— Вижу, вижу, — усмехнулся командующий. — Нехудо вы тут устроились. Ну что, братцы, так и будем куковать до утра?
— Зачем же? — Давыдов покусал заиндевевший ус. — Мы ту сосенку в окружение возьмем. Спокойно и тихо.
— Добро, — разрешил командир. — Эй, братцы! Все слышали? Один пусть здесь и дальше службу несет, остальные — ползком к сосенке. А дальше вот как…
Как Яков Петрович сказал, так и сделали. Неудобно было, конечно, ползти по заснеженному зимнему лесу, да деваться некуда, уж пришлось. Хорошо хоть сапоги гусарские узкие — снегу хватали мало. Вот только коряжье разное да колючие ветки за куртки цеплялись.
Однако вот и сосенка. Снова выглянула луна. С дерева, с самой вершины, вспорхнула какая-то птица…
Резко, на весь лес, прозвучал пистолетный выстрел… следом за ним другой — Дениса, и — разом — выстрелы из солдатских ружей. Мощные пули раздробили ствол сосны в щепки… что-то упало… или, скорей, соскочил кто-то. Пригнулся, бросился в самую чащу… исчез…
— Вашбродь, Яков Петрович! Сейчас мы его…
— Стоять! Живо на пост.
— Есть! Слушаемся.
Слышно было, как караульные подались обратно к оврагу.
Поднимаясь на ноги, полковник стряхнул с себя снег:
— Верно, местный охотник. Эва, как ходко убег. Хват! Поди, все тропки здешние знает. Нет уж, Денис, нам его ловить — попусту. Давай-ка лучше сосенку осмотрим, благо луна.
Друзья осмотрели все вокруг, как могли, тщательно. Обнаружили и небольшой запас стрел, и свежую лыжню, уходящую в чащу.
— Гляди-ко, стрелы-то оставил — пугливый, — ухмыльнулся Кульнев. — Ишь, лыжи приготовил, ага… Больше ничего вроде нет… Жаль, не задели.
— Жаль…
Кивнув, Денис снял перчатки и, опустившись на колени, обшарил снег под сосной… Ладони напоролись на какие-то небольшие осколки… стеклышки… Гусар поднес их к глазам, всматриваясь в призрачном свете луны…
— Бисер, — негромко промолвил полковник. — Самоеды таким малицы свои украшают.
На следующий день еще выяснилось, что стрелы отравлены. То ли кошка их облизала, то и собака — а только отравилась животина, закружилась, пала на снег, да пена из пасти пошла.
О найденном на месте происшествия бисере Денис рассказал только Кульневу. Тот, правда, лишь расхохотался:
— Девка, говоришь? Самоедка? Да ну… Тут без хитрых да ловких мужичков, чую, не обошлось!
— И все ж дозволь мне ее поискать, Яков Петрович!
Внимательно посмотрев на Давыдова, полковник потряс бакенбардами и махнул рукой:
— Что ж, неволить не буду. Ищи.
Получив соизволение своего командира, штабс-ротмистр дела в долгий ящик не откладывал, не любил. Уже к обеду вызвал в штаб всех ротных и полковых писарей да задиктовал «приметы опасной шпиёнки». Как учили в академии — составил словесный портрет.
— Среднего роста, астенического телосложения…
— Какого-какого, вашбродь?
— Хм… худая, да. Очень. Грудь маленькая, размер ноги — тоже. Лицо смуглое, чуть скуластое… однако же не слишком, волосы черные, средней длины, глаза миндалевидные, зеленовато-карие, большие… Откликается на имя Тарья. Одета… шубейка такая оленья — короткая, с бисером. И штаны.
Дэн понимал, что вполне может быть, что это вовсе не саамка стреляла. Однако же кроме нее никаких подозреваемых у него не было. Да что там гадать — она, не она… Поймаем — спросим.
Впрочем, поймать, однако же, не пришлось, хоть все листы с приметами были розданы каждому караулу. Может, сбежала девчонка, а может, и впрямь не она была. Однако же — бисер, бисер… Хотя тоже у любого саама бисер мог быть — дикий народ, любят всякие блескучие штуки.
Как бы то ни было, а до конца марта караулы так никого и не задержали, а уж в начале апреля стало не до того: командующим авангардом Яков Иваныч Кульнев велел трубить поход.
— Отправляемся на север, братцы! Цель — шведские отряды в районе Улеаборга. Надобно их оттуда выбить, ясно?
— Ясно, вашвысокбродь! — хором откликнулись выстроившиеся на опушке леса солдаты.
Кроме пехоты, в рейд отправилась и легкая кавалерия — «сине-голубые» гродненские гусары и «коричневые» ахтырцы. Денис сильно среди них выделялся своей красной с золотом лейб-гвардейской формой, представляя собой прекрасную мишень… однако же менять мундир не собирался — то позор для гусара!
Поэта и заводилу Давыдова во всех полках знали и приветствовали почти столь же радостно, как и Якова Петровича. Впрочем, Якова Петровича все равно громче, он же всем был словно родной отец. Об отцовской заботливости Кульнева о своих воинах в армии ходили легенды, ничуть не приукрашивающие действительность.
Денис, как всегда, был в первых рядах, пустившись в разведку вместе с лихим взводом гродненцев во главе с веселым поручиком Культяковым. Здесь, в суровых финских землях начало апреля — еще зима. Самая настоящая — с сугробами, с метелями, с озерами, покрытыми льдом. К такому-то вот озеру и подошли гусары, оставив коней в лесу. Подошли скрытно, подобрались, прячась в ольховых зарослях. Культякову показалось, будто бы именно с этой стороны слышались голоса. Правда, пока никого видно не было.
— Может — эхо? — поправив новенький синий ментик, предположил восторженно безусый корнет. Антон Иванович, кажется, но все — даже рядовой состав — звали его по-простому — Тошка.
— Сам ты эхо, — беззлобно прошептал Культяков. — Эхо совсем не так… А вы, господин штабс-ротмистр, что скажете?
— Скажу, что подождать надо, — Денис ухмыльнулся в усы. — Послушать. Хотя бы какое небольшое время высидеть. Озеро, вон, вытянутое, словно река. Супостату дорожка удобная.
Как решил Давыдов, так и поступили. Затаились, затихли, так что слышно было, как чирикают неподалеку, в лесу, птицы. Чай, апрель — месяц весенний, день-то прибавился, да и солнышко все чаще показывалось, сверкало.
— Синички, — подняв голову, прошептал корнет.
— Сам ты синичка, Тошка! — Культяков покачал головой. — Коростель это… вишь, как высвистывает — фью-фью, фью-фью…
— Тсс! — шикнул на обоих Денис. — Ишь, рассвистелись… О! Гляньте-ка…
Увидев, как на том берегу вспорхнула в небо стая ворон, Давыдов приложил палец к губам:
— Кто-то спугнул, ясное дело.
— Может, финны? — поручик подергал ус. — Там, верно, прорубь. За водой ходят. Тут деревня рядом, Калайоки.
— Рядом-то рядом… Однако там, у деревни — река. Зачем им на озеро за водой тащиться?
Штабс-ротмистр посмотрел вдаль… И вдруг снова послышались голоса! Отдаленные, но весьма отчетливые… похоже, что кто-то что-то спрашивал, кто-то отвечал… а вот грохнули смехом!
— Не таятся совсем, — себе под нос промолвил Тошка. — Значит, местные.
— А может, и шведы, — Культяков покачал головой. — Кого им тут опасаться-то? Финны — за них, а про нас они, смею думать, не знают.
— А может… Опа!
Отведя от глаз ветку, корнет так и застыл с открытым ртом. Все тоже притихли, напряглись, увидев показавшихся из-за леса людей в киверах и темно-синих, с желтыми отворотами, мундирах.
— Шведы! — покусал губу Денис. — Однако много… Так, быстро уходим — доложим командующему. Осторожней только, внимание не привлекать.
До леса пришлось ползти, а там уж — меж деревьями, по слежавшемуся толстому снегу. Добравшись до лошадей, гусары вскочили в седла и наметом понеслись по лесной дорожке.
— Шведы? — выслушав доклад, Кульнев неожиданно улыбнулся. — У Калайоки? Так вот, значит, они где. А мы-то их не там ищем… А ну, братцы! По-тихому, рысью… Конница врага боем займет, а там и пехота подоспеет. Вперед! С Богом!
— Пер-рвый эскадрон… стройся!
— Второй эскдро-он…
— Третий…
Войско выстроилось быстро, без суеты. Пехотинцы закинули на плечи ружья, гусары приготовили штуцеры и пистолеты. Штуцер — это такая короткая винтовка. Стреляет, в отличие от тяжелого гладкоствольного солдатского ружья — мушкета или фузеи, метко, однако заряжается долго, опять же — с дула. Дэну, к слову сказать, штуцер нравился куда больше пистолета — можно было спокойно на дальнее расстояние бить, да еще и метко. Пистолет же… Когда белки глаз противника разглядишь — вот тогда и стреляй, раньше даже и не думай, не попадешь ни в кого, разве что в белый свет как в копеечку.
— Ать-два, ать-два, ать…
По зимнику печатала шаг пехота. В барабаны покуда не были — задача стояла подойти к противнику скрытно. Вот затеют гусары бой, вот тогда…
— Вон они! — вскочив на холм, Давыдов осадил коня и глянул на полковника. — Вон они, Яков Иваныч! А много… Пожалуй, батальона три…
— Для наших солдатушек — в самый раз! Готовьтесь к бою… — оглянувшись на своих гусар и казаков, Кульнев взмахнул саблею. — А ну, ребятушки… Не посрамим российскую честь! Вперед, братцы! Ура!
— Ур-р-а-а-а!!!
Пронесся, раскатился эхом грозный воинский клич. Бросив лошадей в намет, гусары ринулись на врагов, что находились невдалеке от видневшейся за редкими деревьями деревни.
Из-за низких палевых туч выглянуло вдруг яркое солнышко, вспыхнуло на эполетах, зажглось, отразилось в золоченых орлах на киверах рвущихся в бой гусар, возгорелось на угрюмых шведских штыках. Заржали кони, брызнул из-под копыт снег. Рванул в лицо ветер, свежий ветер войны.
— Ур-ра-а-а-а!!!
Спустившись с пологого холма по широкой дороге, русская кавалерия рассыпалась полукругом по берегу реки, уже почти свободному от снега. Здесь, на открытой местности, снег таял куда быстрее, чем в лесу. С утра еще стояли утренники, подмораживало, еще не было той грязной, почти болотной, каши, в которой запросто можно было увязнуть, застрять…
Заметив внезапно налетевших врагов, шведы тут же принялись перестраиваться, раздались резкие звуки труб, послышались выстрелы. Навстречу русским вылетел конный отряд. Кирасиры… Нет, драгуны — конские хвосты на шлемах, палаши, а не сабли… И ружья, притороченные к седлам, тяжелые ружья — драгуны могли вести бой и пешими. Да чаще всего так и делали — не кавалерия, скорей — мотопехота тех лет.