Жандарм Европы. Оба раза дело кончалось оккупацией столицы агрессора. И установлением русского контроля над общеевропейскими процессами и странами – итогом законным и заслуженным. Идеология контроля отличалась, но суть была та же: не надо к нам с войной ходить, а то придется потом под нами жить.
«Белые ленточки», то есть флаги. Предатели оба раза мечтали, чтобы нас наконец-то завоевал европейский «цивилизатор», который только и может научить нас, неразумных, грубых и диких, жить по-человечески. А ради этого пусть и выпорет, и накажет. Они и сейчас об этом мечтают.
Герои. Не щадили живота своего, отдали жизнь «за други своя». Теперь состоят в небесном воинстве. Оба раза война была народная. Священная война. Первым воздвигнут уже храм – восстановленный собор Христа Спасителя. Память вторых ждет еще своего зримого православного почитания.
Наверное, есть и другие сходства. Но для вывода достаточно и этих, приведенных выше. Память наша, сберегшая события 1812 года как священные, прочно, скелетом вошла в народное сознание в 1941-м.
Это пусть осмыслят те, кто считает, что ради грядущих успехов по построению «комфортной европейской страны» (видимо, в пределах Москвы и Московской области) нужно поскорее забыть нашу историю. Ну, действительно, чего ее помнить – ведь это было не с нами. То есть давайте решим сразу, что мы так не можем – как они. И если кто на нас пойдет, то мы сдадимся сразу, без глупостей. А все остальное – это «путинская пропаганда». Однако же в течение 129 лет эта «пропаганда» (тогда «николаевская», наверное) была, как оказалось, очень даже актуальной.
Победа – еще не финал. Продолжение всегда следует
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» Однозначно не даром. Не даром дана была Победа – оба раза. И дело не только в павших, в разрухе, в истощении народных сил – и сил власти, кстати, тоже.
Ничего в 1812-м не кончилось. Как и в 1941-м. Бои, бои… А потом…
Вот магия цифр:
1812+13=1825
Помните? Конец эпохи. И временный конец импортированного либерализма. Царь пришел авторитарный. Тот самый, что положил начало российским железным дорогам.
И еще:
1941+12=1953
Тоже конец эпохи, только на этот раз либерализация победила – вместе со сменой царя с великого на смешного. Если в 1825-м «модернизаторов» поставили на место, то в 1953-м начался уже другой процесс – отказа от того, что нас реально «утомило». И пошла писать губерния. «Оттепель» и поношения царя предыдущего.
Обе войны оставили после себя усталость и желание зажить, «как у них там» – у тех, кого победили. Захотели этого уже реально новые поколения. В общем итоге – победа военная стала превращаться понемногу в поражение политическое. В 1825-м, конечно, оно не было таким глубоким, как в 1960-х, хотя итоги Крымской войны – собственно, и обнаружившие наше тогдашнее отставание, – блестящими не назовешь. Значит, выход из ситуации 1825-го тоже далеко не был идеальным – при всем его реальном гуманизме на фоне века ХХ. Как говорится, мы не из тех Муравьевых, которых вешали, а из тех Муравьевых, которые вешали.
Это говорит вовсе не о том, что побеждать не надо, к чему нас склоняют многочисленные интеллигентные либеральные голоса, а о том говорит, что с Победой надо еще потом правильно работать в исторической перспективе. Поскольку Победа – отнюдь не финал исторического процесса. И никуда не денешь ее диалектику – после Победы нельзя почивать на лаврах, а необходимо планировать действительное историческое развитие. В противном случае отдача процесса истории может серьезно повредить государству. Победу необходимо суметь продолжить во внутренней жизни государства и во внешней политике, а не только «заморозить» в мемориалах и вечной славе.
Феномен Отечества в культуре победителей: непререкаемая ценность
То, что мы называем «золотым веком русской культуры», выросло из победы в Отечественной войне 1812 года. Стержень этой культуры – феномен Отечества как непререкаемой ценности и способность рассматривать русскую жизнь сколь угодно критично, но без оглядки на поучения и образцы «просвещенной» и разгромленной Европы.
Первая Отечественная война 1812 года достаточно хорошо проанализирована российской историографией и, что самое главное, довольно мощно отражена в российской культуре – чего стоит одна только «Война и мир». Пушкин и Лермонтов как культурные феномены тоже есть такая рефлексия, и во многом их творчество – это еще и результат этой рефлексии. То, что Пушкин родил современный русский язык именно в это время, – не случайность и не совпадение. Массовый отказ от «государственного» в кругах дворянства на момент войны французского языка – мощнейший стимул для пушкинского гения.
Культурный феномен Отечества рожден войной 1812 года, и культурная фигура Пушкина, взращенная на этом феномене, удивительным образом сочетает в себе более поздний бессмысленный и беспощадный спор западников и славянофилов, до сих пор стоящий на пути подлинной отечественной философской мысли, подменяя ее социальным псевдополитическим противостоянием.
Будучи беспощадным критиком российской действительности, не зарекаясь учиться чему-то (тому, что нам действительно нужно) у Запада, как это делал Петр I (образец государя для Пушкина), поэт полностью свободен от комплексов перед Европой, от слепого подражания или от слепой зависти. Эту свободу самоопределения и рефлексии дает чувство победителя. Победителя той самой Европы, которая настойчиво лезет к нам на протяжении всей нашей тысячелетней истории в учителя и цивилизаторы.
Вот что пишет Пушкин, отвечая Чаадаеву, искреннему поклоннику западничества и того, что лишь Запад имеет историю, а значит, и право нас учить и воспитывать: «Что касается нашего исторического ничтожества, то я положительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные войны – ведь это та же жизнь кипучей отваги и бесцельной и недозрелой деятельности, которая характеризует молодость всех народов. Вторжение татар есть печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ход к единству (к Русскому единству, конечно), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и окончившаяся в Ипатьевском монастыре, – как, неужели это не история, а только бледный, полузабытый сон? А Петр Великий, который один – целая всемирная история? А Екатерина II, поместившая Россию на порог Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве вы не находите чего-то величественного в настоящем положении России, чего-то такого, что должно поразить будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы?»
Подлинное историческое значение фигуры Пушкина, невозможной без победы над «объединенной» Наполеоном Европой, рефлексивно ассимилировавшей культурный смысл 1812 года, замечательно раскрыл в своей статье «Пушкин об отношениях между Россией и Европой» выдающийся российский философ С. Л. Франк. Вот что он пишет в завершение своей статьи: «Достоевский в своей известной предсмертной речи о Пушкине, в своей форме, на языке своих убеждений, пытался выразить этот подлинный универсализм гения Пушкина, примиряющий славянофильство с западничеством. В это толкование он вложил много своего, но, по существу, в том, что он уловил этот универсализм Пушкина, он был совершенно прав. Когда настанет день возрождения русской культуры и государственности, старый вопрос о культурном отношении между Россией и Западом вновь станет перед русским обществом. Надо надеяться, что оно вспомнит тогда о мудрых и широких заветах своего величайшего гения».
Победа над уже объединенной Европой давала нашим предкам свободу подлинно патриотического самоопределения, то есть свободу необходимой критики своего Отечества без предательства его и очернительства – критики наших трудностей и проблем без ожидания похвалы и покровительства от уже побежденного нами Запада. Особую цену и ценность этой победы для становления российской идентичности понимает другой наш поэтический гений – М. Ю. Лермонтов: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром?» и «Недаром помнит вся Россия про день Бородина».
Без победы 1812 года у нашей страны не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Толстого, таких, какими мы их знаем, а значит, не было бы и великой русской литературы, во многом заменившей нам философию, ставшей действительным стержнем русской культуры и российской идентичности.
Удивительно, но именно победа над объединенной Европой «виновата» в провале «восстания декабристов», точнее в провале попытки очередного дворцового переворота и завершении целой эпохи таких дворцовых переворотов. Практически 100 лет таким образом регулировалось участие национальной элиты во власти.
Последняя декабрьская попытка очередного переворота провалилась во многом благодаря стремлению заговорщиков сделать в России, «как там». Выяснилось, что Россия в подавляющем большинстве своем не очень хочет, «как там».
Благодаря победе 1812 года многим в России стало понятно, что стремление сделать у нас, «как там», на самом деле оказывается лишь прикрытием для захвата власти и реализации у отдельных революционных персон «комплекса Наполеона». Именно под влиянием воспитательного и культурного значения победы 1812 года вдруг оказался, как писал Ленин, «узок круг этих революционеров и страшно далеки они от народа», ибо ни широким кругам дворянства, ни тем более народу, защитившим Отечество от европейских цивилизаторов, не нужно было никакое «как там».
Лет шесть-семь тому назад какой-то один из наших телеканалов показал сюжет, в котором президент России Путин и канцлер Германии Шредер дружески беседовали за кружкой пива. Очень любопытными показались тогда слова Путина, которые процитируем по памяти близко к тексту: «Знаешь, Герхард, почему нам, русским, так легко работается с немцами? Легче и лучше, чем с любыми другими европейцами?» – спросил Путин и тут же сам ответил: «Потому что мы, русские, не испытываем перед вами, немцами, комплекса неполноценности».