милый! Курочки-то лесные, рябенькие все-заметил поди. А где несутся они – неведомо мне. Дичь. Напасть одна от них, огороды токо разгребают. Квасу, хлебца, соли – не желаете отведать? – увещевал его Фрол. И-а,! взвывал в конец растерянный сборщик налога. Так вот живешь и что даже медовухи нет? Поищем – найдем – милости просим! – И он широко открывал низенькую дверь из толстых плах. Предупреждаю: – цеплялся за последнюю нить пришелец: – не сдаешь ничего, – имущество буду описывать. Как богу угодно, како там наше мущество! – прятал улыбку в усах и бороде старик. Перед низкой дверью обязательно происходил такой разговор: – Дверь-то чего не прорубишь повыше? А нельзя! Почему? Прадеды так построили. И чтоб входящий согнул свою гордыню, поклонился иконам – Христа Спасителя, да Божьей Матери! Согнувшись пополам старик пролез в дом и стал истово двуперстно креститься перед множеством икон на противоположной стене и углу. Следом пролазил агент и раскрывал рот от удивления. Просторная изба была пуста. Стены ее были сплошь увешаны старинными иконами. В левом от икон углу огромной глыбой стояла русская печь, около которой на шестке и на лавке стояла нехитрая посуда. В основном глиняная и деревянная. Поодаль от печи стоял громадный стол с лавками. За занавеской – широкая деревянная кровать, с несколькими подушками, застеленная самотканой ряднухой. А где все остальное? Растерянно развел руками агент. Богатство твое где? Все туточки! – заулыбался старик. Основное богатство вот! – согнулся он перед иконами и закрестился опять. Заглянув за печь он увидел двухярусные полати, и двух женщин старую и молодую, отвернувшихся от него. А спите та где? У тебя ж семья большая, сколько душ? Не считал, но поболе двадцати душ. Места всем хватает; – печь, лавки, полати. Слава богу! – Засмеялся старик. Милости просим к столу! И как только сказал он это, к столу точно приведения из-за печи засновали старуха и молодуха, в низко повязанных на глаза платках. Первым появился на столе хлеб, – самодельной выпечки, соль, вареная картошка, огурцы, грузди. Хозяин из-под печки вынул ведерный березовый туесок и поставил его тоже на стол, налив большущую глиняную кружку пахучей желто-коричневой жидкости. Ее поставил он перед гостем, а себе плеснул ложки три в деревянную плошку. Гость нетерпеливо поглядывал на действия хозяина. Слава тебе господи! Пошептал что-то еще старик и перекрестившись наконец возвестил: – Будем здоровы! Кушайте на здоровье! – и первым хлебнул из плошки напитка. Вы что ж так мало себе налили? – забеспокоился гость. Да не пьем мы, недосуг все. Дела. Это к вам из уважения пригубили. Растаявший агент от хозяйского внимания, понюхав содержимое кружки, начинал медленно пить. Осушив половину, он долго отдувался, весело поглядывал на хозяина: – А ничего! Хороша! Хвала господу и моей хозяйке! Она проворит медовуху. Так давай их сюда, чего ж они за печкой? Недосуг им милый, они уже на огороде лопатят. С этим сами тут управимся, хлопал он по туеску, и подливал еще гостю. Тот охотно выпивал, закусывал солеными груздями, которые все выскальзывали из его рук и ложки. Вилочку бы какую-никакую, груздочек поддеть! – вопрошал хозяина гость. Не держим такого баловаться, – хитро усмехался Фрол, а вы пальцами ужмите и в рот. Никуды он не денется. Ой, хорошо-то как ! – умилялся гость и пытался подняться, чтобы обнять хозяина. Но этого ему не удавалось. Выпитые две полные кружки медовухи напрочь приклеивали его задницу к лавке, а ноги к полу. Поикав несколько минут и уткнув голову к столу, он засыпал, бормоча что-то непонятное. Савелка! – кликал Фрол внука, лет двенадцати, – подь к баушке, оповести, – повезу этого разбойника в село. Деда, а я! Куды без тебя? Впрягай в двуколку мерина и дуй за нами, заодно в лавку за карасином съездим, да и не пеши же назад возвертаться. Гость в угарном сне пытался оплакивать бродягу из Забайкалья и неудачно дернувшись сваливался с лавки на пол. Ну, видит бог, накушался досыта и боле не хочет сидеть за столом! Кормили чем богаты! – ухватывал он безвольное тело налогового агента. И на руках – лопатах. Словно малого дитя нес его из избы, осторожно пролезал с ним через низкую дверь. Уложив его, в его же собственную телегу, усаживался сам и почмокивая на лошаденку агента, отвозил его в село. Сдав его с рук на руки одинокой бабке – Ефимихе, у которой обычно останавливались агенты, он окольными путями возвращался назад, спосылав в керосиновую лавку внука. Сам он не любил встречаться с людьми. Люди-то были любопытные, все любили выспрашивать, ехидничать. А Фрол не любил на вопросы отвечать и сам их не задавал. Особенно любили задавать вопросы про скиты. Многое он знал, но молчал. А какой-нибудь мухоморный мужичишко в полтора метра роста доводил его вопросами до белого каления. Мужичок налетал на него как бойцовый петушок и все заставлял: – Перекрестись коль не знаешь вправду где скиты? Фрол искоса поглядывал на крикуна и надоедливо отодвигал его в сторону: – Не досуг мне паря, с тобой лясы точить! – Уходил. Мужичок теряя равновесие летел в угол, откуда выталкивали его напарники: – Погоди, морда кержачная, встретимся в тайге, тогда поглядим кто кого! Не оглядываясь на крики и угрозы любопытных уходил Фрол на свою заимку, спрятавшуюся от людей далеко от села, почти в тайге.
Вот и сегодня, в суровый зимний день, закончившийся туманными сумерками, он почувствовал в себе нехорошее беспокойство и все чаще и чаще выходил на высокое крыльцо избы и поглядывал через бревенчатый забор на темнеющий лесом косогор. Он знал, что к нему на заимку идут люди. Нет не те, что приходили исправно на богомолье. А другие которые могут нарушить уклад его жизни. Которые пробиваются к нему сквозь глубокие снега, своим приходом неся неизвестно что. Его собаки уже давно учуяли чужих, злобно скалились и глухо рычали, зеленея глазами. Они не лаяли такова уж была эта порода, выведенная его прадедами. Они были надежными охранниками, и молча соблюдали свое местонахождение. Не лаяли. Не обнаруживали заимку.
Первым к забору подошел Колька. Он и его спутники давно заметили, маленькие зеленые огоньки в своем сопровождении. Волки! – выдохнул сыщик и приготовился стрелять. Не сметь! Это собаки Дергунова! Такая это порода. И не собаки и не волки. Штук двадцать их у него. Стрельнешь – в клочья порвут. Так может не пойдем туда? Не тронут. Как хозяин решит, так и будет. А идти все равно уже мимо заимки. Отряхивая с себя снег, Колька пытался заглянуть в щели забора между бревнами. Тут я, Колька, не тамашись! Фу, напугал ты, дядя Фрол! – отшатнулся от него Колька. Из-за ног старика высунулись две оскаленные собачьи морды. С шумом стали подходить остальные спутники Кольки. Дядя Фрол, убери собак, сердце от страха лопнет. Но тронут, пока я не прикажу. А тут я вижу, все люди свойские, други твои, не должны быть пакостливые? Нет, нет, дядя Фрол, все люди нашенские. Ну, и лады. Гошка и завгар подвалились к забору, устало дышали. Дядя Фрол, нам обогреться, да просушиться. Фрол молча осматривал всех, потом заговорил: – Мокрые да живые, а мертвым все равно какими быть. Да у бога одинаково все на виду. И он распахнул одну воротину широких ворот. Без радушия впускаю вас в свое подворье, истину молвлю. Прости меня Господи! Из-за ворот высунулись еще две оскаленные собачьи морды и зарычали. Дядя Фрол! Да убери ты собак, не пройти же нам! – взмолился опять Колька. Совершивши тяжкий грех, живите сами в вечном страхе! На манер молитвы ответил старик и пошел! В глубь двора. На крыльце металась громадная псина, глухо рыча. Вызвездившееся морозное небо позднего вечера и луна хорошо освещали округу, бородатого высокого старика и его свору собак. Мужики сбились в кучу, вытащив пистолеты. В геене огненной ваше место, да исполняя заповедь господню приходится давать вам кров. Хорошо чищенная от снега дорожка вела к крыльцу и раздваиваясь уходила в глубь двора. Собаки сгрудились у крыльца щетинясь загривками, задыхались от злобы. Дядя Фрол, мы же не зайдем в избу, вон собаки что творят, аж мороз по коже! Неча в избе вам делать, лихим людям там не место. Да и псица вас туда не пустит, щенки у нее в сенцах. В баню шагайте!, – махнул он рукой на чернеющую невдалеке постройку. Чего в дом-то не пускаешь? – взъерошился Гошка. Смотри, Фрол Варламыч найдем чего недозволенного в доме пенять на себя будешь! – потряс пистолетом Гошка. Ну этой пукалкой не тряси, Георгий! Я знавал твоего отца – люднее был он. А в дом мой ты не войдешь без моего дозволения, хоть и с оружием. Загрызут собаки. И как по команде рычащие псы сгрудились вокруг старика, а псица с крыльца в два прыжка очутилась впереди своры и прижав уши стала медленно подходить к мужикам. Нельзя! Будя! Спокойно сказал старик и псица оглядываясь взбежала опять на крыльцо. Фрол Варламыч! – пусти нас хоть в баню, прости нас! – выступил вперед сыщик. Простить вас не моего ума дела, а Господь Бог, разберется, время покажет. Вон идите туда, там обогреетесь. И он с собаками завернул за дом. К занесенной снегом приземистой бане вела также хорошая дорожка. Предбанник был большой, просторный, с лавками у стен. С десяток вбитых деревянных колышков в стены, говорили, что здесь бывает много народу. Но откуда приходят и куда уходят? Знал один Бог, да тайга. Колышки были вбиты и на другой стороне предбанника и Гошка задумчиво держась за них что-то бормотал. У сыщика наконец заработала высушенная за пазухой динамка – фонарик и он журчал ей, тыкаясь в каждый угол. Чего Георгий Иванович задумались? – да вот смотрю: – как это столько лет, никто ничего не знал о скитских людях? Ведь много их, судя даже по вот этой бане. И все они где-то живут потаенно в тайге. Да может это для своей семьи? Нет, Володя. Для одной семьи таких домов большущих и бань не строят. Тут брат много народу бывает. Видел сколько троп из разных сторон протоптано в снегу на подходе к заимке? Да как-то не сообразил. А ты вон Николая спроси, он тебе скажет. А че, говорить? Уже договорились до всего, тут бы в тепло попасть, обогреться. Наконец Колька открыл дверь в баню, которая хитроумно запиралась на кольцо-вертушку с надрезом. Потянуло теплом и березовыми вениками. Посветив вовнутрь сыщик засопел и согнувшись первым влез в баню. Один за другим все влезли за ним через низкую дверь, осторожно выпрямляясь. Всем это удалось, но верзила Мишка так и стоял согнувшись. Лунный свет проникал через маленькое оконце, но его было мало, чтобы осмотреться в новом помещении. Стойте пока на местах, чтобы не вляпаться опять куда-нибудь: – журчал сыщик фонариком. Он осветил закопченный потолок, лампу с закопченным стеклом на оконце и широкие лавки по двум стенам. Длинная, широкая лавка стояла и посредине. Чиркнув спичкой Колька зажег лампу. Хоть и тускло, но она осветила пространство бани. Мужики уселись на лавки, кто где. За окном что-то глухо брякнуло и все увидели, что снаружи оконце закрыл кто-то ставнем. Светомаскировку нарушили. – Хихикнул Мишка. Сиди, помалкивай! – И Гошка стал раздеваться. Колька взял лампу и прошел с ней в угол, откуда тянуло теплом. Здесь громоздилась громадная печка-каменка из больших валунов, сложенных без единой железяки и без всякого раствора-глины. Сверху стоял старинный большущий котел закрытый деревянной крышкой. Колька со всех сторон осматривал это сооружение, заглядывая и в топку, прикрытую железной заслонкой. Вода в котле была еще теплая. Хоть раздевайся