, зимой сиделец домашний. Детей мне помогает досматривать. Погоди! Каких детей? Безродным детям помогаю, где живу. Может и моим кто-то поможет. Он твой родственник? Нет, просто старый человек, калмык, много чего знает. Ученый или колдун! – насмешливо сузил глаза сыщик. А как хотите, так и называйте. Только дядя Церен знает то, чего не знают многие ученые. Это уже проверено временем. А почему ж мы о нем не знаем? – Озадачился следователь. А вообще что вы знаете о калмыках? – Ну, что положено – знаем, – замялся сыщик. И в итоге – ничего! – насмешливо глянул на него Максим. Можно два слова начистоту, дело-то уж прошлое? И мне-то теперь после всего этого, – постучал он по письму, – все равно. Хоть в ад, хоть в пекло, хоть в тюрьму. Ну, что ж валяй! Разговор – то неофициальный. Начнем с того, что мой народ исповедует Буддизм. Вы, наверное заметили, что мы не бунтуем, не ищем к себе сострадания. Принимаем все как есть. Потому что видим, что все бунты бесполезны. Мы терпеливы. А терпение всегда вознаграждается. Да, наши потери велики. Ничего, возродимся! Теперь: – что может остаться с разумными существами, если их дважды растоптать кованными сапогами? Я же и отвечу: – изломанное тело и истерзанные души. Что ты имеешь под дважды растоптанными? – А не арестуешь? Ну, мы ж беседуем в разумных рамках. Тогда слушайте, – сначала прошел по моему народу сапог немецкий, потом советский. Потом морозная Сибирь. Еще два слова и я больше не буду трогать политику, потому как знаю, что вам не положено слушать и допускать такие разговоры. Верно понимаешь! Покраснел сыщик. Ну, так вот! – продолжал Максим, – с одной стороны немецкие танковые дивизии, а с калмыцкой стороны – калмыцкая конница с саблями. Устоишь? Нет! Даже сдохнешь, не устоишь! Сдыхали, разбегались, но не устояли. И еще. Единственная центральная магистраль к Элисте – и та оказалась не защищена. Все заслоны сняли. Немцы прошли без всякого сопротивления, и Сталинграду добавили огня. Наверху прошляпили, а овиноватили калмыцкий народ. Да, были и у нас подлецы, не скрою. Как и везде бывает. Ну, излил душу? Это видишь ли политика, а за нее сам знаешь, что бывает. Я готов, – протянул руки Максим, ожидая наручников. Опусти, твои руки пригодятся крутить баранку. Лес давать стране надо. Зеки тоже дают лес стране! Пробурчал Максим. Не лезь в пузырь. – Я к тебе пришел как к человеку, попавшему в беду. Без протокола. Это надо ценить. Извините, нервы на пределе. Можно еще один вопрос? Давай! Как у вас оказалось это письмо? Я бы тоже хотел это знать. А появилось оно у меня три дня назад. Дежурному подкинули. С какой целью его подкинули? Кто его принес? Хотел сам у тебя спросить об этом. А теперь вижу – вопросов стало еще больше. А про трактор утопленный что можешь сказать? Или скажешь то же самое, что и все сказали, кто был с тобой? Что все сказали, я не знаю, а что бандит завладел трактором и на нем пустился в бегство – знаю. И что влетел в болото и ушел на дно его, тоже знаю, потому что сам видел. Подбежали тыкали, тыкали палками, в снежно-грязевое месиво сами чуть не поутопились. Вымокли, в грязи перевозились, а ведь мороз под тридцать градусов. Ну и как же не поморозились вы? Большой костер развели, обогрелись, обсушились, но когда домой по глубокому снегу шли, у многих носы и уши поморозились. А чего вы в барак греться не пошли? Какой барак? – осведомился Максим. Ну, что там был? Никакого барака там не было, старое пожарище присыпанное снегом было, и в стороне поленница дров. Там наверно тайник и был, про который жена пишет. Врал бандюга, хитрил этот Кабанков, надеялся сбежать. И сбежал бы, если не болото. А Кабанков утверждает абсолютно другое, что его хотели утопить, да он сумел пробраться через болото. Потом он был пойман и признался во всем. Максим насмешливо смотрел на сыщика. Извините, я не знаю как вас зовут, но скажу одно, – уважаемый. С того света, еще никто не возвращался. Не мне читать вам лекции, об атеизме и потусторонних мирах. В них верить вам по уставу не положено. Хотя грамотный человек понимает, что жизнью на земле распоряжается – Природа, Бог. Неграмотным здесь намного проще – они просто в это верят. Да, с тобой непросто разговаривать, но я доволен, что поговорил с тобой. Спасибо за добрые слова, я останусь здесь, дома, ехать никуда не надо? – заволновался Максим. Никуда, – ответил сыщик. А это письмо, что, где будет? У адресата, тебе же написано. Спасибо, спасибо, сохраню. Это самое ценное и горькое, что у меня теперь есть. Постарайся сохранить это письмо, мало ли что? Сохраню, сохраню, – прижал его к груди Максим. В коридоре послышались гулкие шаги и голоса, и в конторку ввалился парторг. Ага, вот ты где! Воззрился он на Максима. Сделаешь с такими план, как же! Иронически скривился Пантелеев. Давайка на работу, нечего рассиживаться! Не мешайте мне работать! Резко встал навстречу ему следователь. Вызывайте официально по повестке, садите в тюрьму и там сколько угодно работайте! А здесь за таких, я ответственен! Советская власть четко определила границы подобных элементов. Ну, понес! Поморщился вошедший завгар. У вас все? – обратился он к сыщику. Да, вот, еще бы минута другая и все, а вошедший товарищ против. Ну, значит все, – усмехнулся завгар. Слышишь, Цынгиляев, там задний мост тебе другой поставили, проверь, обтяни гайки сам. И в дуй в лесосеку, подмигнул ему завгар. Хорошо. До свидания! И с бумагой – письмом в руках, он выскочил за дверь. Прошу объяснить кто вы такой и почему без ведома парткома ведете какие-то беседы и допросы наших спецпереселенцев. За спецпереселенцев в нашем леспромхозе отвечаю я. А я не отбираю у вас хлеб, вот мое удостоверение. Попутно из Баджея заехал выяснить кое-что, вопрос-то с утопленным трактором не закрыт. А людей дергать от работы на день-два – не дело. А тут полчаса беседы и многое чего стало ясно. Хотя многое и неясно. А вы ж в этом деле ни на грамм не поможете! Взял назад удостоверение следователь. Помилуйте, это ваша работа, у меня своей хватает! – Замахал руками парторг. Просто на будущее – прошу информировать партийное руководство леспромхоза о своих делах у нас. Вас не было, я известил об этом участкового и он направил меня сюда, к хозяину этого кабинета, с которым тоже бы надо поговорить. Но уже нет времени, мне пора уезжать. И видите, с непосредственным начальником о подчиненном не удалось поговорить. Вы о Цынгиляеве хотели что-то узнать? Так спросите у меня, у меня о нем полная информация. Это скрытый враг советской власти! – с яростью ответил парторг. Виктор! – рявкнул завгар. Или ты поменяешь точку зрения на нормальное обращение с людьми, или…! – и завгар надсадно закашлялся. Что, или? – взвинтился парторг. А то! – наконец отдышался завгар. Лезешь куда не надо! Не трожь людей, которые работают день и ночь. Возьми себе в мозги, что если ты даже не появишься ни разу в лесосеках и в гараже, работа будет выполняться нисколько не хуже. Вы это что, против линии партии? – сузился глазами и напрягся парторг. Не трожь партию! Человеком сначала будь! – Схватился за грудь и снова закашлялся завгар. Ну, всего доброго! – шагнул к двери следователь. У вас тут интересные дела! – И он вышел. С этим Цынгиляевым надо что-то делать, что-то уж больно много к нему поблажек! – орал парторг. А ты его убей! А то он грамотнее тебя и наград у него больше! Ты человека-то ни в одном спецпереселенце не видишь! Все смеются над тобой. Случайный ты человек в партии! Лишний и ненужный. Не сметь, подрывать мой авторитет! – завизжал Пантюха. А завгар отдышавшись уже спокойнее сказал: Какой авторитет ты придумал на фронте себе, такой и тянется за тобой до сих пор. А нового за эти годы ты не заработал. Уходи добровольно с парторгов, иначе вытурят с позором. Как отец сыну говорю, как старый партиец, молодому. Неужели ты ничего не видишь? Времена ведь меняются. Тех кого ты сейчас унижаешь, скоро обретут права. И горе тогда тебе. А калмыка не трожь! У нас русских таких мало. Парторг смотрел в окно и скрипел зубами. Потом отчаянно махнул рукой и выскочил за дверь. То-то! Простонал завгар и отвалился затылком к стене.
Парторг прямиком направился к лесовозу Максима, около которого суетились несколько рабочих гаража. Максим на коленях ползал под машиной, проверяя затяжку гаек. Все нормально, – вылез он, собирая ключи. Быстро сделали ребята, спасибо! Ну, за спасибо не отделаешься, а магарыч будет в самую пору, – загалдели слесаря. Ну, за мной не заржавеет, а сейчас в лесосеку надо. Вон партийный бог идет чернее тучи давай расходимся! И Максим стал заводить машину. На удивление мотор затарахтел, хотя на морозе простоял довольно долго. Ну, что готов в лесосеку? Молодцевато запрыгнул парторг на подножку кабины. Да, минут пять-десять погрею мотор и поеду. Глядя куда-то сквозь Максима, он спросил: – чего следователь пытал? Я обязан знать! Максим молча вынул из нагрудного кармана письмо – треугольник и протянул его ему. Парторг уселся рядом, долго читал, перечитывал. Потом также свернул его и отдал назад. А еще что-нибудь известно про них? Ничего. – мотнул головой максим. Ладно. Терпи. Вышел он из кабины и пошел из гаража. Максим долго смотрел ему в след, пока тот не скрылся за поворотом. Разворачиваясь, он почти вплотную подъехал к кучке слесарей, стоящих у дверей ремцеха. Ну, че Максим слабо? Зажилил магарыч? Я же сказал, что у меня не заржавеет! Заскалился он и остановив машину, открыл дверцу кабины и нагнувшись сунул высокому мужику в нагрудный карман спецовки какую-то купюру. Давай ребята! Обмывай все хорошее и плохое! Так у русских говорят? И хлопнув дверкой поехал из гаража. Максим! Да мы пошутили! Ты смотри, отвалил на два пузыря и еще закусь даже будет. Вот тебе и Калмык! Счастливо! – неслось вслед ему.
А Максима не покидали мысли о жене и детях. Давняя боль со временем притупилось, а с появлением письма молотком стучала по его сознанию. Где ж они? Что с ними? Он допускал мысль, что Цаган находясь в нечеловеческих условиях, в бандитском логове, могла погибнуть, но дети… дети должны быть живы. У каких бы людей они не находились, и где, Деля и Кирсан должны быть живы. Живы, живы, живы! В отчаянии колотил он по баранке движущейся машины. Он до мельчайших подробностей помнил письмо и стал рассуждать, двигаясь к Истине. Река, болото, барак, поленница, бандиты, две русские женщины, немая калмычка, гора-вышка, мост через реку, название места – Горелое – Перегорелое. Стоп! Село – Нарва и там мост через реку Ману. Вот оно начало! Где-то не так далеко, от моста было место, где Цаган с детьми рассталась из-за болезни. Почему Она не пошла через мост? Сил не хватало? Что-то выжидала? Мост был под охраной! Точно! Как он забыл? Что несколько лет после войны все мосты охранялись вооруженной охраной. А тут такой огромный лесопромышленный край, кишащий спецпереселенцами и зеками. Тем более мост деревянный, подожгли и запылает ярким, пламенем. Под охраной был мост в то время! Интересно, сейчас он охраняется? В последний раз он ездил в район, что-то не заметил. Или привычное это стало дело, просто не обратил внимания. Так, идем дальше! Километрах в пяти от Нарвы, за мостом на многие километры начинается Пимское болото. А там на другой стороне его – Горелая балка и барак-скит. Точно! Бандюги, а это вероятно всего были Кабан и Длинный, смогли переправиться через реку. Через мост или лодкой? Не пишет об этом Цаган. Может лодкой, а может и на подводе перевезли ее через мост. Возможно, она этого и не помнит, если была