— Мужик как мужик, — повела плечом девчонка. — Парни его толком не запомнили. Телегу — да, чудная, а мужика… Ой… идет кто-то!
— Прячемся! — заговорщически подмигнув, Давыдов схватил деву за руку и проворно утащил в орешник.
Там и затаились, и не зря: не прошло и десяти секунд, как на неширокой дорожке возле кленов показались гуляющие барышни, в плисовых, с шелковыми вставками, платьях, в модных шляпках с вуалями и искусственными цветами, в изящных башмачках. Да еще и с зонтиками, хоть и день был ведреный, светлый. Ну, не для дождя зонтики такие, и не от солнца, а чтоб на кавалеров впечатление произвести. Изящные такие барышни, видать, помещичьи дочки, и помещиков не бедных, а так, людишек крепостных душ по триста, по пятьсот…
Так они мило лопотали, прогуливались и стреляли глазенками вокруг, как видно — кого-то ждали. Неужто кого из гусар? Х-ха! Ну, еще бы! Долго ли, коротко ли, а за кленами послышался стук копыт, и вот уже вылетели, осадив перед барышнями коней, двое красавцев-гусар — корнет Сашка Пшесинский и его дружок, подпоручик Георгий Левский, коего все в полку звали Гришей. Оба юные, с сияющими лицами и задранными носами, в ослепительно-синих доломанах и ментиках с белыми витыми шнурами! Ах… вот это парни! Барышни буквально… нет, сказать — «писали кипятком» — это уж слишком грубо, а как выразиться изящнее, Дэн покуда не знал… да и не смог слова подобрать, не до того стало, как только увидел он глаза Лидочки.
Столько тоски было во взгляде бедной девчонки, столько откровенной зависти и обиды на жизнь, что хотелось прижать ее к груди, приласкать, погладить… Насквозь понятно все, чего уж! Никогда не ходить Лидочке вот так на свидания — у нее даже и платья-то для этого нет — никогда не посмотрит на нее ни один стоящий молодой человек… разве что так, погусарить… да бросить потом с пузом… Хотя нет, она все же дворянская дочь, хоть и нищая. Была бы мещанка иль крестьянка какая — тогда да, можно и пошалить да бросить, ништо.
Гусары спешились, взяли под уздцы коней и неспешно пошли вдоль кленовой аллеи. Парни что-то рассказывали, барышни смеялись, иногда округляя глаза в деланом ужасе. Интересно, что им такое говорили юные друзья гусары? Наверное, что-нибудь страшное. Или, скорей, скабрезное… Ага, вот ушли…
— Ну, милая Лидочка, теперь хочу тебя еще кой о чем попросить, — выбираясь из зарослей, Денис галантно протянул девушке руку.
— Для вас все что угодно, — барышня зарделась и потупила взор. Наверное, не хотела, чтоб гусар ее глаза видел.
Дэн же крепко сжал ее узенькую, но крепкую ладошку и негромко сказал:
— Имейте в виду, я вас нагло использую, мадемуазель! Поэтому, как честный человек, обязан вас отблагодарить. Подарю вам что-нибудь…
— Ой! — Лидочка радостно вскрикнула. — В самом деле?
— Честное гусарское слово!
— Ой… мне неловко, право же, неловко… — Девчонка снова потупилась, но тут же воспрянула вновь, сверкнув дерзкими голубыми глазами: — А можно… можно, я сама выберу?
— Что ж, извольте, милая мадемуазель! Не сомневайтесь, гусарское слово крепкое.
— Да я не сомневаюсь… Денис Васильевич, миленький, вы на ножах фехтовать умеете?
— Ну, отчего же нет? И фехтовать, и метать… Я ж все-таки гусар!
— Ой, как славно-то! Меня научите! Чтоб не хуже вас. Это и будет ваш подарок. Сами же сказали, чтоб выбрала.
Глава 3
Воскресный день выдался чудным — даже для этих мест на редкость солнечным и теплым. Солнце грело почти по-летнему, и Денис даже сбросил в траву ментик и расстегнул доломан. Упарился ножи-то метать, а паче того учить тому юную Лидочку Мирскую. Ну, что поделать — обещал так обещал, за язык никто не тянул, вот и выбрала девушка «подарок». К слову, Давыдов это все и предвидеть бы мог — не зря ведь дочку провинциального секретаря Мирского прозвали дворовой «атаманшей» и вообще — парнем в юбке.
Так оно и было, однако же девица взрослела, хорошела, на глазах превращаясь из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Уже далеко не ребенок, но еще не светская дама… впрочем, кто бы ее позвал в свет! Хотя, конечно, может, и найдутся люди, да и «свет» тут такой, что примет и бесприданницу, пусть и бедную, однако же не беднее многих местных дворян, поместной мелкоты, имевших в крепости меньше сотни душ. У кого и по сорок было, а у некоторых — и вообще десятка полтора. Все своим хозяйством жили, дома ходили в посконной одежке, надевая что-то более-менее приличное, лишь только когда выходили «в люди» либо когда заранее завидели в окошко гостей. Тут — да, быстренько переодевались, чтоб думали, что они всегда этак вот ходят.
Домашний костюм Лидочки, похоже, состоял из этих вот узких мальчишеских штанишек-портов и серой сермяжной рубахи с завязками на груди. Именно в сие затрапезное платье девушка и переоделась «для тренировок» — окромя ножевого боя, Денис, на свою голову, обещал еще показать броски и захваты. А что? В академии боевое самбо преподавали весьма неплохо. Почему бы девчонку не научить, коли так уж просит?
— На вот тебе нож… бери… Оп! Молодец, хват правильный. Я смотрю, ты уже кое-что умеешь.
Лидочка зарделась, она вообще на поверку оказалась особой стеснительной… наверное, как и все девушки того времени. Тем более юной красотке весьма импонировал ее новый ами… нет, не любовник, конечно же — просто друг. Гусар, повеса и ёра, к тому же — знаменитый поэт! Такую связь, даже и дружескую, нужно было скрывать от чужих глаз, иначе потом сплетен не оберешься и замуж уже потом не выйдешь никогда, даже за какого-нибудь старого черта.
По этим причинам, да и вообще ради удобства, занятия проходили в укромном местечке за каменоломнями, в липовой рощице у самой реки Гнилой Тикач. По берегам желтели не облетевшие еще заросли рябины, бузины и вербы, настоящий лес, так что и течения-то было не видно, лишь слышались иногда голоса проплывавших мимо лодочников. Дорог тут тоже особых не было, сворачивая с тракта, Лидочка шла пешком, гусар же потом прибывал как полагается — на коне! До окраины Звенигородки, до дома Мирских отсюда было-то всего версты две, а казалось — глухое и далекое место. Кругом непроходимые заросли, темные деревья, папоротники, овраги, да высокая — в пояс — травища.
Конечно, рано или поздно, а местные обыватели приметили бы странную парочку, но Давыдов вовсе не собирался затягивать «занятия» на неопределенно долгое время. Так, только на время расследования. Дворовая атаманша оказалась неоценимым помощником, и с ее помощью лихой гусар погрузился в плотные перипетии всех местных дел. Погрузился даже слишком, из того вороха информации, что притаскивала юная мадемуазель Мирская, не очень-то легко оказалось выбрать нужное. Однако лучше так, нежели вообще на безрыбье.
— Бей, Лидочка, бей! Да не так… Жестче, жестче!
В ходе тренировок молодые люди как-то незаметно перешли на «ты», что ничуть не смущало обоих.
— Уясни, целью ножевого боя является убийство противника… да-да, убийство, а ты что думала? Убийство с минимальным риском для себя. Ты никогда, слышишь, никогда не должна оставлять противнику шансов на оборону… Поняла?
— Угу…
Сделав пару шагов назад, гусар скептически оглядел девушку, больше напоминавшую сейчас волосатого сельского парня. Хотя, не-ет… все же видно, что барышня: двигалась легко, грациозно, словно пантера. Грудь под мешковатой рубахой почти незаметна, однако же — глаза, ресницы, лицо… Красотка, что уж тут говорить. Даже в такой вот одежке.
— Ну, вот как ты стоишь, душа моя? Ноги, ноги пошире… и пружинь, пружинь, кружи на полусогнутых. Так, так… Теперь — выпад! Оп!.. и мимо! Ну, сколько тебе говорить? Резче, резче надо. Будь быстрой и жестокой, помни, твоя цель — убить врага. Не обратить в бегство, не ранить, именно убить. Ну же… удар! Давай сразу несколько… быстро-быстро… вот так…
Денис вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони и продолжал, глядя на свою раскрасневшуюся и разлохмаченную ученицу… А ей эта лохматость шла, даже очень! А глазищи-то голубые сверкают — ровно у тигрицы! Впрочем, тьфу — мала еще. Тьфу!
Наверное, обычного гусара бы юность барышни не смутила, да, по местным меркам, не так уж она была и юна — в таком возрасте девок обычно выдавали замуж. Обычного бы не смутило, а вот Дэна — смущало, и весьма. Ну, была бы хотя б годка на два постарше, а так… Солдат ребенка не обидит, ага.
— Оп-па! Молодец. Теперь передохни малость… Не-не-не-не! Под липу не садись — простудишься. Походи немножко кругами, руками расслабленно помаши… Да нет, чудо ты мое! Я же сказал — расслабленно.
— Ай! — Лидочка вскрикнула, случайно ухватившись за колючую ветку.
— Не кричи зря, — тут же отреагировал Дэн. — Помни, когда враг причинил тебе боль, первая реакция — злость, а не покорность. Еще запомни, как «Отче наш»: никогда не выставляй вперед руку с ножом — это очень удобно для захвата. После удара всегда отдергивай руку назад… Ну, попробуй… Я иду на тебя! Я — враг!
Страшно округлив глаза, Денис взял в руку палку…
— Ой, нет, нет, нет! Ты что так размахнулась-то, чудо? Это ж тебе нож, а не сабля! Как гусар, скажу — техника рубки весьма трудна и рискованна. За месяц ею не овладеешь, не овладеешь и за три. Да тебе и не надо — ты ж не гусар! Не руби… вытянула руку — ткни! Только ткни… Вот так, да! Славно! Утомилась?
— Угу… — Девчонка и в самом деле уже тяжело дышала, однако, судя по горящим глазам, задора в ней хватило бы на целую роту.
— Теперь постой, отдохни… Погоди-ка…
Подобрав из травы ментик, Давыдов заботливо набросил ее на узенькие девичьи плечи.
Лидочка улыбнулась:
— Да мне и не холодно вовсе! Но все одно — приятно.
— Отдыхай, отдыхай… И это… старайся носом дышать, носом.
— Так я и… Ой, Денис Васильевич! Ты обещал меня какой-то борьбе научить, помнишь?
— А, самбо, — Дэн махнул рукой — действительно ведь, обещал. — Ну, это чуть позже. Хотя несколько бросков да захватов и сейчас покажу, коли, говоришь, не устала.