ыло его нравоучений и угроз. Благодать! А потом начиналось все сначала, и люди терпеливо ждали очередной его ошибки. Да, погодь, залезет козел в капусту! И при случае, когда уж очень сильно допекал кого-то, то ему в глаза неслось: – Я пьяница? Да ты такой же, только еще и пустобол! Так и укрепилось за ним прозвище: – «Пустобол». А если кто в разговорах не понимал кто же такой Пустолоб, ему тут же разъяснялось: – Ну этот – «партия и правительство»! А-а, так бы сразу и сказал! Витька, – Пантюха! Тьфу ты! Наказал нас Бог! Не любили его, хотя и был он коренной, местный из трудовой семьи. Еще с детства было замечено за ним: – все неурядицы свалить на других. Успехи приписать себе. До войны Пантелеев Витька в комсомольские вожаки попал по чистой случайности. Пронесся слух, что комсорг леспромхоза – Ванька Елистратов, пустился в бега, прихватив с собой комсомольские взносы и печать ячейки. Приехавшие энкэвэдэшники – объявили его врагом народа. Перерыли у него все дома, нашли под крышей сломанный ламповый радиоприемник, который для толпы зевак был примерно как атомная бомба. В довершение к нему из-под крыши подобно змее, был сброшен и моток проволоки, предназначенного для антенны. Всего этого хватило для того, чтобы громогласно меж военными были пролизнесены слова: – Голос Америки, слушал, сука! А в толпе тут же зашелестело: – Шпионом, стало быть, был Ванька! В черном воронке увезли его отца, который никогда назад уже не вернулся, хотя всем известно: – ни сын за отца, не отвечает, ни отец за сына. Ниче, ответит, одна шайка-лейка! – заключили энкэвэдэшники. Хотя Ивану было уже 19 лет и со дня на день он должен был уйти в армию. Не хотел служить Богу, послужит теперь черту! – неслось в толпе. Витька в ту пору работал сучкорубом в лесосеке. Работа была тяжелая. Он все хотел быть маркировщиком готовой древесины. Не брали. Нужно было соображать какого сорта было дерево и определенными символами ставить клеймо на его торце. Витька с трудом понимал эту науку. А как понимать? Если Витька – дылда, под потолок ростом, а еле-еле закончил семилетку. Полгода поработал сучкорубом, а тут уж повестка за повесткой из военкомата. Скоро в армию. Ну и ударился в гульбу. Ходил с девками какими попало, лишь бы время проводить, а на любовь ему не везло. Давно он сох по Вальке Изоткиной – гибкой черноглазой девке, дочке завстоловой, да она ни одним глазом на него. Но он своими надоедливыми упорствами даже проводил ее несколько раз домой. Да заметил, что она с Ванькой – комсоргом уж очень обходительна, и он с ней – прямо сплошная вежливость. Иван – парень, серьезный, в плечах крепкий, гораздо смелее Витьки. Когда доводилось встречаться им в кругу парней, Иван просто не замечал Витьку или смотрел на него насмешливо. Витьку это бесило, но против Ивана он не мог пойти в открытую вражду, а пытался мстить из-под тишка. Он хорошо помнил как Иван раскидал троих довольно крепких вербованных парней, которые из озорства отобрали кепку у слабосильного Митьки Шувалова, проходившего мимо со своей девкой. Перекидывая кепку друг другу они попутно похабно тискали его подругу, которая тоже была тихая и слабая, и не могла противостоять нахальной троице. Митька отупело метался за кепкой, а его зазнобе задирали подол и подталкивали ее к кустам. Девка была из высланных латышей еще с 37-х годов, русский язык знала плохо и только с мольбой повторяла: – Не можно! Не можно! Парни еще нахальнее продолжали эту игру и скалились: – А Митьке значит можно? Девка толком не понимала и соглашалась. Можно! Можно! Ну, вот мы по согласию раз можно! И затолкали ее в кусты. Нет! Не можна! Завизжала латышка. Митька отчаянно кинулся на выручку, но тут же отлетел от сильного тычка в грудь и растянулся плашмя на земле. На, свою кепку герой, подожди немного, отдадим и твою подругу! Всю эту картину видел Пантюха – Пустобол, облокотясь о забор и грызя орехи. Когда девку затащили в кусты, а на лежащего и рыдающего на земле Митьку уселся один из озорников, Пантюха хищно ухмыльнулся и нехотя стал уходить отсюда. Куда ты? Четвертым будешь? Осклабился караульный. Меньше по возрасту пацаны тоже видившие эту картину прибежали к Ваньке Елистратову, удившего рыбу невдалеке на речке. Вань, там Таежнинские парни девку в кусты затащили и Митьку Шувалова бьют. Ванька молча сорвался и пустился за пацанами. На бегу наткнувшись на Витьку, который шел ему навстречу с какой-то кислой ухмылкой, он спросил его: – ты видел? Где они? А мне какое дело? Безразлично ответил тот и пошагал дальше. Туда, дальше! Указывали пацаны. Ванька коршуном налетел на обидчика Митьки и тот растянулся рядом с ним. В кустах глухо мычала девка, очевидно ей заткнули рот. Иван рванул туда и скоро один за другим оттуда выскочили оба парня с расквашенными носами, поддерживая штаны. Следом за ними выскочил и Иван с дубиной в руках. Вся троица не стала дожидаться дальнейшей развязки и быстро ретировалась за речку, попутно ополаскивая разбитые морды, и выкрикивая: Погоди, комсомол, мы еще встретимся! Иван вернулся к поверженному Митьке, поднял его и толканул в кусты к девке: – Иди, успокой ее, ниче они ей не сделали! Веревка на трусах крепкая оказалась, – засмеялся он. Женись на ней, хорошая девка. Знаю, ответил слабосильный жених. Позор мне, не смог защитить, заскрипел он зубами. А ты не переживай, все равно враг разбит. На свадьбу зови! – уже уходя крикнул Иван. Все действия Ваньки, из ближайших кустов наблюдал Витька-Пустобол, и с горечью заключил: – да, с Ванькой связываться в открытую нельзя. Его другими методами надо гробить. А с Ванькой он иногда все-таки встречался, правда отношения у них были довольно натянутые. И когда он в открытую спросил ее, – че в Ваньку втюрилась? Она не боясь ему ответила: – а чем ты лучше его? Он-то хоть парень как парень, с ним хоть куда можно, всегда защитит. Да че ты знаешь обо мне? Может и жить-то дальше мне не нужно? Это почему? – встревожилась Валька. А потому! Давил на жалость Витька. Приходи вечером к речке, на изгиб, – узнаешь! А если не приду? – допытывалась она. Не придешь, утоплюсь! – отрезал он и повернулся уходить. Ой, приду, приду, Витя! – вконец испугалась Валентина. Вечером он пораньше пришел на условное место держа подмышкой что-то завернутое в тряпку и уселся на берегу мрачно глядя на воду. Ты уже здесь? – вынырнула из-за кустов принаряженная Валька. В душе у Витьки сладко заныло. Он встал и все-так же держа что-то подмышкой подошел к ней. Давно жду тебя, Валя. Ну, рассказывай, что ты хотел сказать? В общем, если будешь с Ванькой лазить, а со мной нет – утоплюсь! И он лихорадочно стал разворачивать тряпку, в которой оказался увесистый камень, крест-накрест перетянутый веревкой, с болтающейся петлей. Вот, петлю на шею и в воду! – истерично закричал он. Витенька, да ты что? Не надо миленький! – В страхе залепетала она, вытаращив глаза. Услышав ласковые слова, Витька сунул камень снова подмышку и полез целоваться, Валька выставила вперед руки, отталкивая его. Да не ломайся, не могу я без тебя! – Дрожал Витька, и своими руками пытался отвести ее руки от лица. Он слюняво все-таки чмокнул куда-то ее в висок и получив хлесткую пощечину, схватился за свою щеку, начисто забыв, что у него подмышкой находится почти десятикилограммовый камень. Без поддержки рук камень не хотел держаться на прежнем месте и по закону земного тяготения ухнул Витьке прямо на его белый парусиновый тапочек, сорок шестого размера, в который была обута его нога. Ух, ты, бля! – Согнулся он пополам, кривясь от боли, осторожно выдергивая из-под камня изуродованный тапочек, откуда сквозь разорванную резину носка тапочка, бурел кровью разбитый большой палец его ноги. Валька ойкнула и красиво изогнувшись выпорхнула из-под его руки, и с криком: – Дурак! – убежала. Откандыляв немного в сторону, Витька сел на злополучный камень, и страдальчески охая стал разуваться. То что было больно, и слезет ноготь с пальца, а может быть и даже кость сломана – Витьку это не интересовало. Жалко было модный белый парусиновый тапочек с красивыми шнурками. Ведь первый раз надел их сегодня на свидание. И вот тебе на! И вещь пропала и палец подплывает кровью, синеет на глазах, болит хоть ори во всю ночь. Ух! Давил в себе он боль глухим рычанием, разглядывая то палец, то тапочек. Три дня назад он был в райцентре по повестке в военкомат и удачно попал в универмаг, на распродажу летней обуви, которая и была то одна в ассортименте – в виде этих тапочек. Что там творилось! Кричали, шумели, дрались. Милиция, народный контроль! Одну вещь в руки и баста! Набрался Витька терпения, отстоял километровую очередь. Еле достал. Размер-то сорок шестой еле-еле разыскали. Да натерпелся стыда, пока мерил. Продавцы в одну дуду: – мерить в носках! А где они? Он их отродясь не видел, кроме зимних шерстяных, которые вязала мать. Да в портянках в сапогах. А портянки какие? Знамо, из всякого рванья по полгода не стиранные. И когда он вывалил из сапога свою опрелую ногу в вонючей портянке, толпа резво раздалась по сторонам вокруг него, затыкая носы и весело подхихикивая. Как назло, рядом с ним оказались почти одни девчата. Тапочки-то хоть на кого годны! И пошло-поехало! Язвили как хотели. А он уж с одной даже многозначительно переглядывался. А она возьми да и скривись; – Ну, у паренька и гигиена! До сих пор в мозгах стучит это слово. А спросить кого, что это такое? Стыдно. И вот теперь он сидел, рассматривал, свой палец и вспомнил как достались ему тапочки. Через стыд, а теперь и еще боль. Другой обуви на лето у него не было. А главное, – пофорсить не успел. А тапочек безнадежно разворочен, резина рвано выпячивалась, оторвавшись от парусины, закровянилась. Балбес! Полез целоваться! Вещь испортил. Лучше бы в райцентре пивка попил, вспомнил он ребят толпившихся у пивной бочки. Ведь звали же! Нет, Вальку хотел удивить! Удивил. Обернув палец молодым лопухом, он замотал его шнурком. И взяв тапочек и известный камень спустился к воде. Закатив штанину, он опустил ногу в воду и сразу почувствовал облегчение. Вода у ноги малиново окрашивалась и уносилась прочь. Он немного успокоился, бултыхая рваным тапочком по воде. Кровь с него почти смылась и Витька вспомнил, что в гараже можно взять клея и попробовать заклеить дырку. С Валькой только вот ничего не клеится, – размышлял он. Убежала, а может здесь где обретается? Девки-то они хитрые. А может домой убежала, бинт принесет. Придет, придет!Даже из любопытства и страха, чтобы я не утопился. И обрадовавшись удачной мысли он заулыбался. Ну, а тогда уж, не буду терять время. Доберусь до нее, дело-то к темноте идет. Сама пришла, ведь никто ее сюда силком не тянул? И он подвинулся ближе к кустам, высматривая там более удобное место. А там, уйду в армию, сама будет бегать. Девки они такие, только бы добраться до них, а потом сами виснуть будут. Витька забыл про боль и разъехался в улыбке, сладко потягиваясь. Ну, герой, чему радуешься? Вдруг услышал он Ванькин голос. Вот уж кого бы Витька сейчас не хотел видеть, так это Ваньку. А ты че, мне лекцию пришел читать или взносы собирать? Взносы ты с меня уже содрал, а в лекциях я не нуждаюсь. Да, нет! На утопленника пришел посмотреть. И он поднял камень с веревкой с места, где Витька сидел раньше, и стал рассматривать. Не трожь! Не твоего ума дело! Дай сюда! Рванулся к нему Витька, осклизаясь мокрой ногой. Ванька отскочил в сторону и засмеялся: – завтра как раз будет бюро райкома, будет чего показать. Пещерное орудие