антюха очевидно увидел их, а может и услышал как они звали его. Возможно, Пантюха и искал даже его, чтобы «галочку» поставить. Тетка точно настучала ему за сахар и варенье. Она бы может и не хватилась сразу всего этого. Да, проклятое черничное варенье, без следа не съешь. Губы и язык долго будут фиолетово-синие. К тетке он заявился вечером как ни в чем ни бывало. Где шлялся, остолоп? Кто у коровы чистить будет и поить ее? Жрать-то пришел? – Ярилась она. Ну, промолчи, буркни что-нибудь, уйди в стайку к корове. Нет же, взялся огрызаться: – Я че утром не чистил и не поил что ли? Ааа! Округлила тетка глаза. Варенье черничное лопал! И кинулась в кладовку, оттолкнув его от двери. Может и убежал бы он, да не тут то было! Тетка подперла дверь из избы лопатой. И обнаружив пропажу варенья и куска сахара, вихрем ворвалась назад и отхлестала его по щекам и взялась за уши. Тут его терпение кончилось. Он боднул ее головой в живот и ящерицей скользнул между ее грузных ног, и кинулся бежать куда глаза глядят, все-таки успев прихватить свою шапку. Тетка растянулась на полу и заголосив: – Убили! Ой, люди! Осталась дома. Побродив немного по селу, он свернул к калмыцкой избе, где и заночевал среди калмычат. В школу надо ходить, тогда Пантюха не тронет! – Озарила его мысль. И утром тщательно умывшись, он побрел в школу. В школе можно было прокормиться, так как все пацаны брали с собой что-нибудь съестное, на худой конец – кусок хлеба. С ним делились охотно, кто не хотел связываться с ним, а кто просто по-товарищески, зная его положение в жизни. «Настреляв» кусаников, он даже неплохо поел и решил, что даже если сегодня не поест у калмыков, то не здохнет. Были худшие времени. Родной его тетки Катьки, знаменитой трактористки, дома не было уже целый месяц. Она была где-то на учебе, переучивалась на машинистку эл. станции. Все знали об этом. И если бы он даже забрался к ней в избу, а он знал, где лежит ключ, то его все равно бы вычислили соседи. А так придется ночевать у калмыков, да чтобы никто не видел, а то в школу не пустят, заставят проходить санобработку. А там его возьмут тепленького и голенького. Не, лучше перекантуюсь у калмыков, созрела у него мысль. День бы скорей кончился! Вот он и согласился поиграть в войнушку на штабелях. Почти никто не увидит. А тут, черт принес Пантюху. Может даже за ним. Может даже в колонию захочет отправить. Сколько всяких дел и краж остались не раскрытыми. Свалят на Тольку, напишут, что захотят. И нате вам! Малолетка обеспечена! А че я там не видел? Лучше детдом, оттуда хоть сбежать можно. Если бы не Пантюха, то может быть и не искали. А пацан, отрабатывая на брюхе назад по користым бревнам, начал ногами выгребать снег. А-а-а! Вот ты где? Заорали пацаны, увидев наяву Тольку, с задранной чуть ли не до подмышек фуфайкой. От заднего поползновения. Дураки! Быстро линяйте отсюда! Пантюха уже у моего штабеля идет! Пацаны враз пропали из вида, и чуть не ломая шеи свалились в снег между вторым и третьим штабелем, и пустились бежать в ельник. Там их кто-то пуганул и они, чуть ли не по пояс в снегу, уходили по косогору. Толька никак не мог развернуться, чтобы узнать, пойдет ли парторг между его штабелем и тем, откуда удрали пацаны. Если он пойдет тут, то он успеет выскочить с обратной стороны. Только он успел развернуться, еще даже не успел выглянуть между штабелями, как раздался страшенный грохот вначале штабеля и задрожали бревна, между которых он лежал. А-а-а! В страхе закричал он, давя в себе крик, так как боялся быть обнаруженным, и кувырком выкатился из щели, больно ударился коленкой о бревно уже где-то внизу, хромая и преодолевая глубокий снег, пустился бежать вокруг штабеля. Выбежав на дорогу, он метнулся на одну сторону конца штабеля, потом на другую. Пантюхи нигде не было. Неужели он обвалил штабель? И почему-то все поглядывал на старую нерабочую телефонную линию, с кое-где оставшимися проводами. Еще убегая, он услышал звук лопающейся струны, но было не до того. Потом провода покачивались и болтались оборванными концами. Пацан побежал дальше по дороге, высматривая между штабелями Пантюху. Его нигде не было. А ведь он должен был идти как раз мимо обрушившегося штабеля. Неужели попал под бревна? Чувствуя какое-то сильное волнение – мелькнуло у него в голове. И уже ни от кого не таясь, он выскочил на берег к речке, где-то за пятым штабелем, и увидел бегущих людей с плотбища. Поодаль, остерегаясь подзатыльников рабочих, выглядывали пацаны обеих команд. Толян, чего там? Да толком не знаю! Кажись, Пантюху штабелем накрыло. И все зачарованно смотрели, как с обрыва нет, – нет, да и скатывалось очередное бревно. То оно бухалось торчком на лед, проламывая его, то просто гремело на скатившиеся бревна и останавливалось в самом непредсказуемом положении. Лед на реке под тяжестью скатившихся бревен лопался, проваливался и по снежной целине русла хлынула освободившаяся вода. Первым подбежал к Тольке запыхавшийся мужик. Че там? Почему? Хватал он ртом воздух. Пантюха там шел и нету его! – Там наверное! Дрожащей рукой тыкал он в обвалившиеся бревна. Какой Пантюха? Сколько ребятишек погибло? Не-е! Наши все живы. Нас там не было. Нас десять человек было. Все живы. Прибежавшая тощая маркировщица Валька Ананьева, услышавшая слово «десять», присела на корточки и обхватив голову руками заголосила: – боженьки ты мой, как же ты допустил гибель деточек! Это ты, вражина детдомовская, завел их на погибель! Цыц! Дура! Рявкнул на нее мужик. Обскажи точнее, какой Пантюха? Ну, ну этот киластый! – лепетал пацан трясущимися губами. Парторг, что ли? Пантелеев? Да, он. – Пятился в страхе от мужика пацан. Подбежали еще мужики, бабы, приковылял хромой мастер. Все живы? Были первые его слова. Да, вот пацан говорит, – Пантюха, то есть парторг, шел там в это время. Да ты что? Что шел, еще в далеке я сама видела, а тут у этого штабеля уже не смотрела, потому как работала. А не этот ли змееныш подпорки выбил? Ощерилась Валька и кинулась к Тольке. Пацан мигом очутился на оставшихся бревнах обрушившегося штабеля. Сама дура, и не один парень к тебе не подходит. Ты же сама подходила к этому штабелю и что-то там делала. Сам видел! – Заорал пацан, отступая еще дальше. Вот скажу НКВДшникам, они живо узнают, откуда у тебя ноги растут! Ну, гад, я тебе сейчас покажу! И Ваьлка запрыгнула на бревно, свалившееся с обрыва, намереваясь побежать за пацаном по оставшимся бревнам. И закричала как зарезанная, закрыв лицо руками, плюхнулась задницей в снег. Ой, вот он! Вот он! Тыкала она рукавицей на бревно, на котором стояла. Смекнув, что здесь что-то не так, мужики кинулись к ней и стали рассматривать то, на что она тыкала рукой. Сначала подняли ее, чтобы не свалилась с обрыва и дружно накинулись на Тольку. Точно звереныш! Безотцовщина, она и есть безотцовщина! Некому поучить. Надо же, так девку обидеть? Жалели они Вальку, у которой начался приступ кашля. Она плакала и визжала: – Да отстаньте вы от него! Человек погиб! Вытаскивать надо или милицию вызывать? Стоп, стоп! Перекосился мастер, подойдя ближе к бревну. И тыкая в бревно пальцем, пытался что-то сказать: – Э-э, – то, то! Это он! Парторг! – Наконец обрел он дар речи. Где? Разом выдохнули стоящие и кинулись к бревну. Под бревном, в углублении, виднелась одна нога в белом фетровом валенке, фасонисто обшитом полосками коричневой кожи. Такие валенки, громадного размера, были только у парторга. Их нельзя было нигде купить. И стоили они дорого. Это знали все. Второй ноги не было видно, так как пространство между нижними бревнами было завалено корой и снегом. Мужики бестолково стояли, покуривали. Хана ему! – Выплюнул окурок Пашка-сучкоруб, точно кости все переломало. Валька уже утихла и все чаще поглядывала на Тольку. Толя, зачем ты на меня наговорил, будто я что-то делала у этого штабеля? Начала она ласковым голосом. А ты зачем меня обзывала и договорилась, будто я подпорки выбил? Подпорки просто не выбьешь. Я же видел, как мужики выбивают – ломиком и кувалдой. Ну я это так, обозлилась. И я обозлился, думаешь, хорошо слушать, когда тебя постоянно обзывают как попало? Конечно нет, не сердись на меня. Да я то че? Так мы дообзываемся, что нас обоих в воронок сунут. А которые виноватые, на свободе останутся. Точно, точно. Чего на пацана взъелись? Хромой мастер Гришка вытирал шапкой лоб и надсадно размышлял: вчера обход по всем штабелям делал, что у дороги – все подпорки стояли. Все было в норме. А сегодня, замотался и не успел. А тут еще снегу ночью намело, все засыпало. На Пантелеева злобились люди, могли и подстроить, – встряла старая баба. Диверсия, думаешь? Как хошь, называй, думаю, штабель рухнул не спроста. Мужик, прибежавший первым, все задирал голову вверх и смотрел на оборванные провода. Потом спустился по обрыву на речку к беспорядочно лежащим бревнам. Че, Иван, рыбки захотел словить? Ага, махал он руками что-то разглядывая. Потом что-то взял и потянул с одного бревна. Проволока к бревну привязана! – Вдруг закричал он. И еще одна торчит из воды! И бегом пустился назад. Диверсия! Подстроили! Сразу заговорили наперебой. Ну, теперь жди гостей, понаедут, затаскают! Вон, дядя Коля Арзамасов рассказывал: – Ему танком ноги переехало и в окопе завалило. А он живой оказался, когда откопали. Ноги отрезали, а он живет, еще и сварщиком в гараже работает. Ты, о чем это, пацан? Тут надо думать, как от НКВДшников спасаться, а ты сказки рассказываешь. Это не сказки, это правда! Он хоть и Пантюха Киластый, а может и еще живой. А меня точно посадят! Я ему при Чикове грозился ноги переломать, когда вырасту! И усевшись на бревно, Толька горько заплакал. Во, Пашка, пацан быстрей нас, взрослых, сообразил: – Ты тоже по пьянке гонялся за ним с дубиной. Ну, было, мы ж помирились! – развел руками сучкоруб. А какого хера мы стоим, сопли развесили! Прав пацан, надо вытаскивать его, хоть живого, хоть мертвого, Таскать нас все равно будут. А ну, давай, жердиной чуть приподнимаем край и откатываем с ноги бревно! Так, так, легче! Ну, вот! Разгребаем снег и кору, мать вашу! – суетился мастер. Слышь, пацан, сойди-ка вниз с бревен, а то не дай бог, бревна покатятся! Разгребая снег, добрались и до второй ноги, неестественно согнутой в обратную сторону от коленного сустава. Вокруг кровянел снег. Стали подвигать ногу в более удобное положение, захрустели кости. Да, нога сломана. Погребли дальше. Снег, смешанный с корою, колол руки, местами был твердый, спрессованный. Догреблись до поясницы. Дальше шло толстое бревно, которое надо было как-то скатить с тела. Мешали бревна верхнего ряда, зажимавшие это бревно. Пришлось скатывать несколько бревен сверху. Скатили. Осторожно откатили и злополучное бревно. Показался скомканный на спине полушубок. Пересыпанный снегом и мелкой корой. Пашка стряс снег с полушубка, задрал его до плеч и приложился ухом к спине. Дышит! Мать вашу! Заорал он и еще яростнее стал разгребать снег. Показалась голова. Кое-где была кровь. Поднимаем потихоньку и тащим в сторону! На бок, на бок кладем! Ногу оберегайте, хуже сделаем. Перетянуть ее ремнем надо, а то кровью изойдет! Перетянули. Распоряжался Пашка. Вытирали лицо от крови, осматривали грудь, руки. В больницу быстрей надо, чего рассусоливаете! Завизжал пацан. Тьфу ты! Точно! Загомонили взрослые. Давай, потащили на дорогу. Литовец как раз должен еще на плотбище быть, увезет в больницу. Облепив тело Пантюхи со всех сторон, уцепились за полы полушубка, воротник, понесли к дороге. Кто-то снял фуфайку и ее подсунули под здоровенные ок