Сам по себе термин «рифт» в геологии существовал задолго до открытия американских морских геологов. Этим словом назывались особые геологические образования на суше. Они также представляли собой узкие щели, разорвавшие кору до больших глубин. И все современные рифты сейсмически весьма активные зоны, да иначе и быть не может, ибо зафиксировано, что их борта медленно отодвигаются друг от друга.
Рифты всегда плохо укладывались в традиционную для «сухопутной» геологии схему, выделявшую два основных типа геологических образований: гигантские материковые платформы и окаймляющие их по краям геосинклинали, узкие линейные структуры, представляющие собой прогибы коры, где скапливаются мощные толщи осадков, сминаемые позднее в складки.
Геосинклинали — зоны неспокойные. Пока они молоды, в них нередко происходят подвижки коры, нарождаются вулканы. И лишь через миллионы лет устанавливается здесь равновесие. Тогда появляются новые прогибы коры. «Сухопутная» геология геосинклиналям традиционно отводила роль главных «возмутителей спокойствия» планеты. В своё время выделение этих зон было воспринято многими специалистами как едва ли не самое крупное открытие геологии за всю её историю. И установление законов рождения, мужания, старения и смерти геосинклиналей иные геологи были готовы приравнять к познанию основных динамических процессов, протекающих в недрах Земли.
Рифты были при таком взгляде исключением из правила. Они, казалось, рассекают континентальные платформы где попало (иногда посередине) и ведут себя явно не по правилам, уже установленным, считавшимся незыблемым.
Но поскольку на суше этих «щелей» было обнаружено немного, то их отнесли к нетипичному феномену, который хотя и не удаётся постичь, но при том вряд ли он способен испортить общую стройную картину.
Когда же на дне океанов была открыта гигантская система этих самых шрамов Земли, воспринимать рифты в роли неких «артистов оригинального жанра» стало невозможно. Постижение их природы само собою выдвинулось в одну из центральных задач науки.
И возникла идея о том, что рифты — каналы связи между мантией и корой. Она получила серьёзное обоснование. Опуская свои драги в области рифтовых долин, одно научно-исследовательское судно за другим стали поднимать с их дна и стен особые зеленоватые образцы пород — гипербазитов. Прежде они не обнаруживались на океанском дне. Мало того, никто и не ожидал их здесь найти.
Несколько зелёных глыб было извлечено со два рифтовой долины в Индийском океане советским океанологом профессором Глебом Борисовичем Удинцевым. Свойства этих образцов детально изучил геохимик Леонид Владимирович Дмитриев. Он пришёл к выводу, что по целому ряду критериев именно такими должны быть ультраосновные породы мантии. Уже одно это исследование сразу же повысило рифты «в геологическом ранге». Вот что писал об этом Удинцев: «Рифтовая зона является областью активного формирования коры особого типа, развивающейся под непосредственным влиянием мантии. Масштаб этого явления значителен по площади и степени преобразования первичной коры. Это даёт основание видеть в рифтовых зонах тектоническую область особого типа, играющую в развитии оболочек Земли роль не меньшую, чем геосинклинальные зоны». Как видим, рифты здесь уже уравнены в правах с геосинклиналями. Но в то же время углублённое их исследование только начиналось.
В дальнейшем зоны рифтовых долин были изучены учёными разных стран столь же внимательно, как изучают тело больного врачи на медосмотре. Все дистанционные методы, которыми располагала два — два с половиной десятилетия назад наука, нашли здесь своё применение.
Было установлено несколько особенностей этих зон. Оказалось, что земная кора в районе рифта чрезвычайно тонка. Толщина её постепенно увеличивается по направлению от рифта к берегу материка. В то же время на дне рифтовых долин практически отсутствует осадочный слой. Осадки начинают встречаться лишь на склонах срединно-океанических хребтов. Мощность их увеличивается по направлению от рифтовых долин к континентам, в непосредственной близости от шельфа толщина слоя осадков достигает семисот метров, а то и километра. Мало того, в этом же направлении отмечается и «старение осадков». То есть на склонах срединно-океанических хребтов они молоды, а чем ближе к окраине океана, тем возраст их становится более солидным. По мере движения от рифта к побережью материка происходит и старение самих базальтов, из которых состоит океаническая кора. Однако даже вблизи материков возраст их не превышает ста пятидесяти миллионов лет, хотя на суше встречаются породы несравненно более древние, которым уже «стукнуло» три миллиарда лет.
Канадский геофизик Дж. Тьюзо Вильсон провёл ещё одно весьма убедительное исследование, также показывающее старение океанического дна в направлении от рифтовой долины к берегу. Он сопоставил возраст островов, расположенных на ложе океана, с их удалением от рифта. И снова вышло чёткое соответствие: чем старше остров, тем дальше он находится от рифта и тем ближе к материку.
Уже одни только эти данные не могли бы не натолкнуть на мысль о том, что под водой океана работает гигантский динамический механизм. Но в пользу этого свидетельствовали и другие факты. Например, термические измерения показали, что поток тепла, идущего из недр в районах рифта, в несколько раз выше, чем в соседних участках океанического дна. И самое достоверное объяснение этому состояло в том, что здесь из глубины поднимается мощный восходящий ток мантийного вещества.
Казалось бы, всего приведённого набора фактов, убеждавшего в существовании на дне океанов единого динамического механизма, совершенно достаточно, чтобы учёные мгновенно, словно магнитные моменты атомов, повернулись бы в сторону идеи дрейфа материков. Ведь как будто ясно, что океанический конвейер не может не быть связан каким-то образом с перемещением по планете участков суши. Потому вроде бы сам собой напрашивается вывод о том, что континенты подвижны, и весь спор должен, значит, свестись к обсуждению деталей дрейфа.
Однако реальная картина научной жизни оказалась куда более пёстрой. И самое интересное, что даже в стане тех, кто своими руками и своей мыслью за короткий срок добыл великое множество новых сведений об океаническом дне, тоже не было единства.
Показательно в этом отношении свидетельство известного французского учёного Ксавье Ле Пишона, ставшего с конца шестидесятых годов заметной фигурой в стане мобилистов. В 1973–1974 годах Ле Пишон одним из первых спустился в специальном аппарате на дно рифта и непосредственно изучил его природу. А за полтора десятка лет до этого, в 1959 году, Ле Пишон, ещё совсем молодой исследователь, предпринял путешествие за океан, чтобы пройти стажировку в США, в Ламонтской обсерватории, которая считалась тогда самым авторитетным научным учреждением, специализировавшимся на исследовании морского дна.
С восторгом описывает Ле Пишон стиль жизни обсерватории, её сотрудников, фанатично преданных науке, проводивших в океане больше времени, чем на берегу. Немало тёплых слов посвящает он ламонтскому патриарху Морису Юингу, широкоплечему, богатырского роста человеку, румяное лицо которого обрамляла белая грива, неутомимому труженику, чей рабочий день продолжался с 7 утра до 11 вечера. Отмечает Ле Пишон и большие заслуги перед наукой одного из помощников Юинга — Брюса Хизена, вместе со своей сотрудницей Мэри Тарп впервые составившего карты подводного рельефа со срединными хребтами и рифтами. Однако французский исследователь с невольным сочувствием пишет, что найти «ключ к познанию строения океанского дна» этим людям не было дано. Почему? Ле Пишон отвечает так: «…Все они оказались в стороне от идей мобилизма… Концепция постоянства океанических бассейнов превратилась у них в догму, которую они отказывались пересматривать. „Док“ Юинг, когда с ним заговаривали о подвижности материков, отвечал: „Вы-то хотя бы не верите этим глупостям? Океан куда сложнее, чем о нём думают“».
Впрочем, Морис Юинг, по всей видимости, не был слишком занят теоретическими неувязками. В то время руководителя ламонтцев более всего заботил сбор информации о расположении рифтовых долин. Ради этого он, вымеряя верёвочкой на огромном глобусе расстояния от одного края океана до другого, разрабатывал новые маршруты своей «Вимы». К 1975 году это судно-труженик прошло по океанам свыше миллиона миль (это более сорока шести земных экваторов!), постоянно промеряя дно на всём протяжении своего пути. Оно выполнило замысел ламонтского патриарха — обозначило контуры срединно-океанических хребтов и рифтовых долин на огромном протяжении.
По-иному смотрел на дело Брюс Хизен, верный помощник Юинга с первых рейсов «Вимы». Ему не терпелось объединить горы полученной информации общей концепцией. Но к мобилизму Хизен относился столь же отрицательно, как и его шеф. Это создавало весьма сложную ситуацию — надо было увязать явно противоречащие друг другу факты: океаническое дно, как тогда выражались, расползается, растёт, а материки при этом неподвижно стоят на своих местах.
И тут будто специально в помощь Брюсу Хизену геолог Кэри из далёкой Тасмании попытался возродить не раз смутно высказанную прежде гипотезу расширения Земли. Суть её Ле Пишон излагает весьма эффектно: «Землю можно сравнить с надуваемым мячом, материковая поверхность которого, не будучи эластичной, разрывается. Вначале всю поверхность земного шара занимали материки. Постепенно с увеличением её площади в два, а то и в три раза, образовались океаны».
Сравнить Землю можно, конечно, в принципе с чем угодно, однако для этого нужно иметь хоть какие-то основания. Тасманский геолог и его последователи таких оснований не имели.
Потому многие специалисты быстро почуяли, что от нового представления веет духом геологических фантазий прошлого, которые явно не соответствуют уровню науки второй половины двадцатого века.
Однако Брюс Хизен подхватил гипотезу расширения Земли, вероятно, увидев в ней чуть ли не единственную возможность примирить новые сведения об океаническом дне с полюбившимся ламонтцам фиксизмом. Для этого он несколько переиначил построения тасманского коллеги. По гипотезе Хизена расширение Земли началось примерно двести миллионов лет назад. При этом единая материковая кора разорвалась. Из трещин стала поступать магма. Застывая, она создавала базальтовый слой более тяжёлый, чем материковая кора, оттого-то это новое образование располагалось ниже ур