Честно сказать, не очень-то гусар и стеснялся… Лишь вздрогнул — уж больно студеной оказалась вода.
— Вы такой сильный… Денис…
Баронесса провела пальчиками по спине Давыдова… пощекотала… Денис выпрямился и, обняв красотку за плечи, притянул ее к себе, с пылом целуя в губы. Матильда не отпрянула, отнюдь, наоборот — прижалась еще крепче, гладила гусара по плечам, не отпускала губы…
Их взгляды встретились. И все сразу стало ясно… впрочем, и было… Подхватив баронессу на руки, Денис принес ее под навес, положил на солому, вновь принялся целовать…
— Подожди… — облизав жаркие губы, прошептала прелестница. — Там сзади, на платье… шнурочки…
Давыдов знал, какие шнурочки… да любой гусар знал, кроме, пожалуй, безусого корнета Тошки…
Обнажилась нежная женская спинка… шурша, упало к ногам платье… затрепетала налитая любовным соком грудь… млея от нахлынувшего счастья, гусар накрыл губами сосок…
Так они и стали любовниками… пусть и на короткое время. Лихой гусар и поэт… и местная помещица, баронесса, замужняя женщина… впрочем, в те времена это не особо кого-то смущало и практически никого и никогда не останавливало.
Они все же заехали на мызу — на самой окраине Хаминго, прямо у разлившейся после недавнего ледохода реки. Обычный деревянный дом, добротный, на фундаменте из замшелых камней. Кроме дома — небольшой сад и беседка.
— Я сейчас велю сварить кофе…
Взбежав на крыльцо, Матильда кликнула слуг…
— Hei, Herra upseeri! Страфствуйте, господин офицер, — весело закричали из беседки.
— А, девчонки! — повернувшись, гусар узнал тех самых подружек-хохотушек из Або. — И вам здравствовать! Хей!
— Это Анна-Кайса, дочь моей кузины, и ее подруга Миина, — появившись на крыльце, представила баронесса.
И тут же расхохоталась:
— Ой, что это я? Вы же уже знакомы. Ну, прошу к столу, господин гусар.
Бравый гусар добрался до штаб-квартиры лишь к вечеру, немного поспал, а в полночь вновь отправился проверять посты, на этот раз — вместе с Кульневым. Ночь нынче выдалась тихая, в небе сверкала ярко начищенной медью луна, и желтые звезды танцевали свои неспешные танцы.
Аванпосты начинались тут же, в сотне шагов от той захудалой избы, что была избрана штабом — Яков Петрович и здесь не изменял себе, больше думая не о своем комфорте, а о своих солдатах. Все же прихватили под уздцы лошадей — дальние караулы располагались не так уж и близко, почти у самой реки, а самый дальний — у вытянутого лесного озера, вернее — цепочки озер, тянувшихся вперемешку с болотами до самого Улеаборга.
Прошло минут пять…
— Стой, кто идет?! — грозно окликнули из кустов.
— Честь! — гулко отозвался Давыдов.
— Победа! — невидимый в ночи часовой четко произнес пароль и затих, затаился. И правильно, нечего тут, как голый зад при луне, отсвечивать.
Генерал и штабс-ротмистр прошли еще шагов с полсотни…
— Стой!
— Штыки горят!
— Береженого Бог бережет! Проходите…
Потом уже сели на лошадей, поехали к реке… затем к озеру… Никто из караульных не спал, все добросовестно несли службу не за страх, а за совесть. Подвести такого командира, как генерал-майор Кульнев, среди всех офицеров и нижних чинов считалось почти святотатством.
Соратники вернулись в штаб лишь далеко за полночь, утром же, едва рассвело, Денис вновь отправился с проверкой, дав своему другу и командиру поспать хотя бы чуть-чуть.
— Спи, спи, Яков Петрович, — уходя, прошептал гусар.
На ходу застегивая красный свой лейб-гвардейский доломан со щегольскими золотыми шнурами и пуговицами, штабс-ротмистр оседлал привязанного к коновязи коня да, прыгнув в седло, неспешно поехал по утреннему росному лугу. Природа просыпалась уже, озера и лес исходили туманом, и первые лучики солнца золотили вершины высоких сосен, выстроившихся вдоль дороги в ряд, словно солдаты на параде.
Какая-то птаха шустро выпорхнула из-под копыт, засвистела, закружила над лугом. Бодро жужжа, пролетел майский жук, солидный, словно интендантский фургон с амуницией и припасами. В лесу закуковала кукушка, а вот застучал дятел… перекликаясь, запели какие-то пичужки. В воздухе пахло свежей травою и клевером, таволга уже вымахала в рост, а по краям дороги выстелились серовато-зеленые россыпи пастушьей сумки.
— Стоять!
— Терпение!
— Быстрота! Здрав-желаем, господин штабс-ротмистр.
Давыдов вытянулся в седле:
— Благодарю за службу! Молодцы. Есть что доложить?
— Никак нет, вашбродь. Все спокойно.
Дав лошади шенкеля, гусар неспешно поехал дальше, наслаждаясь зарождающимся днем, теплым, солнечным и спокойным. Хотя здесь, в суровых финских краях, солнце в любой момент могло смениться проливным дождем, ветром и хмарью. Подует ветер с моря — и нате вам!
— Слава!
— Честь!
— Здрав-желаем, ваш-бродие!
Солнышко между тем вставало уже, сияющий край его показался над дальним лесом, и пуговицы на доломане гусара вспыхнули ярким золотом. Настолько ярким, что привлекли внимание ворон, внезапно выпорхнувших из придорожных кустов серой крикливой стаей.
С чего б они так резко-то? Может, не в пуговицах дело? Не поворачивая головы, Денис пустил лошадь шагом и прислушался. Ну, точно! Прямо за ним явно кто-то шел! Шел не по дороге, кустами пробирался… скорее всего, там была тропа.
А ну-ка…
— Стой, кто идет!
Вмиг развернув коня, гусар выхватил пистолеты.
— Немедленно покажись, иначе стреляю!
Кусты затрещали, зашевелились…
— Hyvää huomenta, Herra upseeri! Hyvää huomenta!
— И вам доброе утро, девушки! — окинув удивленным взглядом выбравшихся из кустов девиц, Давыдов поспешно убрал оружие. — А! Старые знакомые! Ну, здравствуй, Анна-Кайса, и тебе салют, Миина.
Девчонки-то оказались знакомыми. Подружки-хохотушки, двоюродная племянница баронессы, очень похожая на знаменитую Кайсу Мякярайнен и ее подруга, тоже такая же белобрысая, правда, в отличие от Анны-Кайсы, — пухленькая. Это совсем неплохо, когда девушка пухленькая, есть за что потрогать, помять. Впрочем, и у тощих да почти безгрудых тоже есть свой шарм, особенно если девушка доброжелательная и веселая. Многие, правда, считают тощих девчонок завистливыми и злыми, однако Дэн много раз убеждался, что это не так.
— Вы что тут по лесам-то? — спешившись, гусар галантно поклонился. — За грибами-ягодами вроде бы рано. Заблудились, что ли?
— Keräämme yrttejä, — Анна-Кайса, кажется, поняла, заулыбалась. — Мы травы собирать. Лечебные. От всех болезни, да.
Подружка ее, пухленькая Миина, показала мешочек, полный только что сорванной травы.
— Ах, вон оно что, — улыбнулся Денис. — Все с вами ясно. В этой стороне больше не собирайте — тут враг рядом — швед. Швед, понимаете?
— Да, да, понимать. Ruotsalaiset.
— Вон туда идите. Вон, где рябины… туда… — Давыдов показал рукой, и девушки понятливо закивали, повернулись, пошли.
— Ну, прощайте, барышни, — вскочил в седло гусар. — Думаю, еще свидимся!
— Hyvästi, Herra upseeri! Onnea, — повернувшись, подружки помахали руками — до свидания, мол, господин офицер! Удачи.
На этом, однако же, нежданные встречи не закончились. Повернув лошадь на лесную дорожку, ведущую к озеру, Денис нос к носу столкнулся с каким-то пареньком, по всей видимости, местным. Этакий оборванец, белобрысый и чумазый гаврош, судя по зажатому в ручонке хлысту — подпасок. Ну, с этим все было ясно.
— Что, корову потерял, парень? — покладисто ухмыльнулся Денис. — Следить надо лучше.
Парнишка болезненно скривился, поправив круглую вязаную шапку:
— Täplikäs lehmä, Kyllä… kirjava… Телка, телка, косподин. Исчу. Ви не видеть?
— Не, — рассмеялся штабс-ротмистр. — Не видал я твою корову. Сам ищи, раз не уберег. Волки ее уж, поди, съели. Эх ты, раззява!
— Волки — плехо, — закручинился пастушок. — Эй, эй…
На левом запястье подростка запеклась кровь… недавний порез? Или просто поцарапался об сучок, об колючку…
— Знамо дело, плохо, — потянувшись, Давыдов лениво зевнул, прикрыв рот ладонью. — Ищи-ищи, парень.
Поклонившись с неожиданной для подпаска грациозностью, мальчишка быстро зашагал прочь. Шел он как-то неуверенно, да и хлыст держал, словно жезл. Обычно пастухи хлыст на плечо закидывают… да и… Вон тут какие репейники-то наросли, да и крапива немаленькая! Любой бы пацан сейчас… да хлыстом… да со свистом! Только ошметки бы кругом полетели — раззудись, плечо! Этот же, вон, идет себе да оглядывается, словно волчонок… Переживает, видать, из-за пропавшей телки. А что русский учит — молодец! Денис и сам вызубрил несколько финских фраз, а, ежели б вдруг судьбе стало угодно оставить его нести службу в здешних краях — так и язык бы выучил, даже два — финский и шведский.
Проверив караулы, Давыдов выгадал время и свернул в сторону знакомой мызы, намереваясь навестить красавицу Матильду. Коль службе это не мешает, почему бы и нет? Хорошо бы, чтобы там никто не мешал… Чтоб не было никаких гостей, племянниц… Так вроде рано еще для гостей… Да и, в случае чего, всегда можно поехать покататься… к тому ручейку. Денек-то вроде бы неплохой начинается.
Спрыгнув с седла, Денис привязал коня у забора и поднялся на крыльцо:
— Здравствуйте, мадам! Hyvää huomenta. Не спите уже?
— О, господин гусар, заходите! — из гостиной послышался звонкий голосок баронессы. — Вешайте кивер, саблю… У нас, кстати, гость. Да вы его знаете — Амадеус Шенгранн, банкир. Он, знаете ли, ведет финансовые дела мужа… и мои личные тоже, да.
Не сказать, чтоб Денису было так уж приятно лицезреть унылую физиономию банкира, однако делать нечего. Гость так гость.
— Садитесь пить кофе, господин штабс-ротмистр. И не смейте отказываться — обижусь. Матиас, принеси еще один прибор.
Пришлось сесть за стол. Расторопный слуга — белобрысый ливрейный мальчик — проворно подал чашку и блюдце.
Что-то показалась вдруг… Ну да! Левое запястья парнишки было замотано белой тряпицей! Лицо, правда, чистое, вымытое… А вот в тщательно расчесанных волосах все ж зацепилась желтая сосновая иголочка. Прошлогодняя… Та-ак… Что же — это и есть тот самый пастушок? Но… зачем? Зачем баронесса послала его? Или тут… или он сам…