Впрочем, пусть и дрянь погода, да что грустить? Недаром же бравый гусар так рвался на фронт, искренне завидуя своему, уже успевшему повоевать и даже вернуться из плена, младшему брату Евдокиму. Денис писал прошения, подавал рапорты и даже как-то прорвался в гостиницу к прежнему главнокомандующему, старому графу Михаилу Федоровичу Каменскому, до смерти того перепугав. Правда, старик тогда почти сразу смягчился — оказывается, со многими родственниками Дениса он когда-то приятельствовал и многих хорошо знал. Так бы и славно вышло с отправкой Давыдова в действующую армию… кабы Каменский не тронулся немножко умом да не сложил с себя полномочия главнокомандующего, коим почти тотчас же был назначен верный клеврет государя Беннигсен.
Вот тогда и сгодились дружеские связи Дениса в салонном Санкт-Петербурге. Благодаря хлопотам светской львицы, юной княжны Марии Нарышкиной — любовницы и советчицы самого государя поручик лейб-гвардии гусарского полка Денис Васильевич Давыдов наконец-то получил назначение в действующую армию, адъютантом князя Багратиона. Добравшись в Восточную Пруссию вместе с попутными павлоградскими гусарами, Денис был представлен князю невдалеке от местечка Морунген и тотчас же приступил к исполнению своих прямых обязанностей.
Вот как сейчас…
— Tres vite, чертова перечница! Тре вит! Allez, maudit sois-tu! eh bien, allé! Да чтоб тебя!
Ушлая лошаденка Давыдова вдруг заупрямилась, ни в какую не желая сворачивать на лесную тропинку, которой — Денис знал уже — выходило бы куда быстрее. Ехать же по дороге — через разрушенное войною селение — семь верст киселя хлебать.
Дернувшись, Мари тряхнула жиденькой гривою и как-то тревожно заржала. Верно, что-то ее напугало… какой-нибудь зверь… Денис присмотрелся, на всякий случай вытащив пистолеты из седельных кобур. Карабин ему, как адъютанту, был не положен.
Показалось, будто за голым кустом дернулась черная еловая лапа! Ветер? Может быть… А, может — и французские разведчики — фланкеры! Видать, давно приметили гусара и сейчас выжидают удобный момент — напасть. Еще б не заметить! Парадная форма офицеров лейб-гвардии гусарского полка была особенно богатой и красивой: красный доломан, расшитый золотыми шнурами и пуговицами, красный ментик, синие чакчиры, украшенные золотыми галунами, шнурами, кистями. Все это великолепие зимой скрывала шинель, да и вообще, в целях сбережения этого мундира «во вседневном употреблении» и вне строя гусарским офицерам предписывалось носить темно-зеленые вицмундиры одного покроя с пехотными, с воротниками и обшлагами, с красной выпушкой по краю борта и фалд. Носили их с темно-зелеными панталонами. Кроме того, полагалось иметь и темно-зеленые сюртуки — двубортные, с белым подбоем, с красным воротником и круглыми обшлагами. На сюртуке были эполеты. Сюртук положено было надевать с фуражной шапкой синего цвета и красным околышем. Такая вот шапка как раз сейчас была и на Денисе — кивер уж больно неудобен для повседневных дел.
Красный доломан с золотыми кистями и черной опушкою все же проглядывал из-под расстегнутого плаща — французы вполне могли польститься, попытаться захватить в плен… Ну-ну! Посмотрим!
Вот что-то шевельнулось, и Дэн, недолго думая, спустил курки… Два выстрела ахнули разом, подняв из кустов целую тучу ворон. Из-под елки же выпрыгнул вдруг огромный белый волк совершенно невероятных размеров, показавшийся Давыдову ростом с лошадь! Выпрыгнул, оскалил пасть да, злобно сверкнув синими глазищами, тотчас же метнулся прочь. Видать, оказался ученым — не захотел попадать ни под выстрел, ни под лихую гусарскую саблю. А то б, конечно, получил, несмотря на все свои размеры.
— Allons, ma chérie! On y va! Roulons, — Денис по-французски подогнал лошадь.
Напрасные потуги! Мари по-прежнему стояла как вкопанная. То ли так напугалась волка, то ли в лесочке ошивалась целая волчья стая. А вполне может быть! Волки — животные стайные, вернее — семейные, поодиночке ходят редко, особенно сейчас, зимой. Так что, верно, не зря опасалась за свою шкуру лошадка.
— Ну, ма шер, как знаешь. Твоя взяла.
Натянув поводья, молодой человек повернул лошадь и быстрым аллюром пустился вдоль по дороге, оставив позади угрюмый смешанный лес. Небольшой прусский городок, поверженный и сожженный войною, выглядел как разложившийся труп, стыдливо прикрытый серой простыней грязного снега. Словно кость, словно сломанное ребро торчал меж сожженных домов черный обгоревший остов кирхи с обломанным шпилем. В селении не осталось ни одного целого дома, и чья артиллерия так постаралась — русская ли, французская — сейчас было все равно.
Меж развалинами медленно передвигались согбенные фигуры местных жителей или просто мародеров. Что-то молча искали, и на приветствие Давыдова не отреагировали никак. Лишь парочка женщин повернули головы… Осунувшиеся серые лица, пустые глаза, страшные в своей отрешенности. Похоже, эти люди потеряли всё…
Черт! Ну, надо же…
Впереди, на окраине городка, виднелся заснеженный мостик через небольшой ручей, бурные коричневые воды коего и сейчас пробивались из-под желтоватого льда. Возле мостика, как видно, были устроены флеши — земляные укрепления, так же засыпанные снегом… и полные истерзанных трупов! Смерть настигла этих людей в момент наивысшей отваги — кто-то рвался в бой, кто-то готовился отразить атаку… Развороченные грудные клетки, выбитые челюсти, вытекшие глаза… Похоже, здесь поработала шрапнель. Что ж не похоронили-то? Скорее всего, просто оказалось некогда. То ли пришлось срочно отступать, увозить пушки, то ли, наоборот, пришел внезапный приказ броситься в лихую атаку — кто знает теперь? Судя по синим мундирам — французы… герои… Жаль, что лежали они теперь, жаль… и это нужно было срочно исправить: доложить генералу, послать команду солдат…
Дэн был потрясен увиденным, ошеломлен до такой степени, что не мог собраться с мыслями. Вот она, война! Во всей своей красе. Вот сюда ты рвался, братец Денис! Что, доволен? Смотри-любуйся. Смотри…
Мари вдруг остановилась как вкопанная и, заржав, взвилась на дыбы. Да и было от чего! Сразу за мостиком, из-за искореженного орудийного лафета метнулась стремительная белая тень того самого волка с синими, налитыми лютой злобой, глазами… На этот раз волк оказался не один — зарычали, показали клыки еще несколько особей, пять или шесть…
Денис выхватил саблю… И услыхал позади стук копыт… выстрелы… Кто-то из серых хищников завизжал, словив пулю… Гусар резко обернулся… Серые бурки, папахи, башлыки… латунные позолоченные орлы… Казаки! Свои!
— Ну, здорово, братцы!
— И ты будь здрав, ваш-бродие. Далеко ль путь?
— В Морунген.
— И мы…
Дальше поехали спокойно и быстро. Никакие волки уже не осмеливались попадаться на глаза. Давыдов на ходу перебрасывался словами с казачьим урядником: разъезд оказался из-под Черкасс, знакомые все места — по службе в Белорусском полку. Сразу вспомнились друзья-товарищи: закадычный дружок Алешка Бурцов, корнет Сашка Пшесинский, Лидочка… Ах, Лидочка… впору ли пришлось тебе присланное с оказией платье?
При мыслях о юной красавице Дэн неожиданно ощутил некую щемящую нежность, да так, что запершило в горле. Откашлявшись, Давыдов спросил урядника про Звенигородку. Местечко сие казак знал и даже как-то там бывал проездом. Даже знал ушлого капитана-исправника, Федора Петровича Ратникова, отставного майора! Знал. И Денису это было приятно.
Следствие по страшным убийствам в Звенигородке капитан-исправник все же довел до конца, освободив невиновных и отдав под суд злодея — купца Никифора Верейского. Последний, правда, вину свою не признал, но хотя прямых доказательств и не было, судья все же упек купчишку на каторгу. Потому как — купец, сословие податное, чего уж с ним миндальничать. А был бы вместо купца помещик? Ох, с такими хиленькими уликами вряд ли бы упекли. Что ж. Зло наказано. Все хорошо, что хорошо кончается. Однако Верейский-то — фрукт!
Между тем урядник взахлеб рассказывал про волков — оказался заядлым охотником. И про хитрость серых, и про ум, и про волчьи семьи, и про то, что главная там — волчица…
— Она, она все задумывает, все решает.
Волчица… Так этот белый волк, верно, все же не волк, а волчица! Только уж больно огромная — с лошадь. Или — это просто так показалось?
Молодец урядник, хоть немного отвлек от той жуткой картины, что поселила в сердце Дэна самый настоящий страх! И страх этот нужно было преодолевать во что бы то ни стало, любой ценой. Бросаться с самые безрассудные атаки, искать схватки, рваться в бой первым! Все для того, чтобы изжить, навсегда изгнать из себя тот жуткий ужас, что поселился в душе Давыдова после мосточка с истерзанными трупами французских, прусских и русских солдат.
Бросив поводья денщику, Денис Васильевич рысью проскочил по крыльцу, на ходу скидывая плащ… Остановившись перед дверью, перевел дух и, постучав, вошел, щелкнув каблуками…
— Ваше сиятельство, разрешите доложить!
— Докладывайте, штабс-ротмистр, чего уж! Что там еще стряслось?
Князь Петр Иванович Багратион — мосластый, поджарый, носатый — поднялся с лавки, одергивая обычный, с генеральскими эполетами, сюртук. Князь занимал обычный крестьянский дом — каменный, с покрытым желтой соломою полом, добротной самодельной мебелью и деревянной кроватью, на которой нынче лежала знаменитая бурка. Петр Иванович в походных условиях не признавал никакой роскоши, вот буркой и укрывался, да еще шутил, говорил, будто она у него заговоренная.
— Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и нужно немедленно отступить! — поглядывая на озабоченных штабных офицеров, выпалил с порога Денис.
Багратион невозмутимо скривил губы:
— Говорите, неприятель у нас на носу? На чьем же носу, позвольте узнать? Ежели на вашем — так уже близко, а ежели на моем, так еще отобедать успеем!
Штабные грохнули сдержанным смехом, улыбнулся и гусар, не забыв напомнить командующему об убитых.