так или иначе влияющие не только на Мировой океан, но и на всю поверхность земного шара, а возможно, и на его глубины. Правда, среди учёных считается общепринятым, что космические силы, порождающие приливы и отливы, в земной коре вызывают лишь упругие деформации. Но Вегенеру это положение представляется не вполне строго доказанным. Если же тут упругими деформациями дело не исчерпывается, то тогда бы могли возникать под действием приливных сил некие «вздутия», заставляющие материки скользить по мантии даже под действием весьма незначительных сил.
Разбирая далее ещё несколько не более убедительных попыток найти причины дрейфа континентов, Вегенер о последней из них пишет: «Так получается запутанное взаимоотношение, общее значение которого ещё не поддаётся изучению».
Этой фразой и заканчивается книга «Возникновение материков и океанов».
О возможности обнаружить силы, вызывающие дрейф континентов, эта фраза ничего доброго не говорит, зато об авторе книги — многое.
Ведь мог же Вегеиер, чтобы смягчить «негативный эффект» последней главы, приписать в самом конце своего труда нечто вроде заключения или там выводов, или на английский манер summary, где вновь помянул бы свои козыри. И вышло бы нечто похожее на возлюбленные современными авторами оптимистические финалы трагедий. Однако Вегенер далёк от таких ухищрений. Точку он ставит там, где закончилось изложение тех суждений, которыми считал нужным поделиться с читателем. И — никаких внешних эффектов.
В 1915 году капитан Вегенер, признанный, несмотря на длительный отпуск по ранению, «ограниченно годным», получает направление в полевую метеорологическую часть, которая дислоцировалась в Эстонии, в городе Дерпте, ныне Тарту.
Война для него практически кончилась, но он ещё носит мундир и занят не наукой, а сугубо практическим её приложением к нуждам вермахта, то есть, по мнению самого капитана Вегенера, тратит время понапрасну. Это тем более обидно, что здесь же, в Дерпте, находится университет — знаменитый, один из древнейших в Европе.
И капитан решается на рискованный шаг — пишет рапорт начальству с просьбой разрешить ему преподавать в Дерптском университете. По «здравой» военной логике допустить такое совершенно немыслимо. Тем паче, что среди студентов много не только эстонцев, но и русских, а близкий контакт офицера вермахта с представителями одной из главных враждебных наций, естественно, нежелателен.
Вегенер всё это отлично понимает и сам не очень верит в успех. Однако на сей раз «железная логика» военного ведомства даёт сбой (в чём всё же, видимо, повинна мировая научная известность данного капитана). Так или иначе, но на рапорт наложена положительная резолюция.
Жизнь становится более или менее сносной: студенты, частые встречи с коллегами, которые, как и все специалисты по наукам о Земле в мире, бурно обсуждают труд Вегенера, — всё это хоть на время освобождает от душной обстановки армейской рутины.
Наконец наступает 1918 год. Вторая мировая война кончается полным поражением Германии. Вегенер к унижению чести «фатерлапда» относится спокойно. Ему важно, что бессмысленная бойня уже позади, что люди больше не гибнут за чуждые им интересы. Сам же он с нетерпением ждёт возвращения домой, к семье, к любимым книгам, к незавершённым трудам.
Однако возвращение то оказывается не столь уж радостным. В Марбурге, где до войны Вегенер преподавал в университете метеорологию, место его давно уже занято было более удачливым специалистом, который сумел избежать призыва в армию. А других вакансий, несмотря на хлопоты друзей и единомышленников, университетское начальство сыскать не смогло. Волей-неволей пришлось воспользоваться гостеприимством профессора Кёппена — поселиться в его домике в Гросборстеле. Здесь же, на метеорологической станции Германской морской обсерватории, нашлось для Вегенера и место. Название повой должности звучало внушительно: заведующий метеорологической службой. Но это была вовсе не та работа, о которой мечтал Вегенер. С заведованием был связан целый ворох разного рода административных обязанностей, всякие хозяйственные хлопоты. Вегенер исполняет всё, что ему положено, аккуратно и тщательно, а сам тайно вздыхает по тихому месту университетского профессора, дававшему столь богатые возможности для занятий наукой.
Правда, будучи человеком деятельным, он с новой ролью смог освоиться. Да, кроме того, сумел внедриться в Гамбургский университет в качестве экстраординарного (то есть сверхштатного, или, по-современному, внештатного) профессора. Это Вегенер считал большой удачей, ибо без студентов, без лекций жизни своей не мыслил.
При университете Вегенер с Кёппеном организовали геофизический коллоквиум. Вскоре на его заседаниях стали бывать не только студенты, но и преподаватели, затем к ним присоединились сотрудники обсерватории. А немного позже, когда слава о здешних научных беседах (коллоквиум в переводе с латыни и значит — разговор, беседа) широко распространилась в учёном мире, начали наезжать коллеги со всей Германии, потом и зарубежные специалисты. Заседания бывали многолюдными, дискуссии затягивались допоздна, и, чтобы не затруднять университет этими странными сборищами, всё дальше уходившими от учебных целей, Вегенер и Кёппен нередко проводили коллоквиум в обсерватории, а то и вовсе у себя дома.
Один из участников этих бесед позднее вспоминал: «…Коллоквиум стал духовным центром учёных, центром, в котором рождалось обилие мыслей… Я не могу не упомянуть о доме № 7 по Виоластр в Гросборстеле, об этом тихом, окружённом густой зеленью приюте учёных. Вегенер и его тесть Кёппен превратили этот дом в центр мыслящего содружества».
На заседаниях коллоквиума появляются крупнейшие фигуры европейской науки. Здесь выступает с докладами норвежец Вильгельм Бьеркнес, один из основателей синоптики, разработавший единую математическую модель физических процессов в океане и атмосфере. Делится своими наблюдениями нидерландский геолог Беммелен, долгое время изучавший острова Индонезии, весьма специфический район планеты, много давший для представления об аномалиях силы тяжести и связях их с рельефом.
Со временем сюда же, в домик профессора Кёппена, начинают наезжать разные специалисты, особенно зоогеографы. Друг Вегенера Иоганнес Георги заметил в связи с этим, что в начале двадцатых годов Гросборстель стал «Меккой геофизиков и биологов, занимающихся проблемой переселения животных».
Вскоре перебирается в Гросборстель Курт Вегенер, хотя ему приходится оставить ради переезда интересную работу. Но он, как и прежде, полон желания быть рядом с младшим братом, помогать ему во всех его замыслах. К тому времени Курт уже простил Альфреду его измену метеорологии. Дискуссии, которые ведутся в крупнейших научных центрах по поводу идеи дрейфа материков, вполне определённо убедили его, что младший брат занят делом серьёзным, а возможно, совершил настоящий переворот в науке. Но Курт видит, что книга Альфреда «Возникновение материков и океанов» вызвала вовсе не однозначную реакцию в учёном мире. У младшего брата появилось не только много последователей, но и много влиятельных недоброжелателей. В такой момент ему особенно важно дружеское участие и постоянная поддержка старшего.
Правда, в самом скором времени Курт не мог не убедиться, что жертва его напрасна. Альфред в Гросборстеле никак не испытывает одиночества. Та роль, которую хотел взять на себя старший брат, давно уже исполняется профессором Кёппеном. Причём вышло это ненатужно, само собой. Просто так уж получилось, что Альфред Вегенер и Владимир Кёппен оказались удивительно близкими людьми. Они не были родственниками по крови, но их объединяло куда более крепкая связь — духовное родство.
Однако, думается, Курт Вегенер вряд ли когда-нибудь пожалел о своём шаге. В Гросборстеле он попал в удивительную атмосферу высокого потенциала мысли, о которой мечтает всякий творческий человек. Такие точки на планете — всегда редкость. А в Германии тех лет дефицит их ощущался особенно остро. Время-то было трудное. После жестокого поражения в мировой войне страна пережила мощный революционный подъём. Но выступление рабочих, главной силы в свержении мопархии, было жестоко подавлено новым социал-демократическим правительством. Экономика Германии зияла