аучился. Пойду мальчишек обниму, и идти пора. Подойдя к столу он обхватил их руками и тыкаясь лицом в их лысенькие головы спрашивали: – о чем спорим? А вот деда Церен говорил, что рысь почти как собака, а Мазан спорит, что она как кошка. Прав и дядя Церен и Мазан. Рысь это и есть большая дикая кошка, только без хвоста и с кисточками на ушах. А ростом она почти с собаку. Ага говорил я вам? А мы тебе тоже говорили! А чтобы был мир между вами, прячьтесь скорей, а то рысь прыгнет на вас! Мяу! Пфышр-р! Мр-р! Замяукал и пфырчал Максим и скалясь, скрючил пальцы на своих руках, изображая когти рыси. Тень на стене получилась похожая. Ой, ой! – завизжали пацаны разбегаясь от стола. А ну-ка мы попробуем? И они стали изображать различные фигурки тенями на стене. Максим подошел к старику и стал одеваться. Надел котомку за спину. Не тяжелый? Нет. Лесники правда еще добавят кое-чего. Ну, до свидания! Обнял он старика. Доброй дороги! Кланялся Бадмай. Чаще оглядывайся назад. И если увидишь, что прячется от тебя человек – это худой человек. Все запомнил и буду делать так, как ты сказал. С Богом! И Максим шагнул за порог и вышел на улицу. В далекую Неизвестность. Он постоял немного около своей избушки, поглядел на весело струящийся дым из трубы, который шел строго вверх и пошел по тропинке идущей по косогору к центральному тракту. Лаяли собаки, издалека из дворов были слышны голоса людей, управляющихся со скотиной. Вечер был морозный, но уже не так как в прошлые дни. Были последние дни февраля. Навстречу никто не попадался. Только около школы разбредались по сторонам кучка учеников, весело перекликаясь. Да, что-то не получается у нас с учебой. Учиться надо ребятишкам. Работа, работой, а детям учиться надо. Сам проморгал! – казнил себя Максим. Вернусь назад – учеба пацанов первое дело. Сзади заскрипели сани, зафыркала лошадь и проезжая мимо возчик чуть натягивая вожжи крикнул: – В Баджай еду, садись, веселей будет! Э, спасибо, я уже дома! – поспешно ответил Максим сворачивая на обочину. Но, милая! Дернул мужик вожжами и укатил вдаль. Скоро Максим свернул с центральной дороги, в разлогу ведущую к дому лесников. Дорога была накатанная, но чуть в гору, по ней часто ездили на делянку за дровами. От дома Егора шариком выкатилась кудлатая собачонка и звонким лаем возвестила своему более грозному собрату, метавшемуся на цепи, что пришел кто-то чужой. Максим остановился. Уговорам собачка не поддавалась, металась вокруг него, хрипел на цепи и пес. Вскоре открылась из сеней дверь и на крыльцо вышел Николай и закричал на собак: – Полкан, Пулька! А ну по местам! Своих узнавать пора! Ага, узнают, когда штанину на ленты распустят! – Засмеялся Максим. Здорово, Коля! Привет, Максим! Собаки на удивление быстро замолчали. Маленькая собаченка осторожно принюхивалась к валенкам Максима. Зашли в избу. За столом, освещенным висячей лампой было людно. Так же было трое вчерашних детей и еще сидели две женщины. Одна совсем молодая, другая постарше. В центре сидел Егор. Ужинали. Агафья вышла из-за печки с ложкой и кружкой в руках. Здравствуйте! Кивнул всем Максим, смущенно разводя руками. Не вовремя я! Здравствуй, здравствуй! Отвечали сидящие. Вот и молодец, что угадал на ужин, раздевайся-ка, вон рукомойником побренчи и за стол. Колька помогал снимать котомку. Не тяжело? Нет, можно еще. А где то? – Зашептал он Максиму на ухо. Выше вас в дровах спрятал, вчера еще ночью. Молодец! Хлопнул он по плечу Максима. Егор вопросительно смотрел то на котомку, то на мужиков. Поймав его взгляд, Колька отрицательно помотал головой и показав два больших пальца махнул рукой за окно на дорогу. Егор согласно кивнул и вышел из-за стола. Ты за стол садись, а то сейчас свяжем и за стол посадим между невестами и из ложечки кормить будем. Сейчас сядем, гремел рукомойником Максим. Мать, ты нам того, не молочка в кружки налей, а чего-нибудь другого. Дык Егорушка, дорога дальняя человеку и вам всем рано вставать. Батя! Вмешался Колька, – мы все знаем что ты хлебосольный человек, но мать права. Завтра очень трудный день, нужна ясная голова. Ну, оно-то так, тады молочка попьем. Понял, как они с отцом! Весело толкал он Максима. Садись, садись! Вот тут около невест. Это меньшая – Поленька, внучка. А это дочка наша Марьюшка, замуж хоть сейчас! Тятя! – зарделась румянцем пышноволосая девка. Сиди, шуткую! Положил руку ей на плечи Егор, видя что она хочет выскочить из-за стола. А это наша Нюра – жена нашего сына Игната. Погибшего под Берлином. Фу-у! Выдохнул Егор. Наступило неловкое молчание. Ну, а это орлы его, внучки наши, наследники стало быть – Петьша, с Ваньшей. Пацаны переглянулись и словно отчитываясь перед учителем встали и наперебой заговорили: – А мы вас знаем, вас дядя Максим зовут, и ваши ребятишки иногда к школе приходят, Тольку ждут. И если кто их обижает, Толька за них заступается, тогда и мы ему помогаем. Ну, вот видите, оказывается и у меня кругом друзья, и Максим достал из кармана кулек с конфетами – подушечками, и положил перед девочкой: – угощай ребят. Та засмущалась: – не надо. Надо! Смотри, какие они вкусные, а то сам все съем! – И Максим сунул себе в рот конфету, шумно зачмокал. Ух, ах, ой какая сладкая! Все засмеялись, а ребятишек уговаривать больше не надо было. Они принялись таскать из кулька конфеты. Обстановка в избе разрядилась. Агафья и Нюра, погрустневшие при упоминании погибшего Игната, заметно повеселели. Спасибо бы дяде сказали, неслухи вы этакие, – заметила Нюра, глядя на шумевших ребятишек. А вот конфеты съедим и скажем, весело шмыгала носом Поля. Ну, что ты будешь делать! – развела руками Агафья. Палец им в рот не клади! Вот молочка с оладышками отведай, – настаивала Агафья, ближе пододвигая чашку с оладьями к Максиму. Кольша, садись и ты, а то гость ничего не ест. Да, спасибо, я сыт! – Смущался Максим. Так, хватит отнекиваться, – И Колька пододвинул ему кружку с молоком. Ешь, а то завтра ни свет ни заря вставать надо. Ни до еды будет. Максим все-таки съел пару оладьев и выпил кружку молока. Поблагодарив за ужин, вышли из-за стола. Егор с Колькой стали одеваться. Максим, пошли покурим на улицу. Я-то вообщем не курю, за компанию разве только. Да мы тоже столько же курим, да выйдем на свежий воздух. Когда вышли на крыльцо, Егор спросил: – че, с ружьем-то? Все в порядке. Как и говорил и обрез и патроны. Дал значит Проньков. Дал, спасибо, ему. А где все это дело? В мешке на ночь хранить нельзя. А умнее нас Максим оказался, батя. На делянке в поленницах дров спрятал еще вчера ночью. Ишь, ты, молодец! А то я толком не понял твоих знаков, Кольша. Стрелял с него? Нет. Пристрелять, попробовать надо. Батя, мы сходим с Максимом, пару раз бахнем и вернемся. Через часок вернемся. Давайте. Наклоном вниз в сугроб стреляйте. Шуму меньше будет. Хорошо. Один дробью, другим «жаканом» ежели есть. Есть, есть Прокопыч сказал. Значит снабдил зарядами? Целый патронташ дал. Хорошо, молодец, Проньков. А то я гадал: – какой калибр ружья, а вдруг наши патроны не подойдут? Ну, мы пошли! И Максим с Колькой вышли со двора, и зашагали в разлогу. Это хорошо, что ты додумался спрятать там оружие. Мог бы сегодня идти с мешком нагруженный и на проверку напороться. Да и дома проверить могут. А так раненько утром мы оттуда и возьмем его по пути. А нам сейчас плохо с одним ружьем на двоих. А мне так до сих пор и не отдали ружье. Слышь, Максим, придем назад, поговори с моей матерью обязательно. Она много чего полезного расскажет. Она ж из этого скита, всю их жизнь знает. Конечно, Коля поговорю. Так, где ты тут клад зарыл? – разглядывал Колька многочисленные поленницы дров, где накрытые шапками снега, где развороченные. Ну, тут сразу ты конечно не прятал. Надо искать где-то дальше. Точно. Только долго искать будешь, Коля. Вон туда в дальний конец пошли. Хотя на природе был и глубокий вечер, среди всюду белеющего снега, было довольно светло. Максим быстро отыскал по приметам место, где прятал оружие, и откидав несколько поленьев, вытащил обрез и патронташ. На, Коля сам все осмотри, все ли крепко затянуты крепления и дашь мне. Разок ты стрельнешь, разок я. Вообщем, расскажешь как и что. Я че тут рассказывать? Ружье, да и все, только короткое. Не держи близко к лицу, чтобы не опалиться. Крепче, прижимай к руке, второй рукой и бабахай! К плечу не прижимай, ствол короткий, обжечься можно. Или зажми крепко в ладони, приклад-то вишь, удобный и как раньше на дуэлях стреляли – руку наотлет и жми плавно на спусковой крючок. Колька чиркал спичкой и разглядывал патроны. Смотри, патроны помечены красной и синей краской. Красной наверняка – «жаканы». Щас проверим, – и взяв широкое полено, он воткнул наклонно его в снег. Отойди-ка за меня. И вытянув руку в сторону и вниз, он чуть помедлил и нажал на курок. В морозной тиши, взвизгнув, грохнул выстрел. Колька даже не шелохнулся. Дымился ствол, дымилось полено, опрокинутое в снег. Колька чиркнул спичкой, а второй рукой сыпанул в дымящееся отверстие снега. Где-то в глубине дыры зашипел металл и изрыгнул паром. Смотри, жакан пол полена прошел, а оно слава богу, чуть не с мою голову толщиной. Ну, понял как? Понял. И Максим снова установил полено. Так, держи свой бронебой, отдал он обрез Максиму. Ну, а теперь ты отойди! Попросил Кольку Максим. На, сам вставляй патрон, бери с синей отметиной. Максим зарядил обрез, вытянул руки, крепко зажал приклад, прицелился и выстрелил. Тряхнуло руки, но не сильно. Стали осматривать полено, оно не упало, но сильно наклонилось, и кое-где дымилось. Ага, такие патроны-мелкая и крупная дробь. Дробь с картечью одним словом. Можно бить даже козла, зайца, глухаря. Рябчика разнесет в клочья. А если их сидит много, то просто стрелять в гущу. Лягут сразу несколько штук. Молодец, Прокопыч правильно заряды распределил. Ну, понял? Чем ты стрелял знаешь? А я с красной пометкой – жаканом. Медведя, сохатого – разворотит, рысь чуть не пополам разорвет. Ну и человека. В человека стрелять не буду! – замотал головой Максим. Правильно. В человека, который не делает тебе зла, стрелять нельзя. А в того, кто метит тебя уничтожить, жакан наповал, и не сомневайся! Давай, прячь все назад! Швырнул далеко в снег, он мишень – полено. Максим уложил все на прежнее место, запорошили снегом и быстро пошли назад, домой. Значит, потом на досуге почистишь ствол. Шомполок даже Прокопыч положил. Мне кажется, потихоньку браконьерничает старик. Сохатому трудно в большие снега. Заберется в чащобу. В осинники и грызет кору, стоит ни черта не слышит. Тут ему и крышка. Правда на наш участок никогда старик не заходит. На чужих хозяйничает. А тайгу-то, как свои пять знает. Шастает поди еще в скит. Да ну? Точно. Это он овечкой тихой прикидывается. А на самом деле, – ох и жук он! На что мой отец – таежник аховский, и то он его объегоривал сколько раз. На то он Егор, чтобы его объегоривать! – смеялся он в открытую. И не могли ни разу его поймать, чтобы доказать. Обрез-то видишь какой пристреленный и дробь и картечь откалиброванные. Ладно, пошли в избу. Пацаны наши будут докучать, – скажем силки на рябчиков проверяли. Пустые пока. За убранным от посуды столом, опять чинно сидели ребятишки, делали уроки. Кроме Агафьи и Егора никого больше не было видно. Девки пряжу в боковушке мотают, – объяснила Агафья их отсутствие. Егор опять за перегородкой чинил валенок. Ты, бы вот че мать, поговорила бы с Максимом. Мы то чуть не до обеда завтра с ним будем, расскажем чего не досказали. А ты, Кольша давай-ка лыжи тащи, осмотреть все надо, да подправить. И его мешок д