о конца догрузить. Завтра чтоб только проснувшись нагрузиться и в путь. Агафья уселась на сундук и поманив к себе Максима указала ему на табуретку. – Садись поговорим! Деток-то, говоришь, двое? Ага Деля – дочка и сынок – Кирсан. Жена – Цаган. Детям по 12 лет, близняшки. С женой не знаю что, а дети будто – в скит попали, туда где Лысая гора, в Белогорье. Ох, ох, милый, Белогорье – красиво зовется, да Черным горем отрыгивается. Место там гибельное для пришлого человека. Если не рысь изорвет на подходе, то пропасть можно от тяжкого труда, да изуверства. Как Господь допустил такую веру? Коя людей изничтожает, да делает безликими. И Агафья рассказала о сожжениях на кресте вроде как по своей воле, так затуркают молитвами, што уходят из мира грешников, для изгнания Сатаны из их душ. А коей ты веры? Что инородец по обличью видно. Не держи на меня зла, пошто так молыть буду. Ну, стало быть говорить. Чево непонятно – спрашивай, много слов старинных во мне, от Аввакума – страдальца за веру старинную, коей живут скитские, стало быть – кержаки по здешнему. Калмык я, а по вере – буддист. Вы молитесь святому Христу, мы просветленному Будде. Не понять мне твоей веры, не обессудь. Скудоумие мое не дозволяет. Скажу одно: кажин живущий – грешник. Земля – матушка – едина, небушко одно. Бог – един для всех. Вот в этом и наши религии схожи, только молимся по разному, своими дорогами идем. Твоя правда, Максим. Но так как ты молишься, тебя скитские сразу объявят служителем Сатаны. А стало быть, пойдешь на само сожжение. Да вы что? Мне ж не изменить лицо и цвет кожи! Истинно молышь, говоришь стало быть. Самим осенением креста – двупертсием, вот эдак, можно только избавиться от погибели. Как это? – растерялся Максим. Эдак, смотри! И Агафья вытянула перед ним правую ладонь. Вот права далонь, ладонь стало быть, и на ней большим пальцем гнешь сверху безымянный палец и мизинец. Сделай эдак. Молодец! А остатние пальцы указной и серединный, вытяни и вместе соедини. И вот эдаким двуперстием крестись, ако крестятся скитские християне. Но я не христианин! А ты будь в своей вере, а научись креститься двуперстием. Вот эдак. Двумя перстами коснись чела свово, лба, стало быть, потом опусти их до пупка, от пупка поднеси ко правому плечу, потом ко левому. И все такоже, двумя перстами. Скажи, крещен был в старообрядческом моленном доме на Онеженском озере, в глухой пустоши. Мал был, плохо чего помнишь. Родителей изгнали в Сибирь, где они, бог ведает. Стремлюсь разумом своим к старообрядческой братии, богослужения коих и песнопения псалмов греют душу твою. Истово кайся во грехах своих, стоя на колениях, слез не жалеючи. Агафья Селиверстовна! Я не смогу врать и молиться по христиански. Тады не ходи туды! Не булгач народ тамошний. Страдай сам тутока, а детки пущай страдают тамока! Ты собрался правдами и неправдами вызволить своих деток? Вообщем-то так, – согласился Максим. Разумей мой совет, а как поступишь – Бог тебе судья. Как разумел ты вызволить деток – грешно. Как я тебе совет даю – такоже грешно. Это тебе решать. А я сказывать Дале буду. Старуха тамока древняя есть – бабка Секлетеиха – снадобья разные проворит от хворей разных. И в хворь загнать такоже может. Бойся от нее питие брать. Много раз пить то питие – тряпкой человек становится, разумом ко всему равнодушен. Ни радости, ни болести, ничего ему не надо. И детки для него – пустое место. Пользуют таких людишек в шурфах, рабами держат, для добычи злата – серебра. Агафья Селиверстовна, как же детей оттуда вызволить? Увидь сначала их, узнай, твои ли там дети? А узнаешь, сердце дрогнет, разум смирится, будешь жить тамока також, как они живут. А потом придет к тебе вразумение и как ты молышь, просветление. Время для постижения разума нужно. Время! Так, что дай, Господи, тебе вразумения и терпения. Я вот хотел спросить, в чем разница в том, что если перекрестишься двумя пальцами или тремя? Одним словом это, Максим не объяснишь. Токо скажу тебе: – ошибешься тамока, покрестишься тремя перстами, никаких не будет. Как? А так. Обрубят. Не дай бог ошибиться! Трудная твоя планида, много пыток тебе уготовано. А может пронесет? На русский авось? – горестно закачала головой Агафья. Нет. Не пронесет. С отцом Феофаном осторожным будь. Грамотен ты, сразу распознает. Ежели грамотой захочешь перебить его, хорошо думай. Коварен и хитер настоятель скита. А коварство и хитрость – это тоже ум. Ох грамотен и ловок в суждениях Феофан! Многие думали обловчить его, не получилось. А с иноверцами он жесток. Свою старообрядческую веру через кровь и смерть укрепляет. Бывали монахи из иноверцев, шаманы у него. Никого в живых не оставил. Всех на самосожжение пустил, огнем от Антихриста очиститься. Дабы меньше люду знало о месте, где укоренился этот скит. На беседу призовет тебя Феофан, смиренным будь, больше его слушай, про жития святых угодников интересуйся, кои в бозе почили. Никонианство, принесшее трехперстие – проклинай. А о людишках живущих в ските не пекись, коли худо чево заметишь. Плетью обуха не перешибешь! Да Писание о житии святых читай денно и нощно. Любит это Феофан Благостным становится. Да не чисто читай, как по радиву говорят, а гугниво, со слезой. А книги-то, эти Писания наверно по старинному напечатаны? – Не разберу. Грамотен, помучишься – научишься. Скажешь-с детства раннего не доводилось истинным крестом осенять себя, да подлинные Писания читать. Как у нас? В коммунах заставляли жить! А тут разумом укрепился, возроптал, в уединении с братией остатнюю жизню хочешь Бога славить. Поверит. Опасайся горбуна – Аникея, главного рысятника и сторожевателя угодий скитских. Это правая рука отца Феофана. С виду замухрышка старичок – горбунок за версту от него несет кошатиной – рысятиной, поскоку он вместе с рысятами ест и пьет и живет в одной каморке – отдельно ото всех. За всеми наблюдает, все Феофану докладывает. Кто морщится от него и шарахается, тот не жилец. Он с виду ласковый и даже умом убогий, в одной одежке летом и зимой. В холщовой рубахе, да портках, кои все в заплатах. На ногах сыромятные лапти – ичиги и рысья шапка. Его ни с кем не спутаешь. Сила в нем не мерная, хучь уж под сто годов ему. И все обитатели скита, ползают как мухи сонные, в трудах тяжких с виду смиренные, а у кажного змея за пазухой. Наушничают друг на дружку. Докладывают Феофану. Более слабодные люди тамока, это те, кто скотину на выпас гоняет, да пасечник с помощниками, лесной мед собирающий. Остальные – затворники. Пашни и огороды на виду, труд каторжный. Еще правда сенокосы – хучь и трудны, но приятственны, далече от скита, разные делянки, более слабодная жизть. Но тут Аникей со своими рысями не дремлет. Его вроде бы и нет, а где-нибудь сидит с кошкой – рысью на дереве, да посматривает. Бегуна враз закогтит кошка, зорко следят. Вот скоко пакостев – преград на твоем пути, Максим. Тебе решать; – идти туды, али нет. Решать идти – мотай на ус. В Гибель идешь. Разумей как выжить. Мужики наши дорогу покажут. А тебе идти, с Богом! Перекрестилась Агафья. А как? Максим не заметил, двумя или тремя перстами. Пойду-ко я девок посмотрю, пряжу ужо однако, перемотали. И Агафья ушла в прируб. Масим остался сидеть, глядя в темный угол за сундуком. Опустошенный рассказом Агафьи. В голову ему ничего не приходило. Егор изредка поглядывал на него, ковыряя шилом валенок. Заглянул Колька. Максим, давайка с лыжами разберемся! И они вышли во двор. Взошла луна и было довольно светло. Большого мороза не предполагалось. Задрав голову Максим изучал небо. Все, большие морозы кончились. Таких метелей уж больше не будет – успокоил его Колька. Хотя в Белогорьи будет похолодней, до половины марта там зима, а тут уж таять начнет. Смотри сюда! Показал он на две пары коротких лыж – сохатинок. Примеряй какие тебе подойдут. Это мои обе пары. Батины трогать не будем. Хорошие были еще, да в болоте тогда утопил. Главное чтоб хомуты на валенок хорошо подходили, не болтались. Смелее мерь те и другие. Бери палку – толкач и поширкай по снегу, на дорогу даже можно выйти. Где такие взял? – спросил Максим. Сам сделал. Пока дома сидел, с больной рукой, вот и ковырялся, мастерил. А одна пара была запасная. Максим выехал со двора и упирался палкой между ног спокойно поехал по дороге. Ты ходил на лыжах? Удивлялся Колька. Нет! На таких не ходил, а на обыкновенных даже в степь зимой бегали на сайгаков смотреть. А на фронте тоже приходилось в десанте – лыжников быть. Тогда нормально! – радовался Колька. Ну-ка, на вон тот бугорок залезь! Максим деловито заширкал коротышками по снегу, полез в горку. Ноги по сторонам больше вывертывай, ага вот так! Давай, в горки катись, палку между ног, присаживайся на нее, не сильно и поехал. Максим съехал и подошел к Кольке, снимая лыжи. А в больших снегах не утону? В том-то и дело, что нет. А на обыкновенных лыжах не пройдешь. Тут видишь какая ширина их. Вот они держат за счет площади. Слушай, Коля! А почему сохатинками их называют? А ты видишь, низ их обтянут шкурой сохатого. А почему именно сохатого? Шкура сохатого грубая, волос короткий, жесткий. Подпуховник между этими волосами выбьется, вытрется, а жесткие короткие волосинки остаются, будто причесанные в одну сторону, хорошо скользят. А как назад ширкнешь, они встают дыбом, ершатся, не дают скользить назад. Усек? Угу. Гладил голой рукой Максим скользящую поверхность Лыжины. Вот только запомни: – если намочишь Лыжины, начнет липнуть снег, сними его и поширкай Лыжиной по колее несколько раз. Вода уйдет. Когда у костра будешь, чуть подсуши их, далеко держи от огня, чтобы не покоробились. А спать будешь под бока можно ложить, шкура все-таки. Ну с лыжами все ясно. Ясно. А на ночь куда их? А в сени занесем. Утречком взяли и пошли. Ну, заметил, какие себе берешь? Заметил. Вот хомут в хомут сую. Ну, ладно. Пошли мешок доукладывать. Зашли в избу. Ребятишки шушукаясь, укладывались спать. Все женщины также делали что-то в прирубе. Егор все также возился с валенками. Так, давайка смотреть, что у тебя есть, чего нету. Вынули все из мешка на пол. Колька деловито рассматривал и командовал: – Все своими руками уложи и запоминай что где лежит. Так, котелок, чашка, ложка, кружка, чай, соль. Соли многовато, но соль в тайге, что золото, обменяешь на что хошь. Так, крупа. Даже мыло, полотенце. Нож, топор. Так, спички где? Все на себе, по карманам растолканы. Замотай один коробок и в мешок кинь. Так, шарф, рукавицы. Вот тебе матушка носки теплые дает и белье нижнее. Зачем, Коля? С мамой не спорят. Ну, а это дает дедушко Егор – покатился под Бугор! И Колька положил увесистый кусок соленого сала, завернутого в тряпочку. Ну и – сухари. Свою булку хлеба за два денька рубанешь с салом, а потом на сухарях пойдешь. Хотя бы раз в день, вечерком, свари что-то и чай вскипяти. Хорошо, что фляжку взял. Чаю налил вечерком и подмышку, грелка – на ночь. Утром, днем попить можно во время пути. Ешь, хотя бы два раза в день. Воду специально не ищи, снегу полно – натолкал и на костер. Нож, топор, ружье, патронташ, всегда на себе. Даже когда спать. Бинокль вот тебе мог бы дать, да тогда на болоте – загубил. Только в Красноярске могут отремонтировать, а когда я в город попаду? И не знаю даже. Короче, смотри своими в оба. Вот белый балахон, как масхалат, когда пойдем – оденешь. В избе было тихо. Вошла Агафья, на лавке у стены стала стелить постель. Принесла подушку, и сказала Максиму: – завтра я вас провожать не буду. Мужики у нас завсегда уходят без баб. Скажу тебе сегодня. Счастливого тебе пути. Храни вас вс