м. Мужики щурясь и покрякивая, поворачивались к жару и взоры всех натыкались на громадную многорядную поленницу березовых дров, напрочь вытаявшую из снежных сугробов и каким-то чудом не сгоревшую. Хотя на многих поленьях, свернувшиеся в трубочки берестяные покровы были обуглены, но почему-то не загорелись. А может горели да их затушили? Кто? Зачем? Ведь береста даже мокрая горит, – выразил общее мнение Колька. А почему ж – эта поленница не сгорела, хотя видно, что начинала гореть? – усомнился сыщик. Почему, почему? Хозяева не позволили! – небрежно бросил Колька. Какие? А вот такие! – заорал он. Скажи спасибо, что погреться дают! Все опасливо посматривали по сторонам. Обойдя вокруг поленницы Колька потрогал поленья в разных местах. Там где предположительно вылез Кабан, он не тронул ни одного полена. На другой стороне он начал вытаскивать поленья и складывать в кучу. Показалась небольшая дверка, закрытая на вертушку. Открыв ее, он согнувшись пролез вовнутрь и через несколько секунд вылез обратно с большим берестяным туеском и с чем-то завернутым в мешковину. Коля, не надо! – растерянно попросил завгар, оглядываясь по сторонам. Надо, надо, дядя Петя! Мы в беде. Немного возьмем и положим обратно. Закон тайги! Зажав между ног туесок, он потянул за ручку крышку на себя. Та с причмокиванием открылась. Брусника моченая! Вещь! Сыпанул он горсть в рот. Давайте, угощайтесь! Отважился только Мишка и зацепил своей ладонью-лопатой добрую кучку истекающей соком красной ягоды. А тут лосятина копченая! – ковырнул он ножом темный кусок из мешковины. Неплохо староверы себя содержат! – Там еще много чего есть, да не про нашу честь! И отрезав приличный кусок копченины, он положил ее в карман. Никто так и не решился разделить с ним трапезу. Пожевав еще брусники, он закрыл туесок. И глянув на Максима, спросил его: – Ты чего, плохо тебе? Тот отойдя в сторону, дергался в судорогах. Его рвало. Колька спешно уложил все назад и заложил поленья на место. Максим приходил в себя, вытирал лицо снегом. Плохо тебе? Брусники надо было пожевать! – подходил к нему Колька. Мне давно уже плохо! Заскрипел зубами Максим. Так сказать надо было! Говорил я, просил, да разве кто меня услышал? Мишка-охранник выглянув из-за спины завгара, встретившись взглядом с Колькой покрутил пальцем у виска. Колька совсем растерялся. Голова болит? – участливо спрашивал он. Болит! Болит! А душа еще больше! Все переглядывались меж собой, незаметно кивая головами в его сторону. Разве нельзя было дать листок бумаги и карандаш? Я бы знал адрес жены и детей своих. Только она, немая калмычка знала где моя жена и дети. Ну и где она, кто мне теперь поможет? Сам вот этими руками с Вашей помощью отправил ее на тот свет. А за что? За то, что невинную пригнали ее сюда подростком? За какую вину отрезали ей язык? За что держали ее в колоде? За что определили ее для надругательства? Чтобы потом утопить ее в болоте? Убийцы! Ну, ты это брось, Цынгиляев! – Зыркнул на него участковый, просушивая блокнот над головешками. Бросить? И брошу! И Максим резким движением вырвал из рук Гошки блокнот и швырнул его на середину пожарища. Весело трепыхая развернувшимися листками, которые загорелись еще в воздухе, упав в огненную кучу, блокнот вспыхнул ярким пламенем на короткий миг. Будто его и не было. Гошка стоял с растопыренными руками, молча проследил за полетом блокнота и только потом нашелся: – Да, ты че, сдурел? И оглядывая всех, и ища сочувствия спрашивал: – Видели? Свидетелями будете, как он уничтожил важный документ! Но мужики никак не среагировали на призыв Гошки. Все деловито щурились от огня, поворачивались вперед-назад, сушили одежду и валенки. Да ты понимаешь, что натворил? Морда калмыцкая! Да я тебя! Трясся он, пальцами вытаскивая пистолет из кобуры. Да! С пистолетом можешь меня ты, а без пистолета, ты дерьмо против меня! – Стреляй скотина безмозглая! Рванул на груди гимнастерку Максим. Стоп, стоп! Это уже ни к чему! – дернул Гошкину руку сыщик. И ты уймись! – крикнул он на Максима, которого загородил Колька. Документ, понимаешь, сжег! – разводил руками Гошка. Там же все нужные записи, – бормотал он. Да не документ я сжег, а сраный блокнотик, другой заведешь! А вот люди погибли по твоей дури, их уже не вернешь! И Максим пошел на другую сторону пожарища, вытирая себе лицо снегом. Ну, что ему за это сделать? – спрашивал всех Гошка. Все молчали. Только завгар после долгого раздумья назидательно произнес: Какая же ты все – таки зараза! Да, спасибо скажи Цынгиляеву, что не выполнил он твой приказ. Сделай он, как ты велел – все до одного нырнули бы в болото. Это тебе не у берега барахтаться, да у огонька греться. Заладил – обиженного корчить, будь мужиком! Тут надо думать как за все это отвечать, да радоваться что живой остался. Да еще домой как добраться! – морщился он трогая затылок. Тут все должны быть заодно, помогать друг дружке надо. В болоте не утопли в тюрьме можем сгнить. Да, я и говорю: – чего он взбеленился? Конечно заодно все мы должны быть, – согласился Гошка. Вы вот при власти, при партийных билетах, не знаю как будете объяснять своему начальству, о вещьдоках, о погибших людях, о технике. А Цынгиляев и тут может помочь вам, если по человечески с ним общаться. А нет-оба сядете. А ты! Я? Трактор-списаный, нигде не значится. А его тоннаж по металлому – в лесосеках насобираю. Ну, партбилет могу положить за это Вот так-то, Гоша! Да я уже давно об этом думаю. Колька молчал слушавший этот разговор, то и дело подходил к поленнице дров и наклоняясь что-то слушал. Потом неожиданно схватил свое ружье и заорал: – Всем быстро за мной! Уходим отсюда! Куда, зачем? Еще не обсушились до конца! Лучше мокрым на этом свете, чем на том-сухим! Как-то уже так получилось, что после трагедии у болота, приказ Кольки беспрекословно выполнялся. Похватали свои вещи в руки на всякий случай взяли увесистые палки и поспешили за ним. Поленница дров вдруг зашевелилась как живая и стала проседать вниз, проваливаясь, уменьшаясь в размерах на глазах убегающих мужиков. Максим с той стороны пожарища ломился целиной по пояс в снегу, и скоро догнал Кольку. Гошка, сыщик и Мишка, вытащив пистолеты пятились задом, поглядывая по всем сторонам. Завгару трудно давалась рыхлая тракторная колея, и он шел как-то боком, пошатываясь и задыхаясь. Давай дядя Петя, поднажми, отойдем дальше, чего-нибудь придумаем,! – сочувствовал ему Колька. Хрен тут придумаешь, кончились мои скоростя! Задыхался он. Поленница погремела еще поленьями, уменьшилась наполовину и затихла. Преисподняя дров потребовала, вот и отполовинила их. – пошутил сыщик. А завтра может тут и ни одного полена не найдешь! – в вернул Колька Иди ты! Не веришь? – приди посмотри! Ну, сюда я больше не ходок, с вашими заморочками, – Отмахнулся сыщик. Хватит того, что случилось. Тонка кишка у районного начальства, а мы при всем этом жили и жить будем. Наше все это: – и плохое и хорошее. Вот что, ребята! Давайте поглядим, кто как одет, идти-то по снегам и морозу часа три-четыре. У половины людей не было рукавиц. Утопили, растеряли и не помнили где. Больше всех потерь оказалось у Максима, шапка и фуфайка остались в тракторе. Ни слова не говоря Мишка-охранник размотал со своей шеи длинный шарф, и накинул его Максиму на плечо. На-ка! Завязывай на лоб и уши, остальное на шею мотай. Упитанный сыщик посопел минуту-другую и скинув полушубок, снял с себя китель. Полушубок одел, а китель протянул Максиму. Тот отшатнулся от него. Вы что! Владимир Семеныч, я ведь грязный и вшивый! И одним словом калмык, точнее – морда калмыцкая! А он у вас из комплекта обмундирования. Вот-вот, грязному, вшивому и образованному калмыку, спасшему мне жизнь и моим товарищам и подарю эту одежонку. Тем более она не казенная, а так на шармочка доставшаяся по случаю, – захехекал сыщик. Ну, если так, то спасибо! – И Максим стал одевать китель. Ну, теперь сносно, – кивнул Колька. Контролируйте нос, щеки, руки. Шапки распустить на уши, дело не шуточное по морозу в темень, да по снегу из тайги выбираться. Обморозиться враз можно. Ну, вперед! И только он это произнес, как с вершины горы-бугра раздался зычный голос: – Эге-гей! И сразу же бухнул выстрел. Жакан прожужжал где-то очень высоко. Пугает сволочь! – ругнулся Колька и дернулся выстрелить в ответ, но передумал. Ладно, я его гада все равно достану! Придет весна, вскроются от снега болота, что видно было где опаска, вот тогда поглядим кто кого. А я примерно знаю где еще есть выход из подземелья. Где? – спросил сыщик. Да так тебе не объяснишь и ни к чему сейчас, тут домой бы добраться. Лыж жалко нет, я бы и сейчас его достал. А он нас не пристрелит где-нибудь? – осторожничал сыщик. Нет, уйдет отсюда, отстанет. Нам бы вон ту гору перевалить, там легче будет. Развороченная снежная целина гусеницами трактора, являла собой снежное месиво, по которому идти было очень трудно. Хотя тяжелый трактор и придавил рыхлый снег к земле. Плохо было одно: – снег набивался в валенки, которые были и без того мокрые и тяжелые от болотного купания. Один Колька от этого был обезопасен. Хотя валенки и у него были сырые и грязные, но снег в них не попадал. На их голенища он натянул выпущенные на верх штанины. У остальных были штаны-галифе военного образца: от колен до щиколотки с зауженными штанинами, которые на валенки не натягивались, а заправлялись вовнутрь. Колькин маскхалат был изодран в клочья и залеплен грязью и он с ним расстался еще у болота. Пятеро мужиков сопя и матерясь тянулись гуськом по тракторному следу. Попробовали идти целиной, снег был почти по пояс, было еще трудней. Труднее всех было завгару. Сильно болела голова от удара, да еще он задыхался по причине военного ранения. Надрывно кашляя, он хватался руками за грудь, и оседал в снег от головокружения. А Колька все торопил, подгонял: – Быстрей, быстрей! Услышав кашель завгара он пропускал всех вперед, а сам возвращался к нему, поднимал и навалив его на свою спину стоял так, ожидая, пока тот отдохнет. Потом закинув его руку себе на шею тащил некоторое время. Не дойти мне, Коля! – сипел завгар. Ты это брось, дядя Петя! К отцу доберемся, он тебе живо все на место поставит. Совсем худо будет на мне прокатишься. Катался же я на тебе когда маленький был. Нам до перевала добраться бы, а там рукой подать до Дергуновой заимки. Пустят отогреться. Люди же. Кто их знает, Коля староверы неразгаданные создания какие-то. И люди вроде и все у них не так, по своему. Ладно, дядя Петя, ты молчи больше, дыши ровнее. Мороз-то вишь поджимает, небо вон вызвездило, еще холоднее будет. Уже на подходе к перевалу неожиданный сюрприз выкинул Гошка. Он завилял из стороны в сторону, точно пьяный, прижав одну руку к груди, второй размахивал пистолетом. Хватая широко открытым ртом воздух, он захрипел вдруг плашмя завалился в снег. Георгий Иваныч, ты чего? – оглянулся на него Мишка и остановился. Шедший сзади Гошки сыщик споткнулся о его ноги и чуть сам не упал. Отдыхать задумал? – спросил он его, шумно отдуваясь. В ответ молчок. Своими валенками он попинал его подошвы. Никакой реакции. Подошедший Максим, стал медленнее переворачивать его на спину. Гошка застонал. Максим рукой провел по его лицу, стряхнул снег и попросил: Посветить надо. Сыщик пожурчал фонариком-динамкой, но света не получилось. Мишка зажег спичку и осветил его лицо. Ясно, – коротко сказал Максим, – сердечко барахлит и засунул свою руку ему под китель и стал растирать грудь. Тяжело дыша подошел завгар