ПОСОЛЬСТВО В ХИВУ
ГЛАВА 1
1
кабинете Ермолова в этот весенний, но ещё прохладный вечер горели, весело потрескивая, берёзовые полешки в огромном камине. Николаю было очень уютно сидеть здесь за просторным столом, на котором генерал от инфантерии расстелил большую карту Кавказа и прилегающих к нему стран, пить крепкий чай с лимоном из стакана в серебряном подстаканнике и слушать глубокий, мощный голос Алексея Петровича.
— Перед тем как отправиться в экспедицию в Хиву, ты, Николай, должен хорошо уяснить себе общую обстановку в регионе и наши конкретные цели. Вот смотри, — показал наместник могучей рукой на карту. — За Каспийским морем от нас с северо-восточной частью Персии, её провинцией Хорасаном, граничат земли трухменцев, которые подчиняются, во всяком случае номинально, хивинскому хану. Нам важно в случае новой войны с персами иметь союзников среди этих племён. Во время прошлых наших сражений с Аббас-мирзой здесь, в Закавказье, трухменцы напали на Хорасан и даже просили у нас пушек, чтобы им сподручней было бить персов. Поэтому вот тебе, капитан, задача: выясни, каковы сейчас отношения этих племён с персиянами. Узнай, принимают ли они участие в войнах мятежных ханов в Хорасане против центрального правительства Персии? Разузнай получше, каковы силы трухменцев в военном отношении? Какого рода употребляемое между ними оружие? Не имеют ли они недостатка в порохе? Есть ли у них понятие об артиллерии и желали бы они употребление оной в войнах против соседей? Можно ли будет из них самих составить, по крайней мере, нужную прислугу для некоторого числа орудий? Это то, что касается трухменцев. Теперь перейдём к хивинцам. Но сначала налей-ка себе ещё чаю, — показал Ермолов на большой самовар, стоящий на медном подносе на краю стола. — И на сухарики налегай, на сухарики, люблю ванильные, и тебе, я вижу, они нравятся, — добавил генерал, подвигая Николаю серебряную вазочку.
Генерал за прошедшие три года на Кавказе немного погрузнел, в пышной шевелюре появилось ещё больше седых волос, отпустил короткие усы. Но во всём остальном это был прежний Ермолов, под командованием которого семь лет назад Муравьёв ходил врукопашную на французов у батареи Раевского. Николай за эти годы изменился значительно больше, чем его прославленный командир. Из молоденького, немного наивного прапорщика, представшего перед генералом ещё под Вильно в мае 1812 года и запросто рассуждающего о стратегических вопросах развёртывания русских войск, он превратился в крепко сбитого, ладного офицера с острым, волевым, решительным взглядом больших серо-стальных глаз на загорелом до черноты круглом русском лице.
«Эх, удастся ли ему, выдав себя за татарина, скрыться в караване, идущем через пустыню? — тревожно подумал Алексей Петрович, пристально вглядываясь в такую русскую физиономию Николая. — Ведь до Хивы надо ещё живым добраться! Да к тому же неизвестно, как поведёт себя Мухаммед-Рахим-хан, властитель хивинский: вдруг поступит так же, как его предки с послом Петра Первого князем Бековнчем-Черкасским, которого зверски убили эти изверги?»
— Не волнуйтесь, ваше высокопревосходительство, — проговорил спокойно и очень уверенно капитан, догадавшийся по выражению лица командира корпуса о его мыслях. — Ничего со мной эти узбекские татары не сделают. Сейчас русских по всей Азии отлично знают, и все эти ханы да беки побаиваются нашего оружия. Тем более им уже известно, как вы круто наводите порядок на Кавказе. Так что хивинский хан ещё двадцать раз подумает, перед тем как со мной, русским послом, какую-нибудь поганую штуку сотворить.
— Но я тебе повторяю, Николай, действуй осторожно. Я от этой первой экспедиции ничего особенного не жду. Она носит, можно сказать, только ознакомительный характер. Так что не рискуй попусту. Знаю я тебя, горячую голову. Я и главе экспедиции, майору Пономарёву, строго-настрого предписываю, чтобы тебя только в том случае отправлял в Хиву, если будет обеспечен залог в несколько человек из лучших трухменских фамилий.
— Стопроцентной безопасности в таком деле всё равно не добьёшься, Алексей Петрович, — тряхнул головой Муравьёв, — вы это не хуже меня знаете. Я иду первым, а это значит, обязательно столкнусь с чем-то неизвестным, чего мы с вами, здесь сидючи, у самовара, уж никак предусмотреть не в состоянии. Бог не выдаст — свинья не съест! А я малосъедобный.
Генерал посмотрел на его колючие вихры, волевую и смекалистую физиономию и рассмеялся.
— Да уж, Николай, кто попытается тебя проглотить, обдерёт глотку до крови. Если уж кого и посылать в эту отчаянную миссию, так это тебя! И, кстати, твоё хорошее знание татарского языка, который в обиходе у нас в азербайджанских ханствах Закавказья, тебе очень даже пригодится, ведь и у трухменцев, и у узбеков языки родственные, тюркские. В крайнем случае и без переводчика сможешь объясниться. Ну, хорошо, получишь от моего имени письмо к хивинскому хану и приличные подарки, — продолжил инструктировать своего подчинённого генерал. — И запомни: в сношениях с Мухаммед-Рахим-ханом ты должен внушить ему, что послан собственно от меня, но государю императору донесено будет подробно о том приёме, который им оказан будет тебе, и что я, впрочем, не смел бы отправить тебя, Николай, если бы не знал, что великий государь российский желает дружбы и доброго согласия между нашими народами.
— Понятно, так называемые дипломатические тонкости, — усмехнулся Муравьёв.
— А как же ты думал, ты, брат, теперь и дипломат, а не просто военный, от твоей изворотливости очень многое зависит. И не смотри, как европеец, на средства лести. Я тебе это ещё в Персии говорил. Между народами азиатскими употребление лести — дело вполне обыкновенное и даже во многих случаях обязательное. Поэтому и ты, Николай, не страшись быть расточительным в оной, чтобы иметь большие выгоды в наших общих делах.
— Раз надо, так надо, о высокославный, могущественный и пресчастливейший Российской империи главнокомандующий в Астрахани, в Грузии и над всеми народами, обитающими от берегов Чёрного до пределов Каспийского моря, — по-восточному сложив руки лодочкой у себя перед грудью, низко кланяясь, проговорил скороговоркой Муравьёв.
— Молодец, Николай, вживайся в образ, ты у нас теперь Мурад-бек, славный торговец татарский, ведущий своих верблюдов в Хиву, — засмеялся Ермолов. — Да, кстати, чтобы не забыть, отпори ты этот чёрный ворот с серебряными листьями у мундира и пришей обычный армейский красный. А то, когда будешь представляться хану в полной парадной форме, как бы кто-нибудь его не надоумил, что ты штабной офицер, занимающийся разведкой. Там, брат, от каждого пустяка твоя жизнь будет зависеть! Ну, с Богом! Иди, готовься к экспедиции. Письма от меня, деньги и дополнительные инструкции получишь позже от начальника штаба корпуса. — Ермолов обнял Николая. — И запомни, гвардеец, мы здесь, конечно, не можем знать всех полезных исследований, кои ты можешь совершить, чтобы облегчить нашему правительству пути к будущим предприятиям в столь важном для российских интересов регионе, поэтому полностью полагаюсь на твою инициативу, как в бою. Общие задачи тебе поставлены, а там действуй по обстановке. Я в тебя верю.
— Приложу все силы, ваше высокопревосходительство, чтобы выполнить все те трудные обязанности, которые на себя добровольно взял, и без исполнения оных не посмею показаться перед вами, а также и перед товарищами моими, — ответил спокойно и твёрдо капитан гвардейского генерального штаба и бодрой, уверенной походкой вышел из просторного кабинета наместника Кавказа.
А в середине июня 1819 года Николай Муравьёв покинул гостеприимный город Тифлис и отправился в Баку, где его уже ждал в порту двадцатипушечный корвет «Казань». Ветер далёких и опасных странствий гудел в его обновлённых по этому случаю снастях. На корме гордо развевался Андреевский флаг.
2
В это же время в Тебризе наследник персидского престола сидел у себя в роскошном парке, по-восточному скрестив ноги, на мягких подушках в небольшой беседке, густо увитой виноградными лозами с широкими, ещё ярко-зелёными листьями. Было жарко. Густо пахло растущими неподалёку ранними сортами роз и острыми мускусными благовониями, смешанными со сладковатым потом танцующих перед ним на огромном ковре, расстеленном перед беседкой, танцовщиц. По их полуобнажённым гибким телам пробегали лиловые тени от листьев чинар и древних карагачей, волнуемых лёгким ветерком. Аббас-мирза устало-равнодушно и даже с оттенком некоторой брезгливости посматривал на извивающихся под тягучую музыку девушек, старающихся изо всех сил понравиться привередливому повелителю. Но большие миндалевидные карие глаза шахзаде апатично взирали на прелести восточных красавиц. Он напоминал вконец объевшегося кота, которого уже просто воротит от всей этой мелкой живности, что мелькает у него под носом, но всё же продолжающего краем глаза по привычке посматривать на шевелящуюся около него, не до конца придавленную мышку, раздумывая лениво, а не слопать ли ему ещё одну. Распахнулся его тонкий, алый, шёлковый архалук, обнажив грудь, густо заросшую курчавыми, чёрными волосами, уже тронутыми сединой. На бритой голове вместо остроконечной барашковой папахи-кулаха была надета лёгкая, белая, вышитая красным шёлком шапочка — аракчин. Аббас-мирза пил не спеша из хрустального бокала шербет со льдом и равнодушно посматривал вдаль.
Рядом с ним сидел каймакам Безюрг, за прошедшие два года ещё больше высохший и пожелтевший, но продолжающий вести все дела своенравного и по-женски непостоянного в настроениях господина. Мирза-Безюрг что-то бубнил себе под нос, низко склонив голову, зачитывая выдержки из свитков, которые разворачивал у себя на коленях. Была видна только покачивающаяся взад-вперёд зелёная, затейливо повязанная чалма — эммаме — да длинная, жидкая, окрашенная хной бородёнка, мерно дергающаяся в такт чтению.
— Что, Муравьёв, говоришь, едет в Хиву? — вдруг заинтересованно взглянул на своего каймакама Аббас-мирза.
— Да, так сообщают наши люди из Тифлиса, — ответил Безюрг, весь подобравшись.
— Так-так, старые знакомые вновь появляются на сцене, — протянул шахзаде и нетерпеливо махнул рукой музыкантам и танцовщицам. Их как ветром сдуло. Сардарь персидского Азербайджана и его визирь остались в беседке одни. — И каковы же цели этого посольства?
— Видимо, натравить на нас туркменов и хивинского хана, — скривив сухой рот, проговорил Безюрг.
— И мы, что же, будем вот так сложа руки сидеть и ждать, когда эти туркменские бандиты ввяжутся в междоусобную грызню у нас в Хорасане? — недовольно посмотрел на своего визиря Аббас-мирза.
— Ну, это больше забота шаха и тех чиновников, что окопались с ним рядышком на тёплых местечках в Тегеране, — пробурчал каймакам дребезжащим, старческим тенорком.
— Дурак! — воскликнул зло шахзаде и махнул рукой. Из бокала выплеснулся шербет и угодил прямо в лицо Мирзы-Безюрга. — Как ты не понимаешь, что это против меня ведёт дипломатическую игру Ермолов! — Шахский сын швырнул подальше пустой бокал, разбившийся вдребезги о стоящий рядом с беседкой серый ствол высокого тополя. — Он хочет, чтобы мой отец увяз в драке за Хорасан с туркменами и хивинским ханом, а потом, как с ножом к горлу, пристанет к моему старому папаше: отдавай ему земли по реке Араке, иначе он поддержит наших врагов. И расплачиваться за всё придётся мне, вновь теряя свои земли и опять подмачивая репутацию будущего шаха.
— У меня есть тут один вариантик нашего ответа на происки русских, — проговорил Мирза-Безюрг, вытирая лицо от сладкого и липкого шербета, капающего с длинной и тощей козлиной бородки.
— Какой? — уставился на него пристально шахзаде своими чуть раскосыми глазами.
— Я хочу написать нашему человеку в Хорасане, туркмену по происхождению, что он может заслужить большую милость от вас в будущем и крупную сумму туманов в настоящем, если привезёт к нам в мешке голову этого неугомонного Муравьёва.
— А что это за туркмен такой? Он и вправду верный человек, да и сможет ли он это сделать? Ведь для этого нужна и прыть, и отвага, да и лихие сообщнички.
— О, всё это у него имеется. Он промышляет разбоем в предгорьях Копетдага и, как сообщают, забирается со своей шайкой через Каракумы аж до самых Бухары и Хивы.
— А как звать этого лихого разбойничка?
— Сулейман-хан, ваша светлость.
Аббас-мирза вопросительно взглянул на каймакама, что-то припоминая. Чиновник вжал испуганно голову в плечи.
— Но ты же сам мне говорил, старый ты лгун, что Сулейман-хан погиб при этом дурацки беспомощном нападении на посольство Ермолова! Он же тогда был одним из главных исполнителей неудавшейся попытки прикончить этого самоуверенного русского медведя! Так как же тебя понимать, старый ты негодяй? Выходит, ты опять меня обманул? — переходя на свистящий шёпот, прошипел Аббас-мирза, багровея.
— Когда я вам докладывал два года назад, я просто не знал, что этот Сулейман остался жив после тяжёлого ранения. Сообщники сочли его мёртвым, — врал каймакам, падая на колени и елозя липкой от шербета бородой по ковру у самых ног шахзаде. — Теперь же он в лепёшку разобьётся, чтобы выполнить ваш приказ, о мой господин! Верьте мне! Я ручаюсь в успехе головой.
— Ты и в прошлый раз уверял меня, что всё пройдёт без сучка и задоринки, а что же на самом деле получилось? Мой отец разгневался на меня и чуть было не лишил звания наследника престола! И после всего этого я оставил тебя живого, и вижу, что зря. Не исправить ли мне свою ошибку? — задумчиво спросил сам себя Аббас-мирза.
— На этот раз мы сорвём все происки этих неверных собак, — взвыл каймакам, хорошо понимая, что его жизнь висит на волоске. — Я сам выну из мешка и положу к вашим ногам голову этого Муравьёва. А туркменов мы повернём против хивинского хана, и ему уж будет не до наших междоусобиц в Хорасане. Смилостивись, о мой повелитель, я тебе служил и буду служить, как верный пёс! — Безюрг усердно целовал даже не ноги, а ковёр у пяток шахзаде.
Аббас-мирза выдержал долгую паузу, наслаждаясь, как опытный садист, мучениями воспитателя и, пожалуй, самого близкого человека, который верно прислуживал ему и заботился о нём в течение четырёх десятилетий.
— Что ж, поверим тебе ещё раз, но запомни, это последний! — брезгливо скривившись, проговорил наследник персидского престола и протянул руку к вазе со спелыми абрикосами. Он взял один, причмокивая пухлыми алыми губами, надкусил и выплюнул коричневую косточку прямо в лоб смотревшего на него старика. — Ну иди, иди, нечего здесь ползать передо мной, подобно безмозглому азиату, я же сказал, чтобы вести себя с достоинством, по-европейски, — вдруг вспомнил Аббас-мирза своё увлечение французским языком и европейской культурой. — И скажи Дахраку, чтобы привёл мне сейчас же ту пухлявинькую танцовщицу с зелёными пёрышками на голове.
Кот решил слопать ещё одну мышку.
3
А Мирза-Безюрг как ошпаренный вылетел из дворца наместника Азербайджана. Надо было действовать быстро. Как только он оказался у себя в огромном доме, занимающем целый квартал в центре города, так сразу же лично написал несколько писем, и вскоре уже курьеры повезли их в Хорасан и далёкое Хивинское ханство.
Наступил вечер. Мирза-Безюрг умылся, помолился Аллаху и переменил халат с чалмой. Он приказал приготовить роскошный ужин и уединился в уютной беседке, стоящей посреди небольшого, но изысканно ухоженного сада. Безюрг явно ждал гостей. И как только ночная мгла заволокла небо, на дорожке, ведущей в беседку, послышались чьи-то шаги.
— Рад приветствовать уважаемого господина посланника Генри Уиллока и достопочтенного майора Бартона в моём доме, располагайтесь, дорогие гости. — Каймакам показал на подушки рядом с собой.
Англичане привычно уселись, поджав по-восточному ноги.
— Я так настойчиво и внезапно пригласил вас отужинать со мной, потому что срочные и важные дела, которые касаются, я думаю, и вас, не дают мне времени на обычные формальности, — деловито и сухо проговорил Безюрг.
Генри Уиллок взглянул несколько удивлённо на старика в алой чалме и малиновом халате. Обычно каймакам начинал разговор витиевато и издалека. Сейчас же был явно чем-то сильно озабочен. Английский посланник наклонил лысую, яйцеобразную голову к плечу и приготовился внимательно слушать. За прошедшие два года он, как и его персидский собеседник, явно постарел. Уиллок переболел лихорадкой, и лицо дипломата совсем высохло и пожелтело. Соответственно изменился и характер, став ещё более желчным, подлым и злым. Рядом с дипломатом восседал на подушках майор Бартон, высокий, худой мужчина лет тридцати с загорелым, некрасивым, чем-то напоминающим лошадиную морду, но решительным и волевым лицом. Англичане спокойно ждали, что скажет хозяин дома.
— От своих верных людей в Тифлисе я узнал, что сардарь Ермолов отправляет в Хиву своего особо приближённого офицера, капитана Муравьёва, небезызвестного, я думаю, и вам.
Уиллок кивнул. Он хорошо знал этого русского офицера. Они несколько раз встречались во время общих застолий в Тебризе два года назад, когда в Персию приезжало большое посольство во главе с наместником Кавказа генералом Ермоловым.
— Ну, это не такая уж и свежая новость, — проговорил английский посланник. — Нам это уже известно. Не только у вас, уважаемый, есть свои верные люди на Кавказе.
— Дело в том, что мой великий господин, Аббас-мирза, очень разгневался, когда узнал о попытках русских пролезть в Хивинское ханство и на нашу хорасанскую границу с ним. Он приказал мне сделать всё, чтобы сорвать происки наших северных врагов, и я уже предпринял кое-какие меры. Но мне кажется, что наши интересы в данном случае совпадают и мы могли бы объединить наши усилия. — Мирза-Безюрг вопросительно посмотрел на англичан.
Генри Уиллок сжал в ниточку превратившиеся от лихорадки из пунцовых в серо-зелёные губы и со злостью взглянул на собеседника.
— Когда вас клюнет жареный петух в темечко, а вернее, Аббас-мирза пригрозит посадить вас на кол, так вы, уважаемый, сразу же призываете объединить наши усилия, — желчно пробрюзжал английский дипломат. — А вот когда речь идёт о ваших интересах в Герате и других областях Афганистана и я призываю вас разграничить там сферы нашего влияния, так тут сразу же оказывается, что у вас преимущественные права на эти земли и никто не может вмешиваться во внутренние разногласия в вашей державе, хотя уже всему миру известно, что и Кабул, и Герат давно уже вам не подчиняются и живут своей, самостоятельной жизнью.
Это был старый спор между двумя странами. И Генри Уиллок не раз ломал копья, препираясь с несговорчивыми персами по этому всё более животрепещущему для англичан вопросу.
— Нам просто необходимо продвинуть наши границы на северо-западе Индии в глубь Афганистана, ведь не на Инде же встречать нам этих северных русских медведей, которые всё решительнее ломятся в Азию! — Уиллок возбуждённо замахал короткими руками. — И вот, пожалуйста, дождались! Русские уже сооружают свои крепости на восточном побережье Каспийского моря и начинают проникать в Хивинское и Бухарское ханства. Ведь миссия Муравьёва и, как нам доносят из Петербурга, готовящееся ещё более масштабное русское посольство в Бухару говорят о том, что российский император примеривается к захвату в будущем, причём не очень и далёком, этих земель. Мало царю Александру Европы, где он сейчас распоряжается — после нашей, кстати сказать, победы над Наполеоном при Ватерлоо — как полновластный хозяин. Ему теперь подавай и Азию!
— Ну вот поэтому-то нам и надо объединить наши усилия, — вставил свою реплику в разгневанную тираду английского посланника каймакам. — Зря вы так кипятитесь, уважаемый, по поводу Герата. Это центральное правительство вставляет нам палки в колеса, — врал Мирза-Безюрг, — а если бы не тупоголовые чиновники, которые окружают нашего всеми любимого шаха, мы уже давно бы разграничили сферы влияния в горах Афганистана. И я с вами вполне согласен — нужно давать отпор агрессивным проискам русских у Аральского моря и на Амударье, а не ждать, когда они начнут поить своих верблюдов и мыть сапоги своих солдат в водах Инда.
— Что же вы предлагаете конкретно? — раздражённо спросил Уиллок.
— У вас, как я знаю, недостаточно верных и тайных сторонников в Хивинском и Бухарском ханствах, а без них вам будет затруднительно противодействовать там русским. У нас же есть в этих странах достаточно своих сторонников. Вот я бы и мог вам поспособствовать тем, чтобы наши люди в Хиве и Бухаре, да кстати, и не только там, но и во всех оазисах этих бескрайних пустынь, вплоть до границ с Китайской империей, могли бы добывать столь необходимые вашему правительству и Ост-Индской компании сведения, влиять на многих властителей, — вкрадчиво улыбаясь, проговорил Мирза-Безюрг.
— Очень интересно, — подал голос майор Бартон на безукоризненном персидском языке, — а что вы нам предложите конкретно в Хивинском ханстве? — Лицо английского военного продолжало оставаться каменнонеподвижным, но тёмные крупные глаза оживились.
— Вот как раз об этом я и хотел поговорить с вами. — Безюрг ласково гладил узкую длинную бородку и хитро всматривался в англичан. «Кажется, я зацепил их на крючок», — подумал он и продолжил: — У нас много в Хиве искренних и влиятельных друзей, но сам хан Мухаммед-Рахим уж больно не любит персиян. Поэтому мне напрямую к нему обращаться просто бесполезно. А вот если бы к нему обратились вы, англичане, и раскрыли бы ему глаза на происки русских, и пообещали бы свою помощь, и заверили бы его, что и в Персии есть влиятельные силы, которые не просто хотят мира и дружбы с хивинцами, но и готовы помочь им в их самоотверженной и бескомпромиссной борьбе с русскими неверными собаками, то из этого мог бы выйти толк.
— А у вас есть свои люди в окружении хивинского хана, которые бы могли напрямую обратиться к нему, настроить его на соответствующий лад? — завладел беседой майор Бартон.
— Конечно, есть, если бы не было, то я бы и не затевал этого разговора, — ответил каймакам, ухмыляясь. — Но, вы понимаете, необходимы щедрые подарки этим людям…
— Об этом не беспокойтесь, — вклинился в разговор Генри Уиллок. — Правительство Великобритании не скупится, когда дело заходит до защиты национальных интересов своей страны, да и Ост-Индская компания тоже. Но вы можете дать нам гарантии, что с нашим посланником в Хиву ничего не случится? Я не могу вот так, не за понюшку табаку, рисковать своими лучшими людьми.
— Ваш человек должен будет поехать через Каракумы тайно, скрываясь в одном из караванов, но и там его будут охранять мои люди, а когда он прибудет в Хиву, то остановится в доме лично мне преданного человека, он родом из Персии и сохранил связи со своей родиной. Он, кстати, и выведет вашего посланника на приближённых к хану. Так что за безопасность подданного Его Величества, достославного английского короля Георга, я ручаюсь, — торжественно заверил Мирза-Безюрг, верный правилу, когда это было ему выгодно, обещать как можно больше.
На том и порешили. Англичане с энтузиазмом ухватились за возможность проникнуть в Хивинское ханство с персидской помощью. И посланником к хану поехал сам майор Бартон, опытный английский разведчик, отлично владеющий персидским, турецким и туркменским языками. Так и получилось, что в Хиву в одно и то же время отправились два тайных посла-разведчика остро соперничающих на Востоке держав. Наступала эпоха прямых, пока ещё только на секретном фронте, столкновений двух могущественнейших империй того времени: российской и английской.