Денис придержал коня, подождал:
— Ранен, парень?
— Рука…
Юный гусар попытался улыбнуться. Получилось не очень: скорей, не улыбка — оскал. Черный провал рта, запекшиеся губы, бледное, как простыня, лицо…
— Ничего! — подбодрил Денис. — Рука не живот. Прорвемся!
— Прорвемся, — Тошка покивал… и вдруг начал заваливаться в седле.
— Эй, эй…
Беспокоясь, штабс-ротмистр подскочил ближе, подхватил парнишку…
— Ну-ну… Прорвемся! Ну-ну… Потерпи чуток, парень.
Корнет вдруг распахнул глаза, с ужасом глядя куда-то в сторону Оравайса:
— Там… там…
Денис обернулся и закусил губу: преследуя отступающих кульневцев, растянулись по всему фронту шведские кирасиры! Враги приближались, уже хорошо видны были их сверкающие палаши…
— Эх, Тошка… Теперь уйти бы… А ну, давай-ка ко мне…
Как мог быстро, Давыдов пересадил теряющего сознание раненого на свою лошадь, погнал… чувствуя, что их, конечно, догонят. Не кирасиры, так драгуны. Не драгуны, так уланы, кто-нибудь.
Над головою вновь просвистело ядро. Ухнуло, громыхнуло где-то совсем рядом. И тотчас же послышался крик:
— Дени-и-ис!
Культяков! Поручик! Заворотив коня, он несся прямо на шведов, словно заговоренный от ядер, картечи и пуль. Весь такой красивый… Сверкающие серебром пуговицы, синий с белой шнуровкой доломан, ментик с голубою опушкой…
Что-то ухнуло. Громыхнуло. Вздыбилась в небо земля…
— Костя! — страшно закричал Денис. — Костя…
Не было больше лихого поручика Культякова Кости. Ни поручика не стало, ни коня. Одно лишь кровавое месиво.
— Эх, Костя, Костя… Ну, гады! Ну, сволочи… Ну, подождите…
Вражеские кирасиры уже охватили гусаров подковою, летели, кровожадно подняв палаши. Вот-вот зарубят… или захватят в плен. Впрочем, судя по злым рожам шведов, плен — это вряд ли!
— Не возьмете, — придерживая корнета, Давыдов пришпорил коня. — Вот хрен вам! Выкусите.
Шведы гнались, преследовали упорно… а потом вдруг как-то куда-то делись, пропали, сгинули. Денис на скаку обернулся, удивленно округлив глаза…
Откуда-то сбоку грянуло вдруг «ура!»… Господи… свои! Русские! Зеленые и белые пехотные мундиры, сверкающие штыки, барабаны раскатистой дробью! Много как… не меньше полка… уж никак не меньше.
Значит, что же? Не зря сдерживал шведов авангард Якова Петровича Кульнева! И поручик Культяков Костя погиб не зря. Все же сдержали, дождались своих… Вот она, пехота генерала Николая Ивановича Демидова! Та самая, о которой говорил Кульнев. Вот она… Дождались… Печатали шаг бравые усачи-молодцы. Бежали шведы.
Тем не менее враги упорно оборонялись до вечера. Ночью же войска генерала Демидова скрытно обошли шведские позиции лесом. Тем самым, непроходимым. Опасаясь возможного окружения, уже утром шведы дрогнули… отступили, ушли.
Тут бы их гнать и бить в хвост и в гриву, и дойти бы на неприятельских плечах до Стокгольма… Однако, увы! Нерешительный Буксгевден был сменен на своем посту главнокомандующего генералом Кноррингом… вдруг заключившим со шведами перемирие! Непродуманная глупость сия взбесила даже всегда спокойного императора Александра, и он даже послал в Финляндию своего полномочного представителя графа Аракчеева. Послал именно за тем — подгонять!
Коротая время в ожидании возобновления военных действий, генерал-майор Яков Петрович Кульнев вместе со своими войсками и штабом вновь обосновался в городке Хаминго, где все было уныло-знакомым, надоевшим уже до тоски. Вечно серое небо, ветер и сырость к началу зимы сменились морозцем и снежком, что вызвало хоть какое-то подобие веселья.
Солдатушки даже залили ледяную горку и катались там вместе с местной финской ребятней. Глядя на них, подтянулись и драгуны… а уж ежели драгуны, то гусарам-то уж сам бог велел!
Первым под общий хохот скатился Тошка. Рука его уже давно зажила, только вот с тех пор ныла на непогоду, словно суставы какого-нибудь подагрика или старика.
— А славно, господа! Ну вот, ей-богу, славно!
Выбравшись из сугроба, корнет выглядел таким счастливым и радостным, что гусары мялись недолго. Кто-то заранее припас куски рогожки, большинство же скатилось так, на рейтузах… не побрезговал, конечно же, и Денис!
Ка-ак ухнул, да метров с полсотни по льду, потом по снегу — в сугроб… И вправду весело!
Эту манеру катания на рогожках постепенно подхватили и местные жители… и даже не только местные, но и те, кто приехал из Або, Таммерфорса, Улеаборга… Отпраздновать Рождество с родственниками или на мызе. Теперь катания стали гораздо интереснее! Появились нарядно одетые дамы, смешливые городские девицы, за которыми грех было бы не приударить, тем более делать-то все равно было нечего.
Даже юный корнет Тошка быстро отыскал себе «на горке» молоденькую подружку. С оной юной особой молодой человек не только катался на одной рогожке, но и под ручку гулял. Дальше поцелуев дело у парня, похоже, не шло, потому как ежели б шло, так корнет уж всяко поведал бы о том своим друзьям-гусарам… Ах, жаль, жаль, Костя Культяков погиб, славный был воин да и сердцеед недурной — так бы уж сейчас порезвился…
Вспомнив погибшего приятеля, Давыдов немного взгрустнул и, отряхнув снег, решил прогуляться в одиночестве, просто подышать воздухом без всякой суеты, чему так способствовал погожий и теплый воскресный денек. Желтое солнышко не просто светило — растекалось по палевым облакам золотой сверкающей лавою, сияло на заиндевелых деревьях, отражалось от снега, так, что было больно смотреть.
Денис невольно зажмурился… и тут вдруг услышал голос:
— Что же вы это, господин гусар! На меня даже смотреть не хотите?
Тут же распахнув глаза, молодой человек обернулся:
— Матильда! Вы… вы здесь! Вот уж не ожидал встретить.
— Видите ли, Денис Васильевич… Мой муж отправился в Санкт-Петербург по одному неотложному финансовому делу. А я… я осталась одна… Вот и подумала: поеду-ка на Рождество на мызу, в деревню! У нас в Або сейчас все серо и сыро, здесь же… Сами видите, какая красота!
Как и прежде, баронесса сияла ослепительной красотой! Даже, пожалуй, стала еще красивее, утонченнее, что ли. То ли побледнела, то ли похудела… На фоне аристократически бледного лица карие, обрамленные пушистыми ресницами очи казались особенно большими и чувственными. Из-под кашемировой накидки-мантильи виднелся подол серого шерстяного платья, голову же баронессы покрывала классическая темно-вишневая шаль, тонкие руки были затянуты в перчатки.
— Ах, Денис Васильевич, я хочу вас поблагодарить за свое освобождение… Меня ведь поначалу приняли за шпионку, вы знаете?
Штабс-ротмистр закашлялся:
— Ах, ну да, ну да…
— Правда, обращались достойно, а вскоре вообще выпустили. Как сказали — именно вашими стараниями.
— Ах, госпожа Матильда…
Гусар не знал, что и сказать, но все же нашелся:
— Мы же, кажется, с вами были на «ты».
Пухлые губки баронессы растянулись в улыбке:
— Мне тоже так кажется. А знаете… Знаешь, что, Денис Васильевич! А давай-ка ко мне на мызу. У меня здесь сани с кучером. Кстати, говорят, шпионкой-то оказалась моя двоюродная кузина! И ей помогал мой слуга Матиас! Да-да, мальчишка… Его, правда, тоже отпустили. А вот Анна-Кайса сбежала в Швецию. У нее родственники в Гетеборге. Будет там блистать на балах… если денег хватит.
— На мызу… — Давыдов задумался, и Матильда мягко взяла его за руку, заглянула в глаза:
— Ну, поедем! Ну, правда… Ведь сочельник же!
«И правда — сочельник, — подумал Денис. — Католическое — финское — Рождество оно вот уже — завтра».
— А и поедем, — все же решился штабс-ротмистр. Да и как было бы не решиться, иначе какой бы он был гусар?
Сани и впрямь стояли невдалеке, у военных складов… тех самых, где ушлая саамская колдунья чуть было не отравила господ офицеров шампанским, точнее говоря, подсыпанным в бутылки ядом. Ах, Тарья, Тарья… Сбежала тогда. Так и не поговорили толком. Обещала письмо написать… да где оно, то письмо? Ага, напишет она, как же! Дожидайся, жди…
Кучер оказался Давыдову не знаком, впрочем, это было неважно. Уже часа в два пополудни хозяйка и гость уселись за обеденный стол. Все тот же мальчишка слуга Матиас (о, тот еще фрукт!) ловко сервировал стол, разливая по тарелкам наваристый финский суп из форели. Он же разлил и шампанское…
Денис и Матильда чокнулись… посмотрели друг другу в глаза… И больше ничего говорить уже было не надо! Что зря болтать, когда все и так ясно без слов?
— Матиас… — поставив наполовину выпитый бокал на стол, баронесса повелительно щелкнула пальцами. — Возьми Конрада и Хейко, да отправляйтесь скорее за елкой. Что это такое — сочельник, а рождественской елки нет!
Естественно, баронесса говорила со слугою по-фински… но гусар уже кое-что понимал.
— Госпожа! — Матиас выпятил грудь. — Arvoisa, olemme tutkineet jälkeen hyvä kuusen ympärillä. Voi käsitellä sitä nopeasti![8]
— Voi, ei, ei! Ota aikaa. Tässä on rahat. Mene matkalla pubiin juomaan[9].
С этим словами Матильда протянула слуге несколько серебряных монет и, выпроводив парня за дверь, пояснила:
— Они срубят елку и заедут в трактир. Пусть выпьют за мое здоровье… У нас есть часа два…
Дальше можно было не продолжать. Баронесса и не продолжала. Просто встала со стула, потянулась, сбросив на кушетку накинутую на плечи шаль. Модное голубое платье ее, пошитое из тончайшего батиста, как тогда говорили «dans le style antique», имело обширнейшее декольте и коротенькие — фонарями — рукавчики, почти полностью обнажавшие руки.
Заглянув в окно, Денис подошел к женщине сзади, обнял, поцеловал в шейку… и осторожно спустил платье с плеч… Очень хорошее платье… очень быстро снималось… соскользнуло буквально в один миг, явив восторженному взору гусара поистине греческую фигуру!
Подхватив нагую красавицу на руки, молодой человек закружил ее, положил на кушетку, и, опустившись на колени, принялся покрывать поцелуями изысканно-белое тело…