ий мост второй раз из строя выходит? А сделали тяп-ляп! – отсюда и результат, – откликнулся Афонька. Ну, что в таком же составе в гараж гоним? А хоть как поехали! И они поехали в гараж, сторонясь подъезжающих груженных лесовозов. Оставив машины в гараж, хлопнули друг друга по рукам, зашагали в разные стороны. По домам. Уже почти в полночь Максим пришел домой. Еще издали он увидел клонящуюся в сторону от ветра струю дыма под своей избушкой. В окошке виднелся тусклый свет, очевидно коптилка. Значит Бадмай не спал, дверь была не на запоре. Тихонько зайдя в избу, Максим прикрыл дверь и затаив дыхание, прислонился к косяку. Старик сидел на чурбачке недалеко от печки. Перед ним на другом чурбачке горели три фитилька на какой-то плошке. Чувствуя тревогу, Максим не шевелясь смотрел на эти фитильки. Их пламя моталось по сторонам и чуть они не погасли, когда вошел он и запустил струю свежего воздуха. Бадмай сидел к нему боком и закрыв глаза раскачивался вперед-назад, приложив ко лбу руки сложенные ладонь в ладонь. Он что-то монотонно бормотал, и из его горла вылетали булькающие звуки. Службу правит! Полоснула мысль Максима. О ком? Он вытянул шею и посмотрел на спавших ребят. Все были дома. Хотя при плохом свете он их не различал по лицам, а скорее сосчитал. Его взгляд как магнитом притягивался к трем горевшим фитилькам и он непроизвольно схватился за нагрудный карман, где лежало письмо-треугольник. Закружилась голова. И откуда-то издалека всплыл образ его жены сурово смотрящей на него. За ее спиной неясно как-то выглядывали детские лица. Максим зажмурил глаза и тряхнул головой. Видение исчезло. Открыл глаза; – и, (О, ужас). Большой фитилек из трех погас, дымя последними струйками дыма. Остальные два фитилька весело горели. Бадмай гадает, – сообразил Максим. Большой фитиль, который погас – Цаган. Два маленьких Деля и Кирсан. Боже, мой, что с Вами, где вы? И словно услышав его немой крик души, старик открыл глаза внимательно посмотрел на огоньки и сказал ни к кому не обращаясь: – Пропала жена. Погибла. Откуда знаешь? – свистящим шепотом спросил его Максим. С Буддой разговаривал, на огонь смотрел. Оттуда и увидел. У Максима подкосились ноги и он сполз по косяку на порог. А где же дети? Спросил он. Бадмай повернул голову и махнул рукой в угол, избы, где спали ребятишки. Там, далеко! Точно, в той стороне Белогорье, Саяны, – со страхом глядел Максим то на старика, то в тот угол, куда он показал рукой. Дядя Царен! А что? – хотел спросить Максим еще что-то. Но старик махнул на него рукой и произнес: Молчи! Терпи, больше терпел. И собрав в свою котомку принадлежности своего гадания и молитвы, повесил ее на гвоздь. Потом сел на чурбачок к печке и посасывал пустую трубку, неотрывно смотрел на огонь в печке. Максим тихонько встал, подошел к топчану и сняв с себя только валенки, прямо одетый завалился спать. Сломленный событиями дня, измотанный физически и морально, он мгновенно уснул. Утром он никак не мог проснуться. Бадмай долго тормошил его: – Айда работать! Тюрьму захотел? Наконец Максим разлепил глаза и услышал хриплый, заканчивающийся гаражный гудок. Да, да сейчас встаю! Поднялся он и с трудом доковылял до угла, где стояло ведро с водой. Поплескал в лицо водой и только тогда наконец согнал с себя сон. На чай пей! Протянул ему старик кружку с чаем, и отщипывая маленькие кусочки хлеба пихал ему в рот. Совсем отощал, самому есть надо. Заболеешь, кто нам помогать будет? Некому, – ответил старик. Максим выпил чай и стал обуваться. Валенки были сухие, старик высушил их у печки. Спасибо дядя Церен! Чаем напоил, валенки высушил. Позавчера деньги получил, не успел тебе отдать, и он больше половины денег положил на колени старика. Хлеб покупать и еще чего-нибудь будете. Заставляй ребятишек, они все сделают. А этот стол откуда? Да, вот днем учительница приходила, занималась с пацанами. После нее кто-то подвез стол, чтобы писать. Надо лавки сделать, влкруг стола, чтобы сидеть. А в школу пока не хотят брать, вши у ребят есть и обуви на всех нету. – Развел руками старик. Да, учить детей надо, – уже выходя, произнес Максим. И в мыслях у него сразу пронеслось: – а кто моих учит? Умеют ли они читать, писать? Наверное Цаган чему-то их научила? Интересно ходили ли они в школу? Следом за ним на улицу вышел старик, в наспех накинутой на плечи шубейке. Слышь, Максим, ты молодой, сильный, все одолеешь. Но только надо следить за собой, хоть раз в день хорошо есть. Ты это о чем? Дядя Церен? Чувствуя что-то неладное, остановился Максим. Заболел что ли, дядя Церен? Нет, не заболел, давно умереть мне надо! Что еще случилось, все ребятишки живы – здоровы? Все, все. Тут вот какое дело. Вчера с учительницей еще какая-то женщина с района была. Детей хотят взять в этот дом, – избушка, как это? В Детский дом? – выпалил Максим. Ага, вот, вот, чтобы они там жили. Что-то про парторга говорила, просили показать какие-то бумаги. Понимаешь, они же по-русски говорили, не все я понял. По калмыцки они не понимают. Да, да! – детей хотят в детский дом отправить, это парторг хочет совсем подрезать мне корни, забормотал Максим на русском. Чего, чего? Не понял старик. Да это я так, про себя размышляю, перешел он на калмыцкий. Дядя Церен! Пока я живой, все эти дети будут со мной. Найду своих, ну на двоих в моей семье будет больше. А документы на пацанов вот здесь у меня в кармане. Так что никого, никуда я не отдам, кто бы сюда не приходил! Ну и я тогда еще маленько поживу, хитренько заулыбался старик. И смахнул с щеки слезу. Ух, табак какой крепкий! – засмущался он, пряча в кулаке пустую трубку. В сенях подозрительно кто-то завозился и вдруг грянуло дружное «Ура! Мы остаемся! Что это, дядя Церен, пацаны, что не спали? Не спали, однако, шептались всю ночь, плакали. А Хара вчера при этих учителях сбежал. Закричал, заплакал: – Не пойду в этот дом! Так он сбежал? Вытянулся Максим. Сбежал, потом пришел. Все на месте. Ну, ладно, раз не спят, зайду-ка я на минутку. Максим вернулся в избу. Была тишина. Все ребятишки были на нарах, делали вид, что спят. Максим включил свет. Ну, что разбойники, не спите? Молчок. Ребятки, сынки мои, знайте одно, вас я никуда не отдам! Что тут началось? Пацаны мигом вскочили и галдя облепили Максима, захлюпали носами. Дядя Мукубен, родной, не отдавай нас никому! Мы будем слушаться, все будем делать дедушке Церену. Куда ж я вас отдам? Вы мои. Никому не отдам! А сейчас по местам, раздетые в сенях стояли. Холодно. А мне пора на работу. В магазин сегодня пойдете, много чего купить надо. Дядя Церен, денег даст, все расскажет. Все сынки, быстро в постель, еще рано. И расстроенный Максим шагнул за дверь, мимо заплаканного Бадмая, сидящего на чурбачке. Старик кланялся ему вслед, шепча какую-то молитву.
Глава 31
Конец февраля ознаменовался хорошим мужским праздником. – Днем Советской Армии. Хотя, если честно, то для становления армии и ее содержания, женская половина страны прилагала не меньше усилий и труда, чем мужская. В клубе должен быть торжественный вечер, где чествовали передовиков производства из мужской половины работников леспромхоза. Не исключалось, что кому-то могли вручить и награду за гражданский труд, а может бвть даже и за прошедшую войну. Воинские затерянные награды долго еще приходили после войны. То что, кому-то вручат премию или грамоту было явление обязательным. Всем начальникам лесо участков и мастерам различных служб было заранее приказано обеспечить явку бывших фронтовиков, и взрослой мужской молодежи. Фронтовики должны быть привсех своих наградах. Парторг деловито носился по всем лесоучасткам и службам и нахмурясь объяснял – приказывал: – обеспечить сто процентную явку фронтовиков на 23 февраля в клуб! Еще три дня, а ты уже десятый раз напоминаешь! – отмахивались от него. Вот на то и напоминаю, чтоб обеспечили, вплоть до лишения премии. Ну, это брось парторг! – премия выдается не за митинги, а за доблестный труд. Ну, я с тобой спорить не буду, а к кассе подойдешь за зарплатой, узнаешь, как не выполнять приказы сверху. И парторг многозначительно поднимал указательный палец вверх и тыкал им выше своей головы. Тут же вытаскивал блокнот и карандаш и что-то записывал в нем. Ты, че Виктор Авдеевич, конечно буду обеспечивать! – волновался начальник или мастер. Ну, то-то, приказы партии и правительства должны выполняться неукоснительно – самодовольно ухмылялся парторг. Тьфу, ты! – чертыхался мастер, – задолбал своей партией и правительством, – отходя в сторону. В нарядной гаража на утренней пятиминутке перед разъездом по лесосекам, было полно рабочих. Был сплошной галдеж; – смех, шутки, накурено – хоть топор вешай. Завгар, закончив рыться в бумагах встал и прокашлялся: – Так, товарищи, тихо! – Скоро наш мужской праздник и его надо встретить достойным трудом и придти в клуб в параде при наградах. В открывшуюся дверь вошли еще несколько человек, и с ними раскрасневшийся от мороза парторг. Пантюха пришел, щас лекцию о партии и правительстве закатит, и про килу чего-нибудь разъяснит, – смеясь перешептывались мужики. Да, тихо вы! Рявкнул опять завгар. Тем более, многих ждет торжественное вручение премии, за трудовые успехи. Вот я зачитываю список кому надо обязательно быть на торжестве, хотя приглашаются все рабочие гаража. А с бабами-то можно? Осведомился кто-то. А как же! Жены должны видеть праздник своих мужей, – ответил завгар. Буфет-то будет? По сто грамм фронтовых нальют? Забеспокоился известный выпивоха, – Ванька Лезнев. Ну, заплатишь – выпьешь, – парировал завгар. Значит, все запомнили, кто в списке? – Потряс листом он. В списке значился и Максим. Можно вопрос? – поднял он руку. Давай! – махнул головой завгар. Васильич! Я заранее извещаю, что наверное не смогу быть на вечере. Во-первых: – у меня нет парада, а во вторых половину моих наград отобрали в милиции и сдали в военкомат на хранение. До выяснения их подлинности. И вот, уже несколько лет выясняют. Во, дают! Зашумели мужики. А остальные где? Поинтересовался завгар. Я ж помню по приезду сюда, ты в наградах был. Да, был они у меня есть. Только я их в тайге закопал, чтобы и их не отобрали. Ни хрена себе, так это была только половина? Загалдели вокруг. Вот это да! Погоди, а документы на медали и ордена у тебя есть? Все в полном порядке! На каждую награду есть документ. Так что кто отобрал у меня награды, то пусть и празднует вместо меня! И Максим сел. В нарядной повисла неловкая тишина. Мужики нещадно курили, переглядывались и крутили головами. Да, перестаньте вы курить! Откройте дверь! – закашлялся завгар. Пантюха перестал писать что-то в блокноте и хмурясь и уставясь глазами в угол потолка начал медленно говорить: – Вот что товарищи! Поставленная перед вами задача – всем ясна, а Цынгиляеву снова нет. Он как был – э-э-э, запнулся парторг. Калмыком был, калмыком и остался! Подсказал ему весело Максим. Мужики грохнули таким смехом, что задрожали стекла в окнах. Как он был несознательным и не признающим советскую власть – так и остался! – Пытался перекричать смеющихся парторг. Ага, ты сознательный? Поднялся со скамейки во весь свой двухметровый рост Ленька Шуйков – отец многодетной семьи. Посмотри, как он работает и как живет. Ну, а как воевал награды сами за себя об этом говорят. А где ж они эти награды? У кого они есть, у того есть, – скривился Пантюха. Да видели, одну твою медальку! – завизжал кто-то из задних рядов, явно прячась. Отобрали значит не его, сюда в Сибирь загнали, значит ест