— Того никто не знает. Но, скорее всего, — так оно и есть.
Поплевав на пальцы, Ганс снял нагар с фитиля свечки… И в этот момент где-то за окном послышался жуткий волчий вой!
— Она здесь, — перекрестился Ганс. — Волчица… За кем-то пришла…
— За кем-то? — Денис машинально положил руку на эфес сабли.
Ганс неожиданно рассмеялся и, что-то бросив братишке по-немецки, вновь повернулся к гостю:
— О нет, оборотни мало что могут здесь. Пастор тогда сотворил молитвы у сгоревшей мызы, с тех пор в нашем лесу волков видят редко. Оборотни боятся!
— Боятся, но… воют… — подкрутил усы гусар.
— Я же говорю — за кем-то пришли.
— А может — за чем-то? — Встав, Давыдов подошел к окну, вглядываясь в расплывавшуюся по лесу тьму.
Вой, впрочем, быстро утих и больше уже не слышался на протяжении всей ночи, которую гусар провел на старом сундуке, постелив под себя знаменитую багратионовскую бурку. Спал Денис не особенно крепко, все думал о загрызенной графине и ее незадачливом братце. Взалкали сокровищ, ага… Новым своим знакомцам о случившемся на заброшенной мызе Давыдов не рассказал — к чему? Напугать детей только… и так, вон, пуганые. Да и поздно уже было, и вообще, братья не выказывали никакого намерения продолжать разговор об оборотнях… скорее, наоборот — заспешили спать.
Опытный взгляд гусара тем не менее приметил висевшую над дверью вязанку чеснока и оструганные осиновые колья, аккуратно поставленные в угол у печки. На стене висело ружье, наверняка имелись и серебряные пули, освященные в местной кирхе. Ну что ж… не хотят больше ребята говорить — не надо. О трупах же можно будет сообщить и завтра, по дороге, тому же пастору или кому-то из местной власти.
Чуткий сон гусара нарушили чьи-то осторожные шаги. Кто-то подошел к нему, наклонился… Денис не подал виду, что уже не спит, — надо будет, разбудят. Однако же будить его никто не собирался, наоборот! Отойдя от сундука, Ганс жестом позвал Аля, и оба братца бесшумно шмыгнули в приоткрытую дверь. Из коридора тянуло холодком, а в окнах уже забрезжило утро.
Не на шутку обуянный любопытством, Давыдов поднялся и, подойдя к окну, осторожно выглянул… Братья возились в дальнем углу двора, возле какого-то сарайчика, в буквальном смысле слова заметая вениками оставшиеся на снегу следы — колею от узких тележных колес. Повозка! Так вот она где… понятно, парнишки-то не дурни, наверняка захотели ее присвоить. Поди уже распрягли лошадей, спрятали, теперь вот дождутся батюшку и… Может, продадут, может, — себе оставят. Дэн бы на их месте все ж таки продал — как можно скорее, какому-нибудь прощелыге-маркитанту. Да уж, ребяткам палец в рот не клади. Впрочем, пусть поступают как знают, не такие уж они и богачи, чтобы пренебречь свалившимся на голову добром.
Снова улегшись на сундук, гусар дождался возвращения братцев, выдержал еще минут пять и только потом поднялся. Потянулся, зевнул:
— Уборная-то у вас где?
— А-а-а… ремонт у нас там, ремонт. Вон, у навозной кучи можно… где и вечером, да.
У навозной кучи… Понятно, уборная-то, небось, за тем самым сарайчиком. Ну да ладно…
Узнав дорогу, гусар тепло простился с мальчишками и, насвистывая, зашагал по лесной дороге. Как сказали парни, через пару верст должен был показаться мост, а за ним — селение. А там уж и почтовый тракт.
На почте гусар сообщил о случившемся, сам же на почтовой повозке отправился в тот самый трактир, где, влекомый юной графиней, оставил лошадь, ныне спокойно дожидавшуюся хозяина. Подкрутив усы, Давыдов взлетел в седло и через три часа уже был в расположении штаба Багратиона.
— Ага, Денис Васильевич, вернулся, — выслушав доклад, князь Петр Иванович в задумчивости заложил руки за спину. — Как там Кенигсберг?
— Милостью Божией спокойно все.
Багратион хмыкнул, почесав длинный свой нос:
— А у нас вот неспокойно. Все государя ждут. Он с Бонапартом встречается вскорости.
Денис вскинул брови:
— Уже?
— Не уже, а вот-вот, — нахмурился князь. — Гляди — месяц-другой — и понаедут. Всякая челядь и прочие…
Придворных боевой генерал не жаловал, и те платили ему той же монетой, интригуя при каждом удобном случае. Что же касается Дениса, то и его злопамятный император не жаловал, все из-за басен, стихов.
Петр Иванович Багратион как раз недавно вернулся из Петербурга, где имел беседу с государем, откровенно доложив ему о пагубной обстановке, сложившейся в действующей армии, коей потворствовал сам главнокомандующий. Император Александр лично заверил прославленного генерала в том, что вскоре прибудет в Восточную Пруссию лично, приняв все меры к утихомириванию штабных интриг и к улучшению снабжения войск. А улучшать было что! Благодаря штабным казнокрадам с фуражом и продовольствием дело обстояло ужасно, нижние чины ходили вечно голодные, с недовольными землистыми лицами. Многие солдатушки от бескормицы бродили по местным, уже освобождавшимся от снега полям, выкапывая штыками остатки полусгнившей картошки. Все, как всегда: солдаты — бедствовали, интенданты — наживались.
Оказавшись наконец в своей небольшой комнатушке и послав за похлебкой верного слугу Андрюшку, Денис с волнением записал в дневнике полные гнева строчки:
«Клеймо проклятия горит на всех тех, кои не хотели печься о благе и довольстве тысячей храбрых!»
Написав так, Денис вдруг хлопнул себя по лбу. Сокровища! Вот что могло бы поспособствовать снабжению войск… пусть хоть в какой-то мере. Сокровища… Путь к сожженной мызе теперь не был загадкой для гусара. Нужна была только повозка… и пара друзей, коих Давыдов отыскал сразу же, в лице гусарского поручика Бровенчина и штабс-ротмистра Анкудеева.
Повозку с лошадьми и кучером взяли в обозе, сами же поехали рядом, верхом… Выехали с утра, однако же мызу — точнее сказать — фундамент, отыскали лишь после полудня. Трупы возле нее уже не валялись, убрали, ведь сколько дней прошло! С другой стороны…
Плита, прикрывавшая вход в склеп, оказалась сдвинутой, в самом же подземелье никаких сокровищ не было! Одни саркофаги… в остальном же — хоть шаром покати.
— Какой же я дурень! — с досадою хлопнул себя по лбу гусар. — Надо было не сообщать никому… а так… как видно, местные власти, забрав трупы, все же обыскали здесь всё…
— Господи-и-и! Господи-и-и! — отошедший по малой нужде кучер завопил с недюжинным страхом и силой, с такой поспешностью вылетел из кустов, что едва не сбил с ног гусаров.
— Что такое, Мефодий? Что с тобой? А?
Кучер — из рядовых рекрутов — боязливо махнул рукой:
— Сами посмотрите, господа. Тамока… там…
В кустах лежали мертвые тела, уже тронутые тленом. Те самые — брат и сестра. Значит, никто их не убрал — не дошли у местных руки… Бюрократия — как и везде. Тогда кто же, черт возьми, вывез сокровища? Впрочем, можно было предположить — кто.
— Надо бы их схоронить, — тихо промолвил штабс-ротмистр. — Все ж люди. Мефодий! Шанцевый инструмент найдется?
— Да лопатка есть, ваш-бродие.
— Ну, копай тогда, помолясь. Копай.
Истерзанные, уже начинавшие разлагаться тела закопали вместе, похоронили в одной яме. Срубив пару осинок, Мефодий быстро сколотил крест — его и воткнули, насыпав небольшой холмик. Сняв походную фуражку, Давыдов наскоро прочел молитву. Какую уж знал — православную — хотя погибшие были лютеране.
Поднялся ветер. Начавшийся было с утра мелкий дождик наконец-то прекратился, засияло лазурными прорехами небо, и лучик прорвавшегося сквозь облака солнца охватил ельник желтым веселым огнем.
— Едем, — надев фуражку, Денис махнул рукой. — Тут кирха недалече… скажем. И еще в одно местечко заглянем по пути.
Где находится хутор, гусар представлял себе смутновато — пришлось поискать, пока не наткнулись на знакомую повертку.
— Ага, — Давыдов придержал лошадь, углядев за деревьями серую ограду и маячившие за нею строения. — Похоже, здесь.
Все повернули и через пару минут уже были на месте. Нехорошее предчувствие охватило вдруг Дэна. Мыза выглядела покинутой и какой-то неживой — распахнутые настежь ворота, приоткрытая дверь… Даже собака — и та не лаяла, рядом с будкой же виднелась кровь.
— А вот и собачка, — спешившийся первым Мефодий деловито осмотрелся вокруг. — Вон, за будкой. Загрызли. Волки, видать.
Услышав про волков, Денис вздрогнул — что-то такое он сейчас и подумал и, как видно, сглазил: осмотрев хутор, гусары обнаружили истерзанные тела! На заднем дворе, за навозной кучей лежали трое. Двое детей — Ганс и Аль и нестарый еще мужчина — видать, их отец. У всех троих были перегрызены горла.
— Волки, — сняв шапку, Мефодий скорбно покачал головой. — Голодные по весне — жуть.
— Да как же они смогли пробраться на двор? — штабс-ротмистр Анкудеев нервно покусал ус. Пять загрызенных трупов за неполные пару часов — даже для привыкших ко всему гусар это было слишком.
Мефодий усмехнулся:
— Волки — тварюшки хитрые, вашбродь. Видать, притаились где-нибудь рядом, а как здешние бедолаги ворота открыли — по какой-нибудь надобности, — так и ворвались, бросились. Кругом глухомань, кричи — не кричи, помощи не дозовешься.
Все согласно кивнули и замолчали. Вокруг стоял омерзительный запах разлагающихся трупов, чем-то напоминающий запах гнилой рыбы или ворвани. Денис поморщился… Клацнув огнивом, Анкудеев раскурил трубку, Мефодий с Бровенчиным заглянули в дом, Денис же прямиком отправился к сараю и отворил ворота.
Пусто! Небось, уже успели сбагрить лошадей и повозку. А может, именно на ней и вывезли сокровища? Все может быть. На обратном же пути — уже во дворе — на незадачливых кладоискателей напали волки. Почему не напали раньше, в дороге, в лесу? Так, верно, волчья-то стая именно здесь, возле хутора, и ошивалась. Бедолаги едва успели ворота открыть, расслабились — наконец-то дома… тут их и…
Однако зачем волкам сокровища? Что, серые по базарам будут ходить, покупать мясо? Хм… у них и карманов-то нет! Ну, действительно — зачем волкам деньги, золото, серебро?