вом, от имени комсомольцев села и по рекомендации райкома комсомола, предлагаю избрать нового комсорга Орешенской комсомольской ячейки. А как же Ванька Елистратов? – выкрикнули из-за. Своевременный вопрос – согласился райкомовец. Бюро райкома освободило – бывшего комсорга вашей ячейки от занимаемой должности в связи с произршедшими событиями. Окаменевшая Валька молча подошла к столу и положила комочек в бумаге. Райкомовец развернул бумажку, оглядел печать со всех сторон и остался доволен. Валька раздумывала – каким образом спрыгнуть со сцены, все было запружено молодежью. Очкастый энкэвэдэшник подошел к ней и положив руку на ее плечо сказал: – пройдемте за кулисы, черным ходом выйдете. И как только они ушли за кулисы зал опять загалдел: – Все, в воронок Вальку увели! Труба дело! К сцене спешно проталкивался Витька Пантелеев. Он не стал забираться на сцену, так как был выше всех ростом на голову-две. Можно мне? Райкомовец согласно кивнул. А я вот думаю так!: – заорал Витька. Вы вот жалеете, что наша комсомольская организация стала меньше на два человека? На бывшего комсорга и его подругу? – кивнул он на кулисы. Нет, с их уходом, комсомольцев в нашем селе станет вдвое больше. Втрое! Ты, че, Пантюха, их еще не исключили из комсомола! – заорали в зале. Будьте спокойны, исключат! Так, товарищ секретарь райкома? Правильно мыслите, товарищ! Поднялся райкомовец. А позвольте спросить, из каких резервов вы желаете увеличить численный состав комсомольской ячейки села? Все просто, Я уже давно веду разъяснительную работу о вступлении в комсомол молодежи. И сейчас со мной пришло пятнадцать человек сознательных ребят желающих вступить в комсомол. Ну, дает Пантюха! Шантрапы набрал сопливой! – заревел зал. Райкомовец мертвым взглядом вперился в зал и протянул вперед растопыренную руку, словно отталкивая к задней стенке всех стоящих. Тихо! – рявкнул он. Вот вам зрелый подход сознательного комсомольца, мобилизовавшего все свои силы в трудную для нас минуту. Есть предложение товарищи, от бюро райкома, и от себя лично избрать комсоргом Орешенской комсомольской ячейки – товарища… Пантюху! – засмеялись в зале. Как, как? Моя фамилия – Пантелеев Виктор Авдеевич. Э-э, товарища Пантелеева Виктора Авдеевича! Зал засвистел, затопал ногами, Витькины союзники закричали: – «Ура»! – давайте на сцену товарищ! Витька словно на ходулях, шагнул на сцену. Секретарь тряс ему руку, слащаво улыбался. Тридцать комсомольцев будет у вас в ячейке, переименуем в комсомольскую организацию, а вас освободим от производственной работы. Сорок будет и пятьдесят, – серьезно ответил Витька принимая печать. Потом спешно принимали в комсомол Витькиных соратников, пацанам едва исполнилось 14-15 лет, и шмыгая носами, они диктовали свои фамилии и данные секретарю райкома. Ваш комсорг соберет с вас фотографии и привезет их в райком, а билеты вручать мы приедем сюда специально. В торжественной обстановке. Ура! – орали новоиспеченные комсомольцы спрыгивая в опустевший зал. А где ты был раньше Пантелеев? Че-то я тебя не знаю? Да тут я рос, местный, каждый меня знает! Уже довольно развязно вел себя Витька. Молодец! Такая массовость! Весело кивал секретарь энкэвэдэшнику. Видишь, как у Ленина? Из искры возгорится пламя? А тут можно так сказать: – из пожара растет и увеличивается комсомол! В точку! В точку! Смеялся секретарь. Вот так Пантюха неожиданно для всех и даже для себя, стал комсоргом леспромхоза. А Вальку Изоткину в тот же день увезли в воронке в райцентр. Домой она вернулась примерно через месяц. Уже шла война. Валька была вся почерневшая, закаменелая, в платке словно старуха. Прямиком из райцентра она пошла на кладбище. Разыскала еще свежую могилу со столбиком и надписью на фанерке: – «Елистратов Иван Николаевич, 1922-1941гг. Валька молча положила на могилу несколько полевых цветочков и рухнула на колени, глухо зарыдала. Ивана нашли убитого у Горелой балки. Рядом валялась искореженная аллюминевая столовая посуда, разбитые под сургучем водочные бутылки. В его руках был березовый кол, которым очевидно он и крушил бандитов и награбленное. Многочисленные раны на теле и два пулевые раны на голове, свидетельствовали о том, что борьба была неравная, смертная. В каком состоянии были бандиты, осталось загадкой. Их не нашли. Возможно их поглотило болото в спешном отступлении, или они укрылись далеко в тайге, до сих пор никто не знает. Ивана нашел местный пастух, искавший убежавшую корову, ровно через пять дней после ограбления столовой. Энкэвэдэшники приезжали, походили, посмотрели в округе и не дав никакого разъяснения и реабилитации уехали, разрешив хоронить. Судмедэксперт выдал матери бумагу: в которой извещалось, что смерть наступила в результате огнестрельных ран и ушибов неизвестного происхождения. Отца Ивана так и не выпустили и никто не знал где он. Тоже самое было и с Валькиным отцом. Вроде и суд был, а когда никто не знал. Валентина с матерью покинули село, заколотив окна своей избы крест-накрест. Куда подались? Тоже никто не знал. А Витька стал освобожденным комсоргом, сучкорубом уже не работал. Стал конторским по списку работником. Парторг леспромхоза, тучный, крупный мужик, безвылазно ходивший в кителе и галифе, подмял под себя Витьку и тот мотался по его поручениям по всем лесосекам леспромхоза и в райцентр. Ишь, ты хорошего себе прихвостня нашла партия, рассуждали мужики, глядя как рьяно выполнял приказания парторга комсорг. А им чего? Им лишь бы не работать, а языками чесать.
А тут 22 июня, 41-го. Война. Еще бешенной закрутилась леспромхозовская жизнь. Собрания, митинги. Призывы шапками закидать Гитлера. Охрипшый парторг все чаще вместо себя выставлял на собраниях и митингах комсомольского вожака. Народ толпами стоял в конторе и в военкоматах, с просьбами: – отправить на фронт. Терпеливо объясняли – придет необходимость вызовут. Витька был в хож во все комиссии, кое-что знал, поэтому к нему обращались уже более уважительно. Многие его сверстники ночами уходили в райвоенкомат, так как на месте не могли добиться призыва. И на зависть многим были отправлены на фронт. К осени стали приходить первые похоронки. После работы молодежь собиралась в компании, напивалась до одурения, орала на митингах: – у конторы, где висел громкоговоритель, слушали вести с фронтов, матерились: Че нас не пускают за друзей отомстить? Парторг с комсоргом разводили руками: – партии виднее. Появились первые дезертиры с мест призыва. А некоторые хорошенько пораздумав, собирали катомку за плечи и шли не в военкомат по призыву на фронт, а в тайгу, отсидеться. Народ в леспромхозе разный, сосланный, многонациональный, бандитский, поднадзорный, а тут тебе – на. Война! Сразу почувствовались разные прорехи в руководстве, в материальном обеспечении рабочих. А кругом тайга. Нырнул в нее на десяток километров вглубь – и только видели тебя. Энкэвэдэшники сбились с ног вылавливать дезертиров и мародеров. Мотался с ними и Витька. Сначала с геройским чувством, а все чаще со страхом. Несколько раз возвращались с поимки дезертиров, с поредевшими рядами и подраненные. Ему пока везло. Он все чаще слышал едкие вопросы от матерей, сыновья которых уже погибли или были взяты на фронт. Ты-то че глотку дерешь на митингах, сам когда Родину пойдешь защищать? Он морщился от таких вопросов, и прикладывая руки к груди отвечал: – хоть сейчас готов! Но бронь на мне государственная. Лес ведь нужно давать на фронты, да и кадры готовить. Видите какая сознательность у людей? Видим все видим, пол села брюхатых девок от тебя, полководец! На эту тему не раз гонял и учил палкой родной девяностолетний дед. Ты пес эдакий, пошто дома остался? На фронт иди, сукин сын! Баб огуливать взялся! Погоди, мужики, с фронтов придут, они тебе ребра посчитают! Ты, дедуля не роняй мой авторитет, при народной должности я, как никак! Во-во! Антаритет! Ты яво в штанах покрепче запирай. Да на германца иди в сражение! А то сонного свяжу вожжами, да на худой кобыле свезу самолично в военкомат. Накаркал дед. Неожиданно взяла да и пришла ему повестка из военкомата. Официально. Будто и не был он знаком с военкомом. Ведь на призыв сколько раз отвозил он односельчан и знали его там хорошо. А тут, бац! И повестка. Почтальонша хитренько поглядела на него и сунула ведомость для росписи в получении. Ты, чего меня не знаешь? – Вспылил он. Знаю. А военный закон не нарушай, расписывайся. Пришел и тебе черед. Мой уж давно кости положил, сощурилась она глазами. Витька молча расписался. Долго ходил по кабинету конторы и разглядывал свою повестку. Точна такая как и всем, каких он видел сотни. Вот тебе и комсорг, помошник партии, речи на митингах, призывы к сознательности, журчащие «жаканы» от дезертиров в тайге. Все коту под хвост. Будто замухрышку – забитого деревенского парня, вот так, такой же повесткой. Раз и на фронт! Ведь можно было предварительно поговорить, посмотреть какие-то варианты? А тут так! – Витька взбесился. Ниче! Не на такого напали! И до поздней ночи он кутил с леспромхозовской фельдшерицей, которая имела на него виды, хотя знала о всех его похождениях. И когда он поникший от любовной утехи пьяно раскис, и рассказал ей со слезами, что вот делал-делал для партии, а она вот так с ним. Фельдшерица по бабьи мудро рассудила: А ты не бойся, Витенька! На тебя я уже давно кучу бумаг заготовила и на справке только число проставить осталось. Грыжа паховая, Витя у тебя, не позволяет служить в армии, а если и возьмут по ошибке, справочку эту не потеряй, сохрани, она тебе пригодится. Какая грыжа? Не понял Витька. А вот такая! – и она с хохотом повалила его на кровать, уцепившись руками ему между ног. Погоди, погоди! Сбросил ее с себя он. Ты на что меня толкаешь? На дезертирство? А ты давно Витя уже дезертир. Твоих ровесников уже давно половины в живых нет. А ты Витя жить хочешь! Ой, как хочешь! И на фронт не хочешь! Так ведь? А кто туда хочет, разобрались уже! Ну, вот видишь, миленький! Сохрани только справочку, а там сообразишь, что сделать. А об этом только ты да я знать будем. Я буду ждать тебя. Служивому человеку, нужна ведь верная подруга? А у тебя ее нет. Так, а че, все-таки могут взять? Могут, Витя, могут, но не надолго. Давай мой дорогой, зайди хоть к матери перед отъездом, и Лидка сунула листочек ему в пиджак. На рассвете он заскочил домой, попращался с матерью. Та молча затряслась плечами, уткнувшись ему в грудь. Потом невидяще закрестила его, приговаривая: – Сохрани тебя Бог! Узнав, что внука забирают на войну дед петушком забегал вокруг него. Че, я говорил, а? Наша родова завсегда отличалась храбростью. Я, эвон, на японской, в Манжурии чуть богу душу не отдал за Отечество. А глянь ишшо живой! И на германца бы попер, да не берут, язви их в души! Староват говорят. Так, что за двоих давай дуй. За себя и за меня. Да, домой возвертайся! И дед сунулся ему подмышку, прощаясь. В конторе еще никого не было, и он приколол записку на кабинете парторга: – Пантелеев мобилизован на фронт, и расписался. Выйдя на тракт, на попутке доехал до райцентра и первым делом пошел в райком комсомола. Секретарь развел руками, увидев его повестку: – Сам изо дня на день жду. Значит, на фронтах дела хреновые, раз до руководящих кадров дело дошло. Ну, что ж, Пока. Будь здоров! Распрощались они. В военкомат он пришел в подавленном настроении. Показал повестку дежурному сержанту и тот показал ему на длинную очередь голых призывников, проходящих медкомиссию. Но