руг, с ужасом понял, что не знает что делать дальше. Куда идти? Когда? Мысли в голове путались. Стоп! – приказал он. К людям надо! А к каким? Рассуждать! Рассуждать! К кому? И заслоняя все эти рассуждения, лезла на передний план одна мысль: Зачем я расписался за мертвых? Имел ли право? Предал? И тут обрушивался ураган противоречия: – Нет! Не предал! Так нужно во имя живых! Если помочь не в силах живущие, то мне помогли ушедшие в мир иной мои земляки, сами того не ведая. А может быть их души витали здесь и молчаливо взирая на беззаконие, внушили мне поступить именно так. О, хархен! (О, Боже!), О, мини Хархэн! (О, мой Боже!). дай мне просветление и уверенность, что я сделал правильно! Иного пути для поиска детей у меня не было! А беззаконие свершается и без моего участия. И сойдя с крыльца, Максим поднял руки к лицу и зашептал молитву, глядя в небо. Постепенно он успокоился и опять стал здраво рассуждать и перебирать в памяти всех, кто хотя бы что-то знал о ските. Катерина, Фрол, Трофим, лесники – Егор с Колькой, Чиков – участковый. С именем Катерины не вязалось ничего, кроме ее ослепительной улыбки, от которой он забывал все. Женщина – одним словом, от нее путались мысли. Так, дальше. Фрол. Тут Максим аж съежился. Вспоминая взгляд старика, его осуждение, за безвинно погибших на пожарище и болоте, с участием Максима. Фрол этого не простит, не поможет, а только может навредить. Он и его подобные привлекают к себе людей для укрепления веры своей. Я же хочу отнять у них ими завоеванное. Значит – я им враг. Долой этот вариант. Трофим. Он бы и рад помочь, да сам пережил такие беды из-за этого скита, что его душа еще в пятках. Арест проклятый вдобавок. Малые дети, семья. Нет, совесть надо иметь, чтобы к нему сейчас обращаться. Он обещал летом, а до него, ой как далеко. Дожить еще надо! Отпадают. Хотя лучше его место скита никто не знает. Так, а лесники – отец и сын? Не знаю как Колька по молодости знает или нет, но Егор-то что-то должен знать. Недаром Катерина обмолвилась. Опять Катерина? Что-то лезет она все в голову. Так Егор. Захочет ли рассказать, помочь? Шептал про себя Максим и очнулся от неожиданной реплики: – Что там сочиняешь, стихи? Вредно человеку самому с собой разговаривать! А? повернулся растерянный Максим и увидел участкового, внимательно разглядывавшего его. А, Георгий Иванович! Здравствуйте! Вот и про вас тоже думал, – заулыбался Максим. Интересно. Во сне, сто-ли? Да, нет! В отпуск пошел я и вот думаю: – кто же мне дельный совет даст. Детей буду искать! Чиков расширил глаза и еще внимательнее воззрился на него. Бляха – муха! Поехал мужик мозгами. Смотри ты, что горе может делать с людьми, – сочувственно глядел он на Максима. Ты сегодня ел? Пил чай как же? А голова не болит? Максим совсем растерялся, ощупывая голову. Да, нет не болит. С башкой у меня все нормально, Георгий Иванович! Я понимаю, что пацанов сейчас под мертвым слоем снега не найдешь, если они погибли. До самой весны. А может, где в другой деревне к лету объявятся. Все может быть, – закивал участковый. Я о других веду разговор: – о своих детях – сыне и дочке, которые тоже потерялись у меня с войны. И по достоверным данным находятся в скиту у староверов в Заманье, у Лысой горы. Иди ты? Откуда знаешь? Трофим видел своими глазами, да и жена писала. Я вам показывал ее письмо. Да, да, да, припоминаю. А не может такое быть – Трофиму показалось, чтобы тебе угодить? Нет. Он мне первый об этом рассказал, еще не зная моих дел. И жена тоже краем уха услышала? Тоесть, приняла желаемое за действительность. Нет, Георгий Иванович! Совпадений уж очень много. Катерина говорила про этот скит, лесников упоминала, Фрола. Да, Катька знает, – задумчиво протянул Гошка. А я уж грешным делом подумал, что ты того… И он покрутил пальцем у виска. Нет, пока еще не дошло до этого, – но в жизни все может быть, – подытожил Максим. А с кем идешь? – Спросил участковый. Один, – пожал плечами тот. А дорогу знаешь? Ничего не знаю. Фью, фью, – присвистнул Гошка. Ну, ты даешь! Пропадешь! Снега, морозы. Заклятое место. Вы что были там? Ну, был не был, этим я тебе не помогу, – уклончиво ответил Чиков. Ты выходишь за пределы моего района, и этим нарушаешь определенное тебе место для поселения. Чужие поймают по голове не погладят. Уйдешь, я обязан подать на тебя в розыск. А чтобы официально добиться разрешения на выход из района на длительный срок, надо писать заявление на имя начальника райотдела. Тот навряд ли разрешит, так и отпуск пройдет впустую. А если вы не слышали этого разговора? Я же как на духу, как отцу родному рассказал. Тайга ведь кругом. Ушел да и ушел калмык на зайцев петли ставить или еще зачем и не вернулся. Ну, потерялся, заблудился, к медведю в берлогу провалился и тот сожрал его без остатка. Может такое быть? Все может быть, – согласился участковый. Только затея твоя на восемьдесят процентов гибельная. Почему? Запомни: – От скитальцев – пошло название – скит. Прежде чем обустроить скит в глухомани, люди поскитались посвету, настрадались, потом и кровью заслужили быть на том месте. И за такую жизнь там, они будут бороться до последнего, до смерти. И доведут до смерти того, кто им помешает. Они уже стали частью природы тех мест и вмешиваться в их жизнь никто не имеет право. И я не советую. Так вы ж раньше… – осекся Максим, глянув на Гошку, лицо которого выражало какую-то смертную тоску. Раньше? Вот таким я был, – и рукой он показал себе до пояса. И умом – вот таким. – покрутил он пальцем у виска. Извините, Георгий Иванович! Ружье-то есть? А, хотя тебе его не полагается! А на такой долгий путь надо бы иметь. Лучше бы обрез. Лучше бы обрез. Бьет, правда недалеко, но убойно. И незаметно. Так вы разрешаете? Вытянул лицо максим. Ага, щас! Еще может бумажку с печатью тебе дать? Не слышал я от тебя и ни от кого, о твоем уходе. А про ружье я так, к слову. Нож да топор, да харч в тайге надо иметь, да спичек пяток коробков в разных местах. Куда, сейчас собрался, в гараж? Нет, я уже в отпуске. В четыре часа, деньги сказали получу, так что вот маюсь без дела. Ага, ну пошли тогда на конный двор, коль время есть. Пошли, – уныло согласился Максим, думая что его заставят делать прививки лошадям. Отдуваясь и размахивая руками Гошка тяжело поднимался на затяжной косогор. Фу-у! наконец выдохнул Гошка, поднявшись вверх на косогор. А-а, те-бе, с-мот-рю х-хоть бы хны! Отдышисто говорил он. А мое наверное еще впереди, – ответил Максим, любуясь заснеженным селом, среди крутолобых гор обросших мелколесьем. Дальше, в морозный дымке виднелась темнозеленая тайга с проседью снеговых прожилок накрывших ветви деревьев. Никакие снега не могли укрыть вечную зелень, кедрача, сосняка пихтача, ельников. Издалека, с затяжного косогора дома казались игрушечными, еще меньше машины и трактора. Люди вообще были черными точками. Смотри, как красиво! Наконец отдышался Гошка. А у нас таких гор нет и снегов тоже. Но зимой тоже красиво. Снег небольшой, скот насется. А сайгаки и верблюды вообще близко к улусам подходят. Дикие? Изумился Гошка по мальчишески. Да, дикие. Охотится можно хорошо. На домашнем верблюде можно уехать на охоту, его дикие животные не боятся, близко подпускают. Ну и стреляй себе. Стали запрещать на верблюдах охотиться, браконьеры много лишних животных убивают ради азарта. Тоже запрещают, значит? – поинтересовался Гошка. Люди-то везде есть и хорошие и рвачи. Как и везде. Ишь, ты, интересно рассказываешь, не был я в ваших краях. А вот кончится все это, непонятно развел руками Максим, будем жить все по своим домам. Приезжай к нам, дорогим гостем будешь. Георгий Иванович! Я? Поперхнулся Гошка, – после всего этого? А в чем лично вина твоя, уважаемый начальник, что калмыки здесь и так плохо живут? Я подневольный, и ты подневольный по своему. Так что мы вместе тянем гибельную упряжку жизни. Кому-то чуть легче, кому-то тяжелее. Как в пароконной телеге. Ишь ты похоже сравнил. – вновь с интересом глянул на Максима Гошка. Стоп, стоп! Уедет как пить дать! Вдруг прытно побежал он, увидев выворачиваемую направо санную упряжку. Ты, постой тут! – обернулся он к Максиму. Ну, точно заарканит на пол отпуска на прививки лошадей, – жалел уже Максим, что пришел сюда. В санях, запряженных заиндевелой кобылкой, на доброй охапке сена восседал сам Прокопыч. Тпру, милая! Остановил он лошадку и стал выгребаться из огромного бараньего тулупа. Здорово, Гоша, че, заявился? Так сохатинкой хочу угоститься! Язык у тебя без костей. Какой сохатинкой? В лесосеке кобылка ноги поломала, конинкой могу угостить. Шкуру еду забирать на сдачу. Да, калмыку ноги, голову, да требуху подвезу. Пацанятам пусть чего сварит. Че его сюда не зовешь? Пусть там постоит, разговор есть. Ну, давай! Ружье мне надо позарез, обрез тот. Ты, че! Ты ж подарил мне его! Ну, надо Прокопыч, с возвратом! Да, в лесосеке оно. Рысь там как раз объявилась, кобылку загнала в бурелом, она ноги и того, переломала. Прокопыч, вот так надо и Гошка поманил Максима к себе. Вот он идет в Заманье, к Лысой горе, в скит Селиверстовский. Дети его там оказались. Дети? Шлепнулся задом в сани старик. Ну, а как туда без ружья пойдешь? Тайга, снега, морозы. Старик молчал – молчал и выдал: – Сгибнет! Ну это еще на бобах загадка, а ружье надо! – настаивал Чиков. Эх, то отдал, то взял! – Забормотал старик. Ну, надо, дядя Вася! Просил Гошка. Ну, дам я дам! Когда надо-то? Да хоть сейчас! Ну, значит сейчас и отдам, – ворчал старик. Покажи, дядя Вася, я должен знать, что точно есть. Да, тут оно бери! Гошка переворошил в санях охапку сена, потряс тулупом, обреза не было. Нехорошо, обманывать дядя Вася! Расстроился Гошка. А чего нехорошего-то, если оно здесь. Гошка с обидой смотрел на него. Здесь, так давай! Прокопыч подошел к морде лошади, из хомута выдернул какой-то крючок из проволоки и поковырявшись в торце оглобли вынул оттуда деревянную пробку и этим же крючком вытащил ствол обреза. На, держи! Откинув в сторону сено с передка, вытащил доску, что служила поперечиной для сидения. Поколдовал над ней и она развалилась на две половинки. Вытащил оттуда приклад с железками для крепления ствола. Держи! Соберешь и обрез готов. Припасы вот там же в хомуте. Ну, ты даешь, дядя Вася. Так ты и с энкэвэдэшниками ездил таким Макаром? А то как же? Конечно так. Ну, дела! – хохотал Гошка Максим смотрел во все глаза на разборный обрез. Смикитишь, собрать – разобрать? – допытывался старик. Соображу – ответил Максим. Только я не готов его взять сейчас. Завтра бы вечером, как потемнеет. Соберусь, решу все свои дела. Ну и лады! Мне-то бы на сегодня он нужон был бы. Рысь попугать, а то в лесосеке лошадок изводит. Рысь? – опешил Максим. Да она самая. У ней щас период гона, свадьбы начинается, издалека приходят друг к дружке. Ну, ладно вы тут договаривайтесь как что, а я схожу на конюшню, – сказал участковый. И ушел. Дык ты точно в Заманье собрался, к Лысой горе? Точно. Ой, милок – гибельно там! Вы там были? Уж и не помню! – хитрил старик. Егорка – лесник, хорошо то место знает. Ой-ой, ей, даль-то какая! Качал он головой. Сколько километров? Да добрая сотня, а может и больше. Прямиком-то не пойдешь. То лесина мешает, то колдобина, то гора. А в какой хоть стороне? А вот эдак! Махнул рукой старик. Отсель прямо через гору – вышку, и чтоб она у тебя всегда за спиной была. И солнышко чтоб на ночь садилось у тебя по праву руку. Ты вертайся, весной лошадок будем прививать. А завтра, как стемнеет зайди ко мне домой, все приготовлю. И старик рассовал все детали обреза по своим местам. Ехать надо, а то припозднюсь. Но, милая!