ьно около часа. Вскочил как ужаленный; Кто стреляет? Ошалело оглядывал он избу. Никто сынок не стреляет, это пастух коров гонит, кнутом щелкает. А-а, умыться бы? На крыльце рукомойник, во двор не выходи. Людей полный двор приперло. Совесть бы имели, с дороги человеку отдохнуть не дадут. Витька умылся, почистил одежду, оделся. Ты бы поел, сынок! А давай-ка, мама, молочка, холодненького! Иди, на столе давно ждет. Приложившись к крынке с молоком, он долго пил, отдуваясь. Хорошо! Теперь пойду, в контору надо! Выйдя во двор, он увидел десятка два старух и женщин с детьми. Моего там не видел? А на моего-то похоронка пришла! – заголосила молодуха держа за ручонку двухгодовалого мальчонку. Да, тише вы, бабы! Совесть имейте! Человек только на порог родного дома ступил! Здравствуйте, дорогие земляки рад вас видеть! Я скоро приду, и тогда все расскажу. Хотя никого своих на фронте я не видел. Мама, успокойся! Витька, вышел со двора. Да, Агриппина, повезло тебе! Живой сынок возвернулся. Надолго? В награде вишь. Да не знаю я, бабы. Не успел он еще толком ничего рассказать. Устал с дороги, лег сразу отдыхать. Раненый сынок, как еще дальше будет? Засморкалась она в платок. Да ты че? А с виду-то и незаметно. Ох, ты господи! Наши то хоть какие бы возвернулись, лишь бы живые. Загалдели и засморкались бабы. Тут ко двору подлетела ватага пацанов и вразнобой закричали: – У конторы митинг будет, кого-то нового ставить будут! А кто это солдат с медалью? Да Витька Пантюха! Ой, ты, неужели? Сам видал! И пацаны исчезли, будто их и не было. Бабы, пошли к конторе ли, че? Может там что-то узнаем. Двор опустел. К конторе тянулись в основном старики и старухи с детьми. Остальные были на работе, в лесосеках. Еще на подходе к конторе Витька увидел старуху с палкой, которая остановилась, одышисто хрипя и заслонившись ладошкой, рассматривала подходившего его. Ты ли че, касатик со фронту прибыл? Он хотел обойти ее, сделать вид, что не расслышал вопроса. Но старуха загородила дорогу палкой. Да, бабушка, здравствуйте! Ты, че не ответствуешь? Ваньшу внука мово грят, убило на войне – Не верится мне. А ежели правда, игде тады могилка яво? Можа че, знаешь? Нет, бабушка никого из земляков не видел. А Петьша-то, слава богу, при лазарете службу несет. Можа хоть ен жив, – здоров возвернется, – закрестилась старуха. Витьку зашатало и закрыв уши ладонями, он несколько секунд стоял ничего не видя перед собой. Занедужал ли че! А так-то с виду ладный, – и старуха поплелась на площадь. Пошел и Витька. Перед конторой было полно народа. Из репродуктора на столбе щли известия с фронтов Великой Отечественной войны. Затаив дыхание, слушали люди неутешительные вести. Говорит – Москва! Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой! Слова этой песни прокатывались морозом по коже каждого человека. Рвали души на части. Больные переставали стонать. Дети переставали играть. Идущий замирал на месте. Последние известия и песня-гимн войны закончились. Люди зашептались, заговорили громче, многие вытирали глаза. Высокое крыльцо конторы всегда служило трибуной при экстренных сообщениях; хотя поодаль на площади была настоящая трибуна, сейчас забитая ребятишками. На крыльце стояла кучка начальства, среди них первый секретарь райкома партии. Кто-то зычно крикнул с крыльца: – Товарищи, сейчас с трибуны районное руководство сообщит нам важные новости. И кучка начальства спустилась с крыльца и направилась к трибуне. Вокруг зашныряли энкэвэдэшники раздвигая толпу. Слово предостовляется первому секретарю Манского райкома КПСС товарищу Болотникову Сергею Федоровичу. – объявили с трибуны. Мотри-ка, молодой секретарь, на фронт бы ему! – раздавалось в толпе. Да, тихо вы! – наводили порядок сыщики в штатском. А на фронтах другие идут! Энти-то отсидятся, броня на них! Кричала в ухо старуха другой. Постепенно народ утих.
Товарищи! Вы слышали сами в какой опастности наша страна. И чтобы победить врага, для фронта нужны в большом количестве мясо и хлебопродукты, военная техника и оружие. Взамен разрушенных мостов, нужны новые, чтобы продвигаться вперед, чтобы загнать врага назад в его логово и разгромить. Для строительства мостов и различных военных укреплений нужно очень много лесоматериалов. Мы еще недостаточно трудимся, чтобы обеспечить всем необходимым фронта Великой Отечественной войны. К нам взамен ваших сыновей и мужей все чаще приходят известия о их гибели. Ценой своих жизней, они держат оборону фронтов. Часто бывают случаи, что похоронки приходят ошибочно. Это война – в ней много неразберихи. Дай-то Бог, чтоб это были ошибки! – Многие бабы рыдали. Но Коммунистическая партия во главе с товарищем Сталиным делают все возможное для победы над врагом. Наше дело правое. Победа будет за нами! Толпа зааплодировала. И вот, как там на фронтах? Более подробно расскажет вам земляк, который чудом остался жив. Вот фронтовая газета, в которой рассказывается о подвиге вашего земляка – Пантелееве Викторе Авдеевиче, который в штыковой атаке положил вокруг себя не один десяток фашистов. Истекая кровью, молодой Коммунист не отступил ни на шаг! Давай, Виктор Авдеевич! – широким жестом секретарь пригласил Витьку на трибуну. Ишь, ты, уже и коммунист наш Пантюха! – слышал он продираясь сквозь толпу к трибуне, пожимая руки то одному, то другому. Наткнулся он и на своего девяностолетнего деда и сграбастав его в охапку вместе с дубиной, уткнулся ему в бороду. Ну, служивый, будя, будя! – не узнал его дед Пантелей, перекрестив на ходу. Откель такой дылда? Витька-то мой, однако ишшо повыше энтого. Бьет супостата на фронтах! – загордился дед, задрав бороду. Так это твой Пантюха и есть! – засмеялись вокруг. Да, неужто? То-то гляжу, герой-солдат! – и дедок заторопился к трибуне, откуда уже что-то говорил солдат облапивший его. Мать, моя! – запечалился он. Пропущай меня к внуку, растуды вашу карету! Наткнулся он на двух мужиков, явно не орешенских, которые загородили собой вход на трибуну, и ни в какую не пропускали его. Как жа! Ить внук мой! Сокрушался дед. А один из мужиков шептал ему на ухо: – Помолчи пока! Твоего внука в большие начальства ставят! Старик замолчал и вытянув шею и подставив ладонь к уху стал слушать. Но солдат уже говорить закончил и толпа захлопала в ладоши. Захлопал и дед, так ни чего и не поняв. Заговорил опять секретарь райкома: Товарищи! От имени бюро райкома КПСС и от себя лично, я зачитаю приказ о назначении геройского фронтовика – Пантелеева Виктора Авдеевича секретарем партийной организации Баджайского леспромхоза. А куды ж Андронова? – закричали в толпе. Правильный вопрос, товарищи. Товарищ Андронов уходит добровольно на фронт, взамен прибывшего израненного вашего земляка. А че, значит Пантюха отвоевался? А наши-то там калечиться остались! Секретарь не обращая внимания на выкрики, монотонно прочитал оба приказа: – о назначении Пантелеева и о снятии Андронова, и пустился разъяснять о сознательности людей, понимающих существующую обстановку в стране. Для Родины и вашего леспромхоза лучше будет так, как решила партия! – подытожил он. Толпа притихла. Партия – аргумент веский, тут не поспоришь! Начальство стало спускаться с трибуны. Дед Пантелей сообразил, что митинг закончился и подняв пудовую палку вверх закричал: Желаю речь сказать! Энкэвэдэшники потихоньку отпихивали его от трибуны. Секретарь увидел эту картину и улыбнувшись широко развел руки: – Пожалуйста! Сыщики враз отошли от старика. Ругаясь на чем свет, стукая дубиной по ступеням, дед полез вверх. Поднялся, и сунув дубину в руки секретаря, раскинул руки и обняв внука, троекратно расцеловал, нагнув его голову. Потом отстранился, полюбовался, и ткнув рукой в его грудь, на медаль, сказал: Вот вам и Пантюха! В толпе весело заржали. А теперь сказывай внучек, пошто ты не на поле боя, а пришел сюда и выковыривашь с должности человека? Дедуня, да ты, ты, думай, что говоришь! Думаю, думаю, вон хлебушек от грабителев охраняю, цельные ночи думаю. Молод ты ишшо в коммандерах ходить, на которые тут тебя налаживают. Комсомолом править можа ишшо и гоже. А партийцами – рановато. Дедуня, ты что такое говоришь? Подумай о моем авторитете. Я тебе ишшо до войны сказывал, и де твой антаритет. И дед стал хвататься за дубину, которую держал смеясь секретарь, и шутливо отвел одной рукой дубину за спину, а второй обнял деда и расцеловал, и громко произнес: – Вот товарищи, как старое поколение заботится, чтобы руководство было в надежных руках! Сбитый с толку дед смутился, озирался по сторонам. Под шумок с трибуны сбежал Витька, спустилось и начальство. Давай, дед речь закатывай! – весело закричали в расходящейся толпе. Взяв дубину, прислонненую к ограждению, Пантелей потряс ею в воздухе и ругнувшись: – Растуды, вашу карету! Объегорили! Тоже стал спускаться вниз. А как ты думал, на то и партия! – выкрикнул кто-то. Сыщики закрутили головами по росходящейся толпе. Ить для пользы дела хотел мальца поучить! Не дали! – сокрушался дед, и долго еще бормотал что-то, удаляясь к пекарне. Так Пантюха стал парторгом леспромхоза. Не просто он вживался в эту должность. И поначалу сутками не вылазил из лесосек, обеспечивая лесозаготовки. Народ был разный; – вербованный, сосланный на поселение, после тюремных сроков. Палец в рот не клади! Техники осталось мало, все ушло на фронт. Надрывались бедные бабы, скатывая бревна в воду для сплава по рекам, помогая им, надрывался и парторг. Разбирая заломы бревен на реке, приходилось до пояса прыгать в воду, помогая тем же бабам и подросткам. Постепенно к нему привыкли местные жители, даже в глаза называли Виктором Авдеевичем, а за глаза навеличивали Пантюхой и «партией и правительством». Ибо не обладая достаточной грамотностью, новоиспеченный парторг затыкал рты гарланящим и несогласным, известными политическими фразами, против которых спорить было невозможно. Черный воронок постоянно дежурил в леспромхозе для несогласных. А если уж он увез кого, тот назад не возвращался. А он любыми методами зарабатывал себе авторитет. Среди рабочих, особенно сосланных, с территории, где шли бои, заработать авторитет было невозможно. К концу войны леспромхоз буквально кишел людьми разных национальностей. Их люто ненавидели местные жители, ибо почти в каждом доме поселилось горе от пришедших похоронок на сыновей или мужей, или вернувшихся инвалидами. Оттуда с их земли, из Калмыкии, Прибалтики, Закарпатья, Кавказа и Крыма. А привезенные семьи или отдельные личности из этих краев были с ярлыком – «враг народа». Предатели. Никто не разбирался. Привезли, значит так нужно. Работоспособных мужиков привозили мало. В основном были старики и старухи, женщины и дети. А их мужиков или перестреляли на месте, или они были в штрафных батальонах, или в тюрьмах и зонах. Люто ненавидел спецпереселенцев и парторг. Особенно возненавидел он калмыков, этих раскосых азиатов, которые лопотали только по своему, и гибли десятками от голодухи, морозов, и еще непонятно от чего. Они ничего не просили, стояли кучками, безропотно сносили все издевки. Твари узкоглазые ни бэ, ни мэ, а туда же – против нас! – рассуждал про себя Пантюха. И по роду своей должности – парторга, он при народе постоянно тыкал им обвинительные фразы. Мало что понимали калмыки из его политической трескотни. Они молча слушали, согласно кивали головами, кланялись. Вот, видите они признают свои ошибки и свою слабую политическую сознательность. – натворили дел под Сталингр