Егеря и гренадеры Багратиона все так же шли молча. Впереди — главнокомандующий с адъютантами… Пока Бог миловал — шли. Странно, но Дэн совсем не чувствовал страха, как не было и задорного куража. Просто все шагали молча, шли на смерть, выполняя свою воинскую работу — ремесло смерти. Шли. И это было главное.
Приказав не стрелять, князь не тратил времени на перезаряжание ружей, и это многих спасло. Время! Казалось, оно тянулось медленно-медленно, разрываемое на куски французскими пулями и шрапнелью. Уже многие полегли… но если бы задержались — полегло бы еще больше. А так — шли, мерно печатая шаг и посматривая на врага с непоколебимой хмурой уверенностью — уверенностью в скорой победе!
Вокруг творилось нечто! Сам ад спустился на землю, точнее сказать — поднялся из разверзшихся вдруг глубин. Запах неотвратимой смерти витал над солдатами обеих сторон, делая их безразличными к боли. Рев пролетающих ядер, мерзкий визг шрапнели, залпы французских плутонгов — все это не имело никакого влияния на гренадеров и егерей. Грозная русская сила шагала, стиснув зубы и неумолимо приближаясь к неприятелю, страшная в своем молчании и угрюмом мерцании глаз.
Враг уже был совсем рядом — вот!
— В атаку! — оглянувшись, взмахнул шпагою генерал.
Он больше ничего не сказал, да и не нужно было: воины ударили в штыки с такой неистовой и неудержимой силой, что враг не выдержал, дрогнул… побежал…
Денис не помнил, как махал саблей, кого ранил, кого убил… да не важно было — кого. Окровавленный клинок гусара словно бы действовал сам — рубил, колол, отбивался…
Не было криков. Лишь стоны, вываливавшиеся из проткнутых животов сизые дымящиеся внутренности, осколки костей, белесые останки мозгов и кровь, кровь, кровь…
Не осталось уже никаких желаний, кроме одного — колоть, рубить, убивать! Кто все эти люди — французы? Вот тот совсем юный парнишка в синем мундире… убеленный сединами ветеран… гренадер в медвежьей шапке… все они не люди, вовсе нет. Просто тени. Куклы-марионетки, которых нужно убивать. Да и не убийства это — работа. Кровавая работа войны.
Штыковая атака Багратиона, решительная и неистовая, сделала свое дело, одним махом вышибив французов из недавно захваченного ими города. Было множество убитых, как узнал позднее Давыдов — около двадцати пяти тысяч с обеих сторон. По тем временам это много.
Жуткая эта резня, однако же, не принесла существенного успеха ни французам, ни русским. Словно и не было никакой битвы, Беннигсен отвел войска к Кенигсбергу, Наполеон же — к реке Пассарге. Установилось временное затишье, кое всякий использовал по-своему.
Как-то в один из таких февральских или уже мартовских дней Давыдов, отпросившись у генерала, отправился в Кенигсберг по своим личным делам — хотелось бы прикупить чернил, раздобыть хорошей бумаги, перьев… да и так — хоть немного развеяться, отойти душой.
Арьергард Багратиона размещался в небольшом замке Ландсберг. Прежде чем выехать, Денис облачился в свежевычищенный верным слугою Андрюшкою лейб-гвардии гусарский мундир. Красный доломан и ментик, золоченые шелковые шнуры и пуговицы, кивер со сверкающим орлом, черная богатая опушка, синие рейтузы-чакчиры — Давыдов выглядел орлом… Только вот чуть ближе к макушке появилась вдруг седая прядь — память о Прейсиш-Эйлау.
Быстро покончив с делами, Денис счел необходимым навестить коменданта города, генерала Чаплица, одного из своих давних знакомых, коего, ничтоже сумняшеся, намеревался словно бы невзначай расспросить о местных спиритах… вдруг да таковые имеются? Не понравилась Дэну война, очень не понравилась! Жутко захотелось вернуться обратно, к конспектам и лекциям, к экзаменам и зачетам, даже, наконец, к знакомым девчонкам — почему бы и нет? Правда, о чем с ними теперь говорить? Те — двадцатилетние дети, и он — седой двадцатидвухлетний ветеран с очерствевшей душой кондотьера смерти.
К слову сказать, Дэн давно уже чувствовал себя самим собою, от гусара Давыдова уже мало что осталось — лишь навыки, умения, связи… Так тем более! Уйти, наконец-то вырваться, освободить чужое тело. Пусть бравый гусар воюет, обольщает женщин, сочиняет свои пуншевые песни и прочие стихи… Он же, Дэн, закончит наконец-то академию да пойдет себе работать в какое-нибудь РУВД — опером. Или в следственный комитет — тоже можно. Тем более теперь опыт есть… здешний, правда, корявый — отыскать звенигородского убийцу, наверное, как-то поизящнее было можно. Да и с доказательной базой поработать бы…
— Ба, Денис Васильевич, какие лица! Прошу, прошу… Наслышан о вашем геройстве…
После доклада слуги Чаплиц — сухопарый господин в зеленом полковничьем мундире — лично вышел в приемную, проведя гостя в свой кабинет. Предложил и вина, и чаю. Давыдов не отказался, памятуя свой интерес, и, улучив момент, спросил полковника о спиритах.
— Кто-кто? — комендант с удивлением вскинул брови. — Духов вызывают? Нет, про таких ничего не слышал. Хотя россказней всяких тут ходит много, один другого дурней. О голове покойника слышали?
— Да уж слышал, — улыбнулся бравый гусар.
— Господи! — Чаплиц вдруг хлопнул себя по лбу. — Ну, ведь совсем забыл. О вас ведь спрашивали! Один пленный француз, поручик… говорит, что знаком с вашим братом.
— Француз? Поручик? — тут же озаботился гость. — Случаем не Серюг его фамилия?
— Возможно, и так… Да вы узнайте, он сейчас в каком-то из домов на Фридрихштрассе, раненый. Там спросите.
— Благодарю, — встав со стула, Давыдов церемонно кивнул и тут же откланялся — надо было обязательно навестить Серюга. Глянуть, тот ли это поручик, что пару лет назад спас его брата Евдокима?
Поручик оказался тот. Правда, особой радости встреча Денису не доставила: пленный француз умирал от ран. Дэн отыскал его в одном богатом доме, где бедолаге был предоставлен весь необходимый уход… хотя что уже могло утешить умирающего? Судя по нестерпимо бледному лицу и потухшему взору, поручику уже ничто не могло помочь, и он это знал. Тем не менее Давыдов представился ему, выразив свою самую сердечную благодарность за участие в судьбе брата.
Глаза умирающего на мгновение зажглись, и он, собравшись с силами, попросил штабс-ротмистра разыскать напоследок кого-нибудь из его пленных однополчан — конных гренадеров, что Денис Васильевич и сделал, и вместе с этими же гренадерами проводил благородного месье Серюга в последний путь.
Поручика похоронили на кенигсбергском кладбище, пленный католический капеллан прочел молитву…
— Благодарю вас, господин Давыдов, — уходя, негромко промолвил священник. — Знаете, если б не эта война…
— Знаю, — угрюмо кивнул гусар.
Отдав честь, гренадеры простились с Денисом и отбыли к месту своего проживания в плену. Капеллан же возвращался не торопясь, и погруженный в свои невеселые мысли Дэн медленно шагал с ним рядом. Шли молча, не разговаривали — да и о чем?
Серое низкое небо исходило мелким моросящим дождем, и темный, смешанный с грязью снег противно чавкал под ногами. Дойдя до кладбищенской ограды, Давыдов уже собирался откланяться… как вдруг услышал омерзительный волчий вой, раздавшийся откуда-то из-за кирхи.
— Совсем обнаглели уже эти волки, — повернув голову, вполголоса посетовал капеллан. — Что поделать — война. Кстати, среди местных жителей довольно распространены легенды об оборотнях. Говорят, оборотни чуют своих… О, мон дье!
Священник вдруг осекся, указав пальцем на голые кусты ивы, из-за которых вдруг выскочило белое чудище — невероятных размеров волк… или волчица! Прежде чем убежать, чудовище повернуло голову и, сверкнув синим взором, пристально посмотрело на гусара. Глянуло и вмиг исчезло, словно бы растворилось без всяких следов. Хотя следы-то имелись… Денис со священником не поленились, осмотрели кусты, как и следовало ожидать, обнаружив следы огромного волка, цепочкой тянувшиеся за церковь и дальше — к дороге. У дороги и обрывались.
— Странно, — осеняя себя крестным знамением, негромко произнес француз. — Такое впечатление, что этого волка здесь дожидался экипаж! Может, и вправду — оборотень?
Денис усмехнулся, кутаясь в подаренную Багратионом бурку. После сражения у Прейсиш-Эйлау никакие оборотни были ему не страшны. Лес! Кровь! Канонада. Штыковая атака, тысячи смертей… А тут какой-то волк! Тьфу.
Давыдов заночевал на постоялом дворе. За всеми хлопотами время пролетело незаметно, а пускаться в обратный путь на ночь глядя что-то не очень хотелось. Как-то за последнее время устал Денис, выгорел, и физически, и морально. Тем более как-то не получилось расслабиться, не до того было. Может, хоть сейчас получится? А ведь похоже, да…
К угловому столу, за которым скучал Дэн в ожидании заказанного пунша, неожиданно подсела одна молодая особа — худая светлорусая девушка лет двадцати, судя по простой одежде — маркитантка. О нравах подобных особ хорошо знали все, но Денис подавил в себе брезгливость: уж больно жалко выглядела девчонка, уж больно голодными глазами смотрела на принесенную яичницу с беконом.
— Еще одну порцию, милейший, — тут же попросил обслугу Денис. — И пива. Ты пьешь пиво-то?
Гусар скосил глаза на незнакомку, и та что-то залепетала по-немецки. Этого языка Давыдов не знал, а маркитантка, похоже, не владела ни французским, ни русским. Впрочем, по-русски она, как тут же выяснилось, все-таки говорила, правда, с ужасным акцентом.
— Как твое имя? Коман тапель тю? — подвинув незнакомке яичницу, поинтересовался гусар. — Зовут как, спрашиваю? Впрочем, ты ешь, ешь…
Бедолага набросилась на еду с такой жадностью, что Дэну на миг стало страшно — это ж надо так себя довести! Так и лошадь можно съесть павшую…
— Я — Эльза. — Наконец-то девчонка немного насытилась. — Я… я… отблагодарить… Только герр гусар платить за комнату. Здесь есть…
Давыдов мыкнул:
— Ну вот еще…
— Не бросайте меня, господин, — девушка неожиданно вцепилась руками в доломан. — Пожалуйста, не бросайте. Я… я боюсь идти… они… они следят за мной…
— Кто следит? Французы?