Простившись с пленным до вечера, шпион вышел. Каблуки его сапоги простучали по крыльцу и затихли… В горнице тут же появилась неулыбчивая пожилая финка, собрала со стола посуду, принялась мыть… Что ж, настало самое время воспользоваться любезным советом шведа — в самом деле выйти прогуляться, хотя бы чисто из любопытства, для рекогносцировки, так сказать.
Как и предполагал Денис, он оказался в лесной усадьбе. Добротный господский дом в два этажа, несколько крестьянских изб, в одной из которых и проснулся пленник. Огороды, аккуратные изгороди, блестевшее за деревьями озеро, луг, на котором лениво помахивали хвостами буренки. Вполне себе зажиточное хозяйство — несколько амбаров, конюшни, даже ветряная мельница! Интересно, действительно ли кругом трясина? Вернее, такая уж ли она непроходимая?
Щурясь от солнышка, гусар неспешно прошелся до озера и обратно, краем глаза приметив крепкого сельского парня, неотлучно идущего в отдалении. Ну, Шенгранн ведь предупреждал… вернее, не Шенгранн, а как его… полковник Ульвеус. Да уж, попал так попал, господин гусар! Как-то выбираться надо… придумать — как. Швед сказал, что пробудет здесь еще три дня… а дальше что? Уедет? А он, Денис? Останется здесь, или… Впрочем, все это можно осторожненько разузнать за ужином. Сейчас же покуда пойти, выспаться, а то голова что-то прямо раскалывалась. То ли от кофе, то ли от свежего воздуха.
Войдя в дом, пленник снял сапоги и куртку, растянулся на ложе, заложив под голову руки. Думал. Пока хорошо было только одно: генерал-майор Кульнев уже наверняка успел отдать приказ об аресте пособников шпиона — баронессы Матильды и ее ушлого юного слуги. Ишь ты… как ловко они собирали пароли! Ах, Матильда, Матильда…
Ужинали в господском доме. Опять-таки вдвоем со шведом, если не считать парочку безмолвных слуг. Небольшая обеденная зала, овальный стол, крытый серовато-белой скатертью, простая, без особенных изысков, еда. Мясо, тушенное с репою и морковью, форелевая уха со сливками, ржаные крестьянские пирожки, каша. Правда, еще нашлось недурное вино… весьма-весьма недурное.
Шпион не обманул: никто пленника не допрашивал. Однако каждую трапезу полковник обильно сдобрял беседами, в коих затрагивал самые разные темы, весьма болезненные для русского уха. В большей степени, конечно, говорил о Наполеоне, о «неправильной» этой войне, о том, что новоявленный император французов стремится к мировому господству и всенепременно нападет на Россию. Еще говорил о русской армии. О солдатах и офицерах — с нескрываемым почтением, о командующем и его штабе — с презрением и ехидством.
— А ведь мы вас непременно разобьем, Денис Васильевич! Вот увидите — разобьем, — смеялся швед. — И вовсе не потому, что ваши воины нерадивые неумехи или, упаси боже, трусы. Отнюдь! Не поэтому, а… вы сами прекрасно знаете, почему.
— Будто у вас в интендантствах не воруют, — пытался возражать Денис.
Сказал — и тут же попался!
— Воруют! — полковники Ульвеус охотно, даже с некоторой веселостью, покивал и тут же парировал: — Однако мы своих воров вешаем, вы же их награждаете. Вам известно, насколько увеличилось состояние генерала Буксгевдена с момента начала войны? А состояние генерала Беннигсена? О, это очень большие цифры, смею вас уверить.
Вот здесь возразить хитрому шведу было абсолютно нечего! В самые болевые точки бил, стервец.
А еще припомнил крепостничество.
— Да как же так можно, дорогой вы мой, чтобы одни люди владели другими? Словно какие-нибудь сатрапы или восточные деспоты! А между прочим, девятнадцатый век на дворе. Просвещеннейший! Вы только вдумайтесь — девятнадцатый! Вы только вдумайтесь, какие блага он принесет человечеству. Ах, боже ты мой, даже подумать страшно… От восторга страшно, не от чего иного. Во всем мире свободы расцветут… а у вас? Так и будете людьми владеть, словно патриции римские?
Все правильно говорил швед, и крыть было нечем. Говорил, говорил, а через пару дней исчез. Как и обещал — уехал. Тихо, по-английски, не прощаясь. Честно сказать, Давыдов ощутил даже какую-то обиду — привык уже к стервецу. Мог бы ведь и заглянуть, попрощаться…
Теперь пленник обедал и ужинал в одиночестве, теряясь в догадках — зачем его вообще пленили, притащили сюда? В чем была такая для шведов надобность? Или все просто так получилось, случайно, в пылу? И в самом деле: допрашивать — не допрашивали, даже и докучливый собеседник швед вот куда-то свалил… Зато появился кое-кто другой, точнее — другая!
Она проявилась вечером, когда Денис сел ужинать, распахнув окно от неожиданно навалившейся к вечеру духоты. Пленник только ложку в уху опустил…
— Хей!
Вот так вот, словно ни в чем ни бывало — хей! Привет, мол. Саамка, та самая саамка, Тарья! Тоже, кстати, шпионка… хотя нет, уж лучше сказать — диверсантка. Уселась на подоконнике, нагло сверкая глазищами. Узенькие оленьи штаны, а вместо зимней, расшитой бисером куртки-малицы — отороченный мехом жилет, бесстыдный — выше пупа.
Неприятная, конечно, встреча, но…
— И тебе не хворать. Ушицу будешь? Ложку, вон, в залавке возьмешь.
— Буду, — девчонка улыбнулась и, спрыгнув с подоконника, нагло уселась за стол. Этакая вот дикарская непосредственность. Впрочем, Дэн воспринимал это спокойно — все ж таки не в девятнадцатом веке рожден!
Хмыкнул, ничуть не удивляясь тому, что саамка понимает по-русски, хлебнул ухи и негромко осведомился:
— Ты зачем шампанское разбила? Чтобы Кульнева случайно не отравить? Впрочем, можешь не отвечать — и так знаю, что ты.
— Я, — Тарья пожала плечами.
— И в вещах моих рылась… там, в Сибо. И в Або, у баронессы… И стрелы… Шенгранн приказал? Нет… полковник Ульвеус.
— Эй, эй! — отложив ложку, юная диверсантка энергично замотала головой. — Не он, нет. Кройто!
Последнее слово она произнесла с явным испугом, даже оглянулась вокруг, как будто кто-то мог притаиться здесь, в спальне.
— И кто такой этот Кройто? Тоже полковник? Или генерал?
— Кройто — Хозяин, — Тарья зябко повела плечом. — Шаман, нойда. Ты… ты надо — уходить. Ночью, да.
Дэн, честно говоря, удивился. Вот всего ждал — только не этого.
— О как! Уходить, говоришь? Да я бы не против. Только кругом — болота.
— Олен… Я знать путь, — девчонка поднялась на ноги. — Я — помогать.
— Помогать, говоришь? — ехидно усмехнулся Денис. — Интересно, с какого такого перепугу? Сама же меня сюда затащила и… Зачем?
— Кройто, — снова глянув в окно, саамка поежилась. — Он приходить. Скоро-скоро. Забирать твою душу, да!
— То есть как это — душу забирать? — удивился гусар. — Убьет меня, что ли?
— Не убить, нет. Много, много хуже, — Тарья подошла к нему и заглянула в глаза. — Понимай! Твою душа — брать. Ты без души быть, ага. Совсем пустой глаза. Что Кройто приказывать — ты делать.
— Зомби, значит, — недоверчиво покачав головой, Дэн схватил девчонку за руку: — Даже если и так… Ты-то с чего обо мне так печешься? Тебе-то до моей души что?
Тарья моргнула и попыталась вырваться… слабенько так попыталась, видать, все же жил в ее подлой душонке страх. Покусала губы, глазенками сверкнула, прошептала:
— Твой душа не забрать — мой возьмет! Он давно хотеть, да.
— Ах, вон оно что…
Денис хотел было сказать что-то еще, вполне возможно — язвительное, недоброе. Однако же не успел…
Ворвавшийся в раскрытое окно порыв холодного ветра едва не сдул со стола скатерть. В один миг небо заволокла черная грозовая туча, сделалось темно, как в могиле. Где-то совсем рядом сверкнула молния, громыхнул гром, и стаи птиц понеслись куда-то так низко над землею, что цепляли крыльями траву.
— Однако гроза… — Давыдов подошел к окну, оглянулся. — Закрою. А то еще…
Глянув на Тарью, гусар вдруг осекся — с коварной саамкой явно что-то происходило. Искаженное жуткой гримасой страха лицо ее вдруг сделалось бледным, словно бы обескровленным, вытянутые глаза распахнулись, из приоткрытого рта вырвался тихий стон.
— Кройто… — встав, прошептала девчонка. — Мы опоздали… Он уже здесь… он зовет меня… зовет… зовет… зовет…
Как-то нехотя Тарья направилась к двери, обернулась, словно взывая о помощи…
Подскочив, Дэн схватил ее за руку… и тут же отпрянул. Рука саамки была холодна как лед. И словно током ударило…
— Ты не удержишь меня, нет… — По бледным щеками покатились слезы. — Кройто… он пришел… Беги-и-и-и…
— Но я…
Схватив стоявший у печки ухват, гусар выбежал на крыльцо вслед за девчонкой и застыл в изумлении. Тарьи нигде не было! Она просто исчезла, словно бы растворилась в воздухе в один миг… А вместо нее у крыльца вдруг возникла зловещая темная фигура — высокая и сутулая, в длинном, до самых пят, плаще с капюшоном и с посохом в руке.
Денис поднял ухват… и вдруг ощутил, что силы его уходят, утекают столь быстро, как если б ему перебили артерию картечью или саблей. Выронив ухват наземь, молодой человек пошатнулся и медленно осел на крыльцо.
Темная фигура оказалась уже совсем рядом, откинув капюшон… Денис невольно вздрогнул, увидев прямо перед собою вытянутое желтое лицо. Скуластое и плоское, с бритым подбородком и крючковатым носом, оно производило весьма неприятное впечатление. Особенно жутко выглядели глаза — глубоко посаженные, темные, прожигающие насквозь.
Вновь сверкнула молния. Длинные волосы незнакомца — не старого и не молодого — зашевелились, словно змеи Медузы Горгоны, глаза вспыхнули желтым огнем… Грянул гром…
— Верно, ты и есть тот самый Кройто, — облизав губы, прошептал Денис. — И что тебе надобно?
— Кройто! — тонкие губы незнакомца искривились в змеиной ухмылке. Отшвырнув посох в сторону, он протянул к шее гусара свои длинные, как у орангутанга, руки. Корявые пальцы колдуна с длинными загнутыми ногтями зашевелились… сжались… затем разжались…
И Дэн физически ощутил, как из него вынимают душу! Это было больно и страшно, но сопротивляться уже не было сил, как не имелось сил и кричать. Да и зачем кричать? Кого звать на помощь?