Хозяин пруда и участка проживал здесь же, в старом доме, как у всех здешних помещиков, выстроенном в виде длинного проконопаченного сруба под тесовой крышей. При всей своей внешней убогости видно было, что дом недавно ремонтировали, починили и крышу, и крыльцо, и даже придали благообразный вид крохотному палисаднику, выходившему прямо на деревню Вороново. Пруд же находился на заднем дворе, и до него пока что не дошли руки.
Утопленница лежала в воде лицом вниз, так что была видна лишь спина в обтягивающем платье.
— Ну, вытаскивайте, вытаскивайте, чего встали? — капитан-исправник махнул рукой инвалидам, и те, зацепив труп багром, вытащили его на старые мостки из местами прогнивших досок.
— Переверните теперь… ага…
Это была вполне молодая особа лет двадцати — двадцати пяти на вид, с приятным — даже в таком вот виде — лицом и темными, распущенными по плечам волосами. Платье с широкой юбкой и большим вырезом — явно городского пошива — наталкивало на мысль, что утонувшая мадемуазель — девушка из общества. Хотя…
— Гребень-то у нее дешевенький, — Денис деловито склонился над трупом, — да и колечки так себе — медь. Думаю, и драгоценные камни в колье тоже ненастоящие… ну-ка… ну-ка…
Осторожно сняв с утопленницы колье, молодой человек взял в руку подвернувшийся камень и сильно ударил по одному из камней… тут же и расколовшемуся на мелкие осколки.
— Однако бутылочное стекло, господа! Да! Поищите-ка шляпку… хотя, полагаю, и она того же пошиба.
— Да, платьице дешевое, — согласно покивал Ратников. — Но с претензией. Здесь, у нас, так не шьют. Что имеем на первый взгляд? Некую молодую особу, желавшую казаться дамой из света, но таковой вовсе не являющейся. А ну-ка, разденьте-ка ее… Да осторожно!
— Судя по коже, она вряд ли пролежала тут больше суток, — Дэн глубокомысленно покусал ус. — Разложение еще не началось, эпидермис не отслоился… Скорее — с ночи или даже с утра.
— Вижу, вы разбираетесь в медицине, господин ротмистр, — тут же отреагировал Федор Петрович. — Ну-ну… что еще скажете?
Инвалиды быстро освободили труп от одежды… И тут все стало ясно. Под левой грудью несчастной зияла еще кровящая рана.
Капитан-исправник тут же глянул на инвалидов:
— Однако надо пошарить в пруду да и вокруг. Нож ищите… или что-то подобное. Да! К дому караул приставили?
— Приставили, вашество! Как и приказывали, — доложивший ветеран лихо выпятил грудь.
— Ну, молодцы, молодцы… Денис Васильевич! Однако пойдем в дом, посмотрим… Чей дом, кстати?
Инвалид отозвался тут же:
— Некоего Кузьмы Федосыча Воронова, помещика местного. Не из крупных, так, мелкота — всего-то крепостных с полсотни душ.
— Да, негусто… Однако откуда же деньги на ремонт? — Ратников постучал тростью по резным балясинам крыльца. — Вся вот ажурность эта, стекла новые, тес… Немаленьких денег стоит. Ну, однако ж заходим, заходим… Митрич, давай-ка под окна — вдруг да выскочит, побежит?
— Ужо не убежит, ваш-бродие! — добродушный ветеран Митрич лихо подкрутил седые усы.
— И этих, отроков этих, давай сюда. Тех, что утопленницу заметили.
Денис первым вошел в темные сени, на ощупь нашел дверь, толкнул… В прихожей стоял стол со скамьей и пятью гнутыми венскими стульями да изрядных размеров печь, покрытая изразцами.
— Стол-то не для таких вот стульев, — с ходу оценил следователь.
— Да и печь старая, — покивал гусар. — Однако изразцы…
— И стулья — рублей по пяти, по десяти за штуку будут…
— Я по двенадцати брал!
В дверях, точнее сказать — в дверном проеме, ведущем в анфиладу комнат, — возник некий вполне молодой джентльмен, сильно напомнивший Дэну хрестоматийного персонажа картины художника Федотова «Свежий кавалер». Такое же напыщенно-помятое лицо, горделивая поза, шелковый весьма недешевый шлафрок до самого пола, подпоясанный длинным шнуром с кистями. Только на голове не папильотки, а ночной колпак.
— С кем имею честь? — Серо-голубые, слегка навыкате, глаза молодого человека вовсе не лучились дружелюбием… что, в общем-то, было понятно.
Вошедшие представились, и капитан-исправник, в свою очередь, уточнил:
— А вы, значит, Кузьма Федосыч Воронов, помещик?
— Он самый и есть. — Джентльмен повел плечом и вспыхнул. — Какого черта ворвались ко мне, господа? Прошу… нет — требую! Объяснений.
— Получите, — пообещав, Ратников незаметно ткнул локтем Дениса. — Поговорите-ка быстренько с мальчишками, ага.
Ага…
Давыдов вышел на крыльцо и уселся на лавку, тоже, как видно, недавно поставленную, еще светлую. Инвалиды подвели ребят, двух сопленосых отроков лет по десяти-двенадцати. Оба чем-то похожи — худые, темноволосые, смугленькие — правда, видно, что не цыгане. Так что не смуглые — загорелые просто, и светлые у обоих глаза. Один чуть повыше, постарше, да получше одет — длинные порты, косоворотка с кушаком. Второй — в сермяге залатанной, оба — босы. Детишки-то крестьянские, ясное дело — до снегов босиком ходят.
— Ну, чьих будете? — покровительственно улыбнулся Давыдов.
— Местные мы. Кузьма Федосыч Воронов — барин наш, — ответил за двоих тот, что постарше.
Младший лишь шмыгнул носом и кивнул.
— Однако пусть так — местные. А что в барском пруду забыли?
— Там, господине, караси раньше водились. И посейчас еще есть. Ей-богу, вот такие караси! — парнишка развел руками с видом бывалого рыбака. — Ловить только — навозишься. А Кузьма Федосыч нам разрешает. Поймаем одного — ему, поймаем двух — один нам.
— Угу, — задумчиво протянул гусар. — Вот оно как. Значит, добрый барин-то ваш?
— Ага, господин. Добрый. Если и велит выдрать — так за дело. И никого на сторону не продает.
— О как — не продает! — Денис оживился. — Это почему же?
— А ему самому людишки нужны, — довольно пояснил отрок. — У барина нашего — каменоломня на двоих с братом евонным, Мефодием Федосычем. Камень добывают… как его… гранит, во!
— Гран-и-ит! Надо же! И куда ж он его продает?
— Да много, господине, куда. И в Киев, и в Херсон, и в Одессу!
Давыдов искренне удивился:
— Ого, да вы и географию знаете!
— А чего ж! — мальчишка подбоченился. — Нас дьякон Филипп учит. Барин сказывал, коли выучимся, приказчиками станем. В Одессу нас с гранитом пошлет. Или в Киев.
— Завидно! — от души рассмеялся гусар. — Вот, ей-богу, завидно. Гляжу, повезло вам с барином, парни. Теперь поведайте-ка, как вы утопленницу нашли.
— Да что говорить? — отроки переглянулись. — Пришли с утра на пруд — а тут…
— Когда именно с утра? — тут же уточнил Дэн. — Солнце уже поднялось или только-только начинало.
— Рано было. В церкви едва колокола отзвонили.
— Ну-ну-ну! — подогнал гусар. — Говори, говори… Звать-то тебя как?
— Федька. А это братец мой, Микитка. Так я и говорю… Мы сразу — к барину, стучались, стучались — не открывает. Один ведь. Слугу-то, дядьку Финогена, он еще вчерась в город послал, а другой слуга, Ерошка, приболел — в избу к родне подался, на леченье.
— Хм… однако негусто у барина вашего со слугами, негусто.
— Так на каменоломне ж все!
— Итак… Увидели утопленницу, бросились к барину, барина не добудиться… Что дальше?
— А дальше мы дьякона встретили, отца Филиппа. Ему и рассказали, а уж он…
— Понятно с вами все.
Денис потер ладони и, поднимаясь с лавки, спросил:
— А никого чужого вы тут рядом не видели?
— Дак не видели…
— А вчера, вечерком? Ну, к примеру, дамочку эту?
— Не-а. Мы вчерась за деревнею, на полях, солому старую собирали.
Отпустив ребят, гусар вернулся в дом. Усевшись на венский стул, Ратников как раз допрашивал подозреваемого, изрядно, кстати, нервничающего. Видать, узнал уже, что к чему.
— Да говорю же, не было у меня вчера никаких женщин! Никаких — ни молодых, ни старых. Да бог знает, откуда она в моем пруду взялась. Может, мимо шла, да… А я ничего не видел, не слышал — спал.
— Спали они… хм…
— Так-таки крепко спали? И часто вы так? — с молчаливого разрешения капитана-исправника Дэн тоже задал вопрос.
— Нечасто! — глянув на гусара, подозреваемый почему-то вздрогнул и опустил глаза.
Впрочем, можно было понять — почему. От стыда — от чего же еще-то! Как многие помещичьи дети, верно, еще с рождения был приписан к какому-нибудь полку, может, даже и к гусарскому. Только не служил, а числился, да потом и вовсе службу оставил, вернулся в родные места да занялся хозяйствованием.
— Нечасто! Вы понимаете, господа, до скотского состояния я вообще никогда не напиваюсь! Никогда. Дело у меня — каменоломня, договоры, поставки… Некогда пить! Тем более сейчас, когда старший брат мой, Мефодий, уехал с делами в Киев. Я ж за старшего нынче, за все отвечаю, так!
— Вот, верно, и расслабились!
— Да что вы такое говорите?! — вскинулся молодой человек. — Вы… вы на каком основании… вы… Я городничему жалобу подам, вот!
— Подадите, подадите. Ваше право, — Федор Петрович развел руками и поднялся со стула. — А теперь, любезнейший господин Воронов, мы произведем в вашем доме обыск.
— Что-о?
— И ежели намереваетесь оному воспрепятствовать, то не советую. Не получится, а свое положение сим еще более усугубите.
Голос капитана-исправника звучал грубо и четко, истинно по-военному, не оставляя никаких сомнений в том, что следователь намерен исполнять порученное ему дело до конца.
— Итак… начнем с кухни.
Именно на кухне и нашлось все самое интересное! Прямо за печкою обнаружился женский плащ-пелерина, а на самой печке — заколка. Медная, с позолотой и теми же бутылочными брильянтами, что и на колье.
Плащик, кстати, был еще мокроватый…
— А нонче-то ночью немного дождило, ага…
— Тут еще и вино, господин капитан-исправник, — отворил залавок вислоусый ветеран.
— Денис, гляньте.
— Ну-ка, ну-ка… Вино! И два бокала… — гусар принюхался. — Шампанское… даже и не скисло, свеженькое. Вчера и открыли, и выпили. А бокалы-то и не помыли даже. Ну да, слуги-то отпущены, некому мыть. Вон и помада на оном… — Денис посмотрел бокал на свет. — На собачьем сале — жирная… А говорите — женщины не было! Как вас понимать, господин Воронов?