Какой-то молодой швед с исхудалым лицом и залитой кровью шеей, подойдя, почтительно поклонился полковнику. Из-под серого плаща его виднелся пышный генеральский мундир.
— Je vous salue, monsieur le colonel. Je suis le général Левенгельм, le personnel de l’aide de camp de Sa majesté le roi de suède Gustave Guillaume. Je donne son épée.
«Приветствую вас, господин полковник. Я — генерал Левенгельм, личный адъютант его величества короля Густава Вильгельма. Я отдаю свою шпагу вам», — тут же перевел про себя Денис.
— Un grand honneur pour moi d’avoir un prisonnier! — спешившись, Кульнев поклонился в ответ. — Большая честь для меня иметь такого пленника! В самом деле, господа, — большая честь.
Отобедали здесь же, в Пихайоки, в трактире, щедро заплатив хозяину. Полковник, вместе со своими адъютантами, и пленный шведский генерал со своим штабом. Высокопоставленного пленника перевязали и сделали все, дабы сей господин не чувствовал никаких неудобств. На следующий же день, отправив Левенгельма и его штабных офицеров в Вазу, к генералу Раевскому, полковник Кульнев продолжил преследование врага.
Давыдов же сложил по сему случаю оду, которую вскоре и прочел:
Поведай подвиги усатого героя,
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
Пускай услышит свет
Причуды Кульнева и гром его побед.
Полковник, надо сказать, был тронут.
— Ах, какой сюрприз, Денис! А как ты про Левенгельма? Ох ты ж, боже ты мой, до чего же смешно… Ну-ка, еще разочек прочти!
— Изволь, Яков Петрович, изволь!
Денис снова принял важную позу, заложив руку за спину:
Румяный Левенгельм на бой приготовлялся
И, завязав жабо, прическу поправлял,
Ниландский полк его на клячах выезжал,
За ним и корпус весь Клингспора пресмыкался.
— Смешно, Смешно, Денис… Прямо до слез! Как ты это — «на клячах», «пресмыкался»…
Среди имущества и бумаг плененного штаба неожиданно был обнаружен королевский приказ, строго-настрого запрещавший любому шведу или союзному финну стрелять в полковника Кульнева «mot bakgrund av det oändliga för att mätaren till Överste respekt» — «ввиду безграничного к оному полковнику уважения».
Таким вот образом тридцатилетний шведский король Густав Вильгельм отметил благородство своего врага.
«Вот! — читая перевод приказа, подумал Денис. — Вот, верно, разгадка разбитого шампанского. Сначала пытались отравить Кульнева… а потом вдруг строгий пришел приказ. Пришлось срочно исправлять содеянное. Ну, Тарья… И в самом деле — ведьма. Ведьма еще та! Верно, лучше б тебя было волкам на съеденье оставить… Хотя нет, не лучше. Жалко».
Вскоре, однако же, удачи для русских закончились. Разбив под Куопио отряд полковника Обухова и захватив обозы, шведы перешли в наступление. Дорога вглубь Финляндии была перед ними открыта, русская армия отступала, и авангард Кульнева — ныне уже генерал-майора — стал арьергардом, защищая отступавшие отряды.
Воевать, правда, долго не пришлось — стало тепло, дороги раскисли, сделав невозможным любое по ним передвижение. Под огнем неприятеля русские солдаты медленно отходили по побережью залива. Держались из последних сил, уповая на обещанное подкрепление. Причиной же всему этому была граничившая с предательством тупость высшего командования — генерала Буксгевдена и его штаба.
Распутица все же сделала свое дело — шведы подрастеряли весь свой наступательный порыв и уже больше не лезли столь нагло. Остановились, затихли. Остановились и русские: войска генерал-майора Кульнева встали лагерем близ небольшого селения Хаминго. Сам Яков Петрович, как всегда, расположился в виду неприятельских постов.
— А пусть видят, что мы их не боимся нисколько и стремления к отступлению не имеем!
Шведы сие, несомненно, видели. И никаких действий не предпринимали. Как и русские — выдохлись. И те, и другие предпочли просто пересидеть распутицу, подкопить силы.
Яков Петрович прямо так и приказал всем своим солдатам: отдыхать, отсыпаться и править амуницию. Что ж, в тех условиях — не самый плохой приказ.
Посты, конечно же, выставляли, и сам генерал-майор, как всегда, частенько проверял их лично, лишь иногда посылая вместо себя Давыдова. Стояли чудесные майские дни, на деревьях распустилась листва, зацвела черемуха, и оттаявшие мокрые луга занялись густой зеленью пряных финских трав. Уже вскрылись реки, начинали подтаивать и озера, еще два-три дня — и совсем освободятся ото льда. А потом наступит лето — высохнут дороги, и снова начнется война. Вернее сказать — продолжится.
В один из таких деньков Денис выехал проверить посты. Отправился рано, с утра, когда по лугам да озерам еще стелился туман. С первым постом сразу же вышла закавыка — солдаты попросили разрешения устроить шалашик или навес на случай дождя и плохой погоды. Подумав, штабс-ротмистр разрешил — только подальше от дороги в лесу. Самолично и выбрал место.
На втором посту — у самой околицы — караульные располагались прямо за покосившейся изгородью, у старой брошенной избенки с провалившейся крышей. Тут густо росли кусты смородины и малины, и даже угадывались какие-то грядки, видать, когда-то был огород. В принципе, здесь можно было укрыться от непогоды и в избе, и под рябинами, никакой надобности в шалаше не имелось, о чем твердо заявил Денис.
Третий караул был выставлен на лугу, на склоне пологого холма, который пересекала наезженная дорога, в низинах — с лужами, на вершине же холма — уже неплохо подсохшая. Местные хуторяне между тем уже рисковали ездить по ней на телегах, иногда застревая в грязи. Впрочем, не только хуторяне…
Уже отъехав от поста, молодой человек вдруг заметил застрявшую в грязи бричку. Изящная одноколка, запряженная серым рысаком, стояла на склоне холма внизу, у самого леса, провалившись в грязь почти до самых ступиц. На краю дороги стояла какая-то женщина в бело-голубом платье и шляпке с вуалью, стояла и, похоже, не знала, что делать. А вот не надо было одноколку в такую распутицу брать! Двуколка с парой коней да с кучером — уж всяко надежней!
— Bonjour! Pour vous aider, mademoiselle? — подъехав, галантно осведомился гусар.
— Помочь? — переспросила незнакомка по-русски… и тут же, отведя от лица вуаль, ахнула: — Боже! Господин штабс-ротмистр… вы!
— Мадам Матильда!
Гусар был ошеломлен не менее, а, пожалуй, и более, он уж никак не ожидал встретить в здешней военной глуши восхитительную рафинированную красавицу-баронессу Матильду Юстиус, изящную блондинку с карими большими глазами и чувственным ртом. Пушистые ресницы ее трепетали, в вырезе платья волнующе вздымалась грудь.
— Как, баронесса, вы здесь? Какими судьбами? — Денис спрыгнул с лошади.
— Я же вам говорила, у меня много мыз. Вот и в здешних местах — тоже. Совсем-совсем рядом, в Хаминго.
— В Хаминго? — обрадованно переспросил Денис. — Действительно, рядом. Да мы же с вами соседи! Вот уж, поистине, подарок судьбы.
— Знаете, и я тоже того же мнения.
Черные ресницы красавицы опустились и вздрогнули. Шаль, связанная из пушистой шерсти, сползла, оголив изящное белое плечико.
— Однако что же мы стоим-то? Надо же вас вытащить. Подождите, позову помощь… Хотя… для начала попробую сам.
Сбросив ментик в траву, молодой человек бесстрашно шагнул в грязь — да не так-то тут и глубоко оказалось, всего лишь по щиколотку. А с холма-то думалось, что ого-го!
— Я подтолкну, а вы подгоните лошадь.
— Ага…
Вытянув тонкую руку, Матильда потянула узду… Напрягся и гусар, уперся плечом в бричку…
— И-и… раз!
Пару-тройку раз толкнули… и вытянули! Выскочила бричка из грязи, выкатилась…
— Ну, слава богу! — Денис утер выступивший на лбу пот. — Только вот как вы дальше-то?
— Да там дальше посуше — возвышенность.
— И все-таки, мадам, сочту своим долгом вас сопроводить. Мало ли там где опять грязь? Помощи можете и не дождаться.
— Ну, конечно же, сопроводите! — ловко забравшись в коляску, рассмеялась красавица. — Буду только рада. Тем более вам ведь, кажется, все равно по пути.
Шутливо приложив руку к киверу, гусар прыгнул в седло и неспешно поехал рядом с бричкой. Ласково пригревало солнышко, дул легкий теплый ветерок, и, если бы не притаившиеся за деревьями черные слежавшиеся сугробы, казалось бы, что пришло самое настоящее лето. Молодые люди болтали о погоде, о модных журналах и прочей чепухе, смеялись… а вокруг растекалась весна! Май месяц наполнил все вокруг сладковатым запахом первых листочков и пряными ароматами трав. В теплом воздухе, деловито жужжа, пролетел шмель, а в траве, у дороги, заголосила какая-то птица.
— Ой, у вас сапоги в грязи, — вдруг заметила баронесса. — Да и я, признаться, не лучше. Знаете, что, господин штабс-ротмистр? Здесь недалеко ручей. Вода там холодная, зато чистая. Мы там можем вымыться и напиться. Свернем?
— Свернем! — бравый гусар залихватски подкрутил усы.
И впрямь ручей оказался недалеко — журчал на небольшой полянке, уже поросшей мягкой и шелковистой травою. Рядом стоял навес с остатками старой прошлогодней соломы…
— Это моя солома, — с улыбкой пояснила Матильда. — И луг этот — мой.
— У нас тоже имение под Москвою. Есть там такое село — Бородино.
До Бородинской битвы оставалось еще чуть меньше четырех лет. В данный момент император Александр Павлович и Наполеон были союзниками. И шведы нынче — враги французов… и враги России — вот так.
Спешившись, гусар помог даме выбраться из коляски, после чего первым делом напоил лошадь, а уж потом занялся собой. Сняв доломан, умылся, искоса посматривая на Матильду. Та тоже не очень стеснялась — оставив в коляске шаль, сверкала голыми плечами да изящной шейкой… которую так хотелось погладить, поцеловать…
— Ой, у вас и шея испачкалась! — подняв глаза, улыбнулась красавица. — Вы вот что… Вы снимите рубашку, а я вам полью. Вот из того кожаного ведерка… Из которого вы лошадь поили. Дайте его мне… Ну, дайте же! И снимайте рубашку… Да не стесняйтесь, здесь совершенно никого нет!