тлей захлестнул всю пачку досок со стороны прицепа. Жесткую сцепку между кузовом машины и прицепом он разъеденил. Трофим, а ну-ка, давай помогай. Твоя задача палкой поправлять трос, чтобы он как можно ниже затянулся на поленьях вокруг березы как можно ниже к корню. Понял? Понял. И выйдя из кабины он пошел к березе. Я сейчас буду съезжать с горки, трос натянется и доски съедут с кузова. А прицеп как осводождать? Тут под досками останется? Нет, потом зацеплю также тросом прицеп и выдерну из-под досок. Понял, понял! Давай, съезжай! Максим вскочил в кабину и тихонько поехал под гору, натягивая трос. Трос натянулся, береза вздрогнула, с нее посыпались снежные комья. Огромная пачка досок стала медленно сползать с кузова. Потом все быстрее и быстрее и гулко хлопнула по снегу, взрыхлив его по сторонам. Освобожденная машина от груза быстро побежала вниз. Максим еле успел вырулить на повороте. Машина скрылась за постройками и вскоре появилась уже с другого конца улицы. Трофим вытянул шею смотрел вниз вслед за машиной, а на него разинув рот смотрел однорукий председатель колхоза, нагибаясь в разные стороны. Наконец он окликнул Трофима, до конца не веря, что это он. Братка, ты? Трофим резко обернулся и раскинув руки пошел к нему: – Я, Игнаша, я! Однорукий сунул свою здоровую руку ему подмышку и обняв за спину прижался к нему и приподнял его. Ладно, Игнаща надорвешься. Трошка, милый, где ж ты пропадал? Отодвинулся он от него, похлопывая по плечу и шее. Шею мне обломаешь, черт здоровенный, скорчился Трофим. Мать и Глафира, все слезы повыплакали тебя ожидаючи. Да, вот в тайге заблукал. Три дня как он меня подобрал, кивнул он на Максима. А потом в воронке ребра намяли. Потом все расскажу. Короче, калмык этот спас, Гоша помог, да дядя Петя. Ну и у первой своей любви у Катерины на электростанции прятались. Глаше не говори, а то от ревности удавится. Как она с детками управлялась без меня? Да так-то все хорошо, только думали, что уж и не увидим тебя. Ох, Трошка, Трошка! Войну прошли, живы остались, а тут такая нелепица. Не говори, братка! А все этот скит, будь он неладен. Как наткнулся на него, так и пошла кутерьма! Скоко разов говорил тебе, не ходи в ту сторону, нет – пошел! – журил его Игнат. Подошел Максим, волоча еще один трос и стал цеплять его за прицеп, на котором одним концом лежали доски. Ну, мил человек! Спасибо тебе за все! За брата, за доски! И председатель обнял засмущавшегося Максима. Да, что вы! Так каждый бы поступил. Не скажи, случаи всякие бывают и люди по разному себя ведут. Спасибо тебе! Давай, Трофим, задача твоя такая же, смотри чтобы трос не слетел с поленьев. Руки не суй, палкой поправляй. Доски с прицепа не хотели никак сползать. Перецепляли трос несколько раз и наконец и второй конец досок ухнул в снег. Быстро подцепили прицеп на место и поехали к амбарам. Уже начинало темнеть. Больше половины мешков уже были насыпаны и прошли через весы. Мешки стояли на эстакаде, и для погрузки в кузов их надо было просто толкнуть вниз. Вот тебе и деревня! Все было продумано. Бабы и ребятишки по четыре человека уцепившись в полный мешок тащили его на весы, потом на эстакаду. Всю войну вот так и после войны также. Бабы да ребятишки пупы надрывают. – горестно махнул рукой Игнат. Председатель одной рукой швырял мешки в кузов как игрушки. Игнат Егорыч, а на полторы тонны овса согласно документам выходит всего тридцать пять мешков. Пустых много остается. Ну, тридцать пять, так тридцать пять. Обозначай все как положено в документе и амбар на замок! – распорядился председатель, посмеиваясь глядя на кладовщицу. Че смешного-то? Спросила она и пригнувшись глянула на мужика копошившегося в кузове, укладывавшего полные мешки. Трофим! Живой? И кошкой прыгнула в кузов. Не удержав равновесия они оба свалились на мешки и молодая бабенка, смеясь и рыдая приговаривала. Че ты, черт окаянный столь времени глаз не казал? И принималась колошматить и тут же целовать! Цалуй, цалуй его Глашка пока снова не сбег! – смеялись старухи. Наконец они спрыгнули с кузова на снег и Трофим указал на Максима: – Вот Глашенька, этот человек помог мне живым остаться и домой привез! Ишь, ты, нерусский! – восхитилась Глафира. Ага, калмык я! Весело скалился Максим. Ой, не то я говорю! – застеснялась она. И подойдя к Максиму троекратно расцеловала его в щеки. Спасибо тебе, мил-человек! Думала вдовой останусь. Мукубен – я, Максимом можно звать! – совсем растерялся он. Давай-ка скорей к нам, домой, скоро уж темно будет. Сейчас я амбар замкну и побегу домой. Зачем бежать? На машине подъедем. Нет, дорогой, дом-то вон наш рядом. А подъезжать к нему эвон куда обгибать надо. Трофим, покажи, куда человеку ехать надо, а я побегу, чего-нибудь приготовлю. И она действительно побежала. Бабы и старухи стали все серьезными и по очереди подходили к Трофиму и чинно здоровались с ним за руку: – С возвращением Трофим Егорыч! Слава богу! И кланялись Максиму: – Спасибо вам, мил-человек! И кучками отходили от амбара. Ну, что Максим, поехали ко мне, а там решим когда тебе ехать: – сказал Трофим. Нет, нет, мне ехать надо! – запротестовал Максим. Вот накладную получу и поеду. Правильно. Глафира накладную оформит, – она же кладовщик, Игнат придет тоже ко мне, печать поставить. Так, что все равно ко мне. Ну, раз так – поехали. И они поехали совсем в другую сторону, так вела дорога к дому Трофима. Ну, давай, смелее! Подталкивал Трофим Максима. Раздевайся, не стесняйся, вот тут рукомойник, руки давай мыть будем. Свежевыпеченный хлеб приятно щекотал ноздри. Топилась печка, чувствовалось что варится картошка. Тепло, вкусные запахи витали по избе. Хозяйка хлопотала у печки: – Умывайтесь, умывайтесь и к столу! Еще как только зашли в избу, Максим увидел сидящих за столом маленьких ребятишек, лет по пять-шесть. У девочки торчали по сторонам две косички. Дети сосредоточенно жевали хлеб и запивали молоком. Тут же на столе лежала тряпичная кукла. Поглощенные едой и весело жмурясь от висящей лампы на стене, дети не обращали ни на кого внимания. Лампа хотя и светила ярко, но всю просторную избу освещала плохо, тем более за окнами сгустились сумерки. Первой на вошедших обратила внимание девочка. Она с минутку внимательно вглядывалась в угол, где умывались мужики, добросовестно проглотила содержимое рта и с криком: – Папка нашелся! Кинулся к Трофиму, задев рукой кружку с молоком. Кружка опрокинулась и медленно скатилась сначала на лавку, потом на пол. Девочка мельком оглянулась и еще радостнее возвестила: – Целая, не разбилась! И словно по лесенке вскарабкалась к Трофиму на руки, который обнял ее и закружился по избе. Ты че, папка, под нос нацепил? Трогала она его усы. У Полкана хвост мягче чем у тебя шерсть под носом. Взрослые весело смеялись. Мать кинулась к столу и вытирала лужицу молока, сбегающую на пол. Ах, ты непоседа! Мальчонка внимательно рассматривал их и деловито жевал. Потом вылез из-за стола и натужившись лицом почти закричал: – Ты, зачем папка обманул меня? Почему на войну без меня ушел? Да полно тебе сынок? Больше не буду так! И Трофим с дочкой на руках присел на корточки около сына и прижал его к себе. Тот ершисто отдергивался о него и выкрикивал: – Смотри, папаня, а то всю шерсть под носом выдерну! Взрослые хватались за животы от смеха. Ну, нечаянно сынок так получилось, больше не буду! То-то смотри мне! Вон Настеха от рук отбилась, хворостиной бы ее отходить, да не с руки мне, тебя ждал, – важно заключил малыш. Ну, ладно давай-те за стол, металась от печки к шкафчику с посудой Глафира. На столе уже был нарезан хлеб, слезились соленые огурцы. Появилась квашенная капуста, соленые грузди. Щами вас угощу, с утра варила, упрели слава богу, картошка доваривается, тараторила хозяйка. Садитесь, садитесь! Другого ничего нет. В сельпо-то не успела сбегать. Счастливый Трофим свечкой сидел на лавке, держа на коленях обоих детишек, которые о чем-то перешептывались и прыскали от смеха. Троша, сади детишек, пусть поиграют! Похлебай щец! Ты, мамка, в мужской разговор не лезь! – насупился опять сын, – шепча что-то отцу в ухо. Хорошо, выстругаю, – соглашался с ним отец. Так ты смотри, папка, не обмани, сабля-то на войне знаешь как сгодится! Ну, понятное дело! – Серьезно ответил Трофим. Завтра же и выстругаем вместе. И он отпустил ребятишек на пол, которые тут же убежали за перегородку весело смеясь. В сенях послышался топот ног, оббивающих снег с валенок. В избу шумно ввалился Игнат с женой. Здраствуйте Вам! Нашлась пропажа! Слава богу. Мама-то хотела тоже идти, да занедужала! Вышедший Трофим из-за стола обнимался с розовощекой женой. Игната, помогал раздеваться брату. Погоди, погоди! И Игнат гулко поставил на стол бутылку водки. А это кому? Доставал он бумажный кулек из кармана. Нам! Хором выкрикнули ребятишки и выкатились из-за перегородки. Я делить буду! Приняла кулек девочка. Тимка тот раз меня обманул! Малыш молчал, отвернувшись в сторону. А через секунду они уже сидели у печки и уплетали содержимое кулька. Максим заворожено смотрел на ребятишек, напрочь забыв где он. Вспоминал своих детей. Ну, за прибытие! Чокались за столом граненными стаканчиками. Максим обнаружил, что и в его руке стаканчик, налитый почти до краев. Ага, за прибытие! Растерянно улыбался он. Только спасибо, я не пью, мне в дорогу. Ну, как же, немножко можно! – начали уговаривать его. Московская, ведь, натуральная. А может самогончику? Нет, нет! Пейте на здоровье! Я вот лучше щей поем. Ну, за здоровье! И все не спеша выпили. Выпив, Глафира замахала ладонью у лица. Ох, горькая, зараза! Ниче, Трофим подсластит! – засмеялся Игнат. Ели, выпивали, шумели, вспоминая разные случаи. Потом замолкли, слушая рассказ Трофима о его неудачном путешествии в тайге. Так что, Глашенька, вернулся я гол как сокол. Фуфайку и ту подарил дядя Петя. Своя-то в клочья изодралась, а рукав воронье помогло отодрать. Ну, ты про птичек-пташек не шибко-то свисти, а то свист далеко ветром разносится, – предостерег Игнат. Нет, Игнаша. Этот человек свой, до гробовой доски. Натерпелся хуже нашего. – И Трофим обнял за плечи Максима, который неотрывно смотрел на играющих ребятишек. Так и не дотронувшись к еде. А? Что? Вздрогнул тот. Да, вот говорю, страдания за что человеку? И он коротко рассказал о судьбе Максима. Вот растит чужих, а свои не знает где детишки. Вот и смотрит на наших, вспоминает своих. А я уж думаю, че ж он не ест, все на моих деток смотрит, кабы не сглазил, вытирала слезы Глафира. Не сглазит, не бойся. Помочь ему надо и не знаю как. Зимой не пойду к скиту, чую – могу сгибнуть. Бог с тобой! – замахали руками бабы. Лета дожидаться надо! Летом, Трошка, че-то делать будем, надо помочь человеку – мотнул головой Игнат. Вот и я так думаю. Максим не слышал этих разговоров, он все смотрел на ребятишек. Глафира встала, подошла к нему, заслонив собой детей и слезно попросила: – Максим, покушай ради бога, тебе же ехать надо! Он внимательно оглядел всех и покачал головой: – задумался, извините! И стал есть. Глафира поставила на стол большую миску с исходящей паром картошкой. Ешьте, ешьте! И взяв недопитую на треть бутылки с водкой поставила на окно. Гость здесь не пьет, может в дороге сгодится. Мороз, пурга. Знамо дело, дорога есть дорога! Подтвердили мужики. Максим дохлебал щи, перемигиваясь с ребятишками и стал благодарить за еду, вставая из-за стола. Спасибо, спасибо, а то дорога дальняя, документы бы оформить надо. Вытерев с одной стороны стол, Глафира заполнила накладную, еще какую-то бумагу на доски, Игн