И к домам подступают вплотную
гранит и базальт.
Чтобы к морю сойти,
мне не надо расспросов и планов —
Потому что все спуски
выводят к балтийской волне.
И когда я иду,
белоснежная пара бакланов
Прижимает к дороге ветра —
прямо по́д ноги мне.
И заходит опять на вираж над плечами моими,
Охраняя меня,
пока в гавани ветер не стих.
Я зачем-то сегодня
подбросила им твоё имя,
И его подхватил
самый быстрый и ловкий из них.
И когда ты проснёшься
и к небу потянешься взглядом,
И щека твоя будет
Ещё от подушки тепла,
Ты услышишь внезапно,
как кто-то позвал тебя рядом —
Тем же именем кратким,
каким я тебя назвала.
«В это лето, спалившее зноем столицу…»
А. П.
В это лето, спалившее зноем столицу,
Когда обморочны даже краткие сны,
Мне тебя не хватает, как воздуха – птице,
И как рыбе – прохладной речной глубины.
Это лето влечёт меня неодолимо
Вглубь Петровского парка, где дышит земля,
Где меды источают столетние липы
И где пухом любви изошли тополя.
Но и там моей муке не будет предела —
Бессловесно, безвестно, бесслёзно сгорю
И всё то, что сказать я тебе не успела,
Я тебе никогда уже не повторю.
Но однажды вернусь твоей тенью слепою,
Может быть, задержусь ненадолго в окне,
И всё то, что не понято было тобою,
Отзовётся неслыханной болью во мне.
«И когда две ласточки взрежут небес полотно…»
И когда две ласточки взрежут небес полотно,
И поймает дрожанье воздуха стрекоза,
И тяжёлый колос в землю сольёт зерно,
И две рыбы замрут в запруде – глаза в глаза;
И в гортани льва провернётся утробный рык,
И Земля покачнётся, про свой забывая вес,
И два облака встречных сойдутся внахлёст и встык,
И глубоким вздохом глухой отзовётся лес, —
Вот тогда ты поверишь, что смерть не сильнее нас,
Просто мир на разлуки щедр, а на встречи скуп.
И душа станет легче тела в мильоны раз,
И слова станут легче пуха, слетая с губ.
И строка к строке – обозначат начало дня,
Всё, что прожил ты, подводя под единый свод.
И пока ты смотришь, как кофе бежит с огня
И как пёс-страстотерпец кроссовку твою грызёт, —
Мчится скорый поезд, глотая дорожный смог,
Пролетая жизнь и на спусках не тормозя.
И всё то, что каждый из нас удержать не смог,
Ни догнать, ни обнять, ни окликнуть уже нельзя.
«А из того, чем я владею…»
Нет, ты полюбишь иудея…
А из того, чем я владею,
Не в такт спеша, не в лад дыша,
Глубокой раной иудея
Поражена моя душа.
И я понять бесплодно силюсь:
За что, за чьи навет и ложь,
Мучительно любя Россию,
Ты в пасынках при ней живёшь.
И от неё не ждёшь защиты.
Но, презирающий испуг,
Ты иронично и открыто
Глядишь на эту жизнь вокруг.
Своих гонителей не судишь.
Бог не простит – так ты простишь.
Но ничего не позабудешь
И в гены боль свою вместишь.
А мне, о чем бы ни молила,
Мне душу жгут сквозь образа
Глаза Иисуса и Марии —
Народа твоего глаза.
И я стою с тобою вровень.
И как бы ни была слепа,
Всей русской, всей нерусской кровью
В тебя вросла моя судьба.
И не предам, и не унижу,
Заглядывая вглубь времён,
Всего того, чем путь твой выжжен
И чем в веках он озарён.
Русский Харбин
Мне этой зимой не проститься со стужей.
Я горло шарфом обмотала потуже
Пред тем, как шагнуть из тепла за порог.
Харбинское солнце вставало белёсо,
И тени ложились графически-косо,
И ветер о мой разбивался висок
Тот ветер жестокий, что вымел в 20-х
В Китай, за Амур, без вины виноватых,
Безжалостно сбитых с российских орбит.
Как много их сгнило в советских централах,
Как выжило их до ничтожности мало.
За выживших – кланяюсь в пояс, Харбин.
Мне говорят, – она добра
К своим разноплемённым детям.
Мне говорят, – она мудра,
А я не знаю, что ответить.
Была бы доброй, – из гнезда
Своих детей не выживала.
Была бы мудрой, никогда
Их хлебом бы не попрекала.
Меня одёрнут: не злословь!
А я лелею, как умею,
Кровоточащую любовь
Ко всем, кто был отринут ею, —
Они её вдохнули дым,
Запомнили любую малость.
И – равнодушие, с каким
Она от ближних отрекалась.
«В ночи бессонной именем Твоим…»
В ночи бессонной именем Твоим
Прошу за всех, кто тёмен прегрешеньем:
Прости, Господь, не знаем, что творим.
А тех, кто знает, образумь прощеньем.
И, может быть, затем ищу я свет,
Затем и сердце, не жалея, трачу,
Что те, за кем иду я след во след,
Меня забудут, если жить иначе
Степь
Здесь беркут бесшумные чертит круги.
Вся жизнь его – воля, расчёт и терпенье.
И крылья упруги его и туги,
И тверд его клюв, и остро его зренье.
Здесь мышь вековому инстинкту верна.
Здесь поиск еды – категория риска.
Отважно петляя в полыни, она
Заранее знает, что смерть её близко.
И я здесь в какой-то из жизней была.
Я терпкий кумыс из бутыли пила.
И страсти иные во мне заслоня,
Охотник и жертва вселялись в меня.
И я то парила кругами в ветрах.
То в горькой полыни свой прятала страх.
Мне эта раздвоенность душу прожгла.
И всё-таки жертвой я чаще была.
И даже сегодня, в безберкутный день,
Затылком я чувствую беркута тень.
У беркута – сила, у беркута – власть.
У жертвы всего лишь защитная масть.
Но так повелось, что везде и всегда
Кому-то – победа, кому-то – беда.
Мужская натура
Любые тесны ему своды.
Убого без страсти жильё.
Он всё отдаст ради свободы,
Но страсть в нем сильнее её.
И эта раздвоенность злая
Сродни родовому клейму.
И как совместить, я не знаю,
Любовь и свободу ему.
И главное, нету секрета,
Какой стороны ни держись, —
Утрать он раздвоенность эту,
И станет бессмысленной жизнь
Бомж
Галине Нерпиной
Уходит мой поезд в тупик, и захлопнулись двери.
Сигнальная кнопка мигает, на стыках дрожа.
И в гулкой утробе ползущего медленно зверя
Не сыщется жертв, кроме этих – меня и бомжа.
Он зычно храпит, подложив под висок капелюху.
Вагонная лавка ему – что родная кровать.
«Судьба!» – бормочу, и состав отзывается глухо.
И створки дверные мне сил не хватает разъять.
И едем мы с ним, неизвестно куда и насколько.
И главное, здесь никому не хватится меня.
И разве что я не отмечена синей наколкой,
А так – мы попутчики, значит, почти что родня.
Мы едем по миру, где спутаны вёсны и зимы,
Где сходятся грех, покаянье, молчанье и крик.
Где все мы равны изначально и все заменимы,
И каждый не знает, когда его поезд в тупик.
А поезд ползёт, синеватые рельсы утюжа.
И кажется – можно в любую минуту сойти.
Нам были даны при рождении разные души.
Спит бомж в электричке.
Храни его, Боже, в пути.
Дальний перелёт2004
«В пространстве бытия…»
В пространстве бытия,
Иголку в стоге пряча,
Определить, где я, —
Не сложная задача.
Я между Вы и ты
Ищу подобье брода.
Я там, где темноты
Пугается свобода,
Где тыщу лет подряд
Любовь дороже хлеба,
Где взгляда ищет взгляд,
Как землю ищет небо.
Где череду недель
В кольцо свивает вьюга.
Где ночи ищет день,
Как ищем мы друг друга.
Памяти Владимира Савельева
Ну, что тебе сказать?
Здесь, в этом мире ветхом,