Так что, вот какой я! С рождения неудачный, – размышлял Максим. И сейчас зовут все Максимом, и я как-то привык. И тут в тайге вот так! Пусть далеко, трудно. Так нет! На тебе кучу волков, на тебе рысей, если волков мало. Ну, сегодня-то зачем? Ведь по уверению Егора не должно быть рысей. На этой стороне Высокой горы. Однако есть. И где-то ниже, и сразу же по прямой от места ночлега Максима, раздались два противных совершенно разных по звучанию взлаивания – мяуканья самцов – рысей. На бой вызывают друг друга, – подумал он. А самка значит, где-то здесь мирно дремлет, ожидает победителя. Или со стороны поглядывает на мои костры. Чувствуется, что особо огня не боится из них никто. Что ожидать от них? Долго лежал Максим размышляя и не мог уснуть, немного отдохнул, успокоился. Видя, что костры уменьшились в размерах, он встал и стал погребать остатки недогоревших сучьев, подкладывал новые. А около себя навалил в запас огромную кучу из веток. Теперь хватит до утра! Можно и спать! И решительно залез в свою нору-шалаш, подтянув ко входу ветки и сучья. Уже засыпая он слышал, яростное фырканье и взвизгивания дерущихся рысей, но к этому отнесся совершенно спокойно. Влюбленным бойцам, выясняющих отношения за обладание самкой, сейчас не до него. А завтра день покажет как вести себя. Сегодня же, вот так как есть, – пощупал он всю свою боевую амуницию на груди и на поясе. Скоро он заснул и увидел бескрайнюю степь в надвигающихся сумерках, далеко от своего улуса, где жили его родители и вся его родня. На лето они выезжали на далекое пастбище. В овраге у них стояла кибитка и навес, где они ночевали и прятались от дождей и солнца. Из оврага вытекал ручей и в полукилометре образовал маленькое озерцо, в котором поили скот. Колхоз доверил им почти сотню бычков и две сотни овец. Вот они их и выпасали. Мукубен с женой жили в Элисте, а точнее в племенном совхозе и на выходные приезжали к родителям. Начинало темнеть, семья с ребятишками и стариками собирались ужинать. Костер – обложенный камнями, лениво краснел так как, дров не было, топили засохшими коровьими лепешками. Тихонько кипел закопченный помятый чайник, подвешенный на железной треноге. Вкусно тянуло маханом, варившимся в казанке, стоящим на камнях. Все были в сборе и только Цаган, жена Мукубена безучастно сидела на берегу озерца и не откликалась как ее ни звали. Отец глянул на Мукубена, качнул головой в ее сторону и тот встал и пошел к жене. Цаган оглянулась, встала и не спеша пошла по берегу озера. Мукубен прибавил шагу, но не мог догнать ее. Потом побежал, но ноги оказались какими-то ватными, не слушались и он задыхаясь топтался почти на месте. Он немо простирал к ней руки, но Цаган все шла и шла утопая в надвинувшемся тумане. Вот она повернулась к нему лицом и укоризненно покачав головой совсем исчезла в тумане. Подбежали его дети Кирсан и Деля и взяв его за руки с обоих сторон подвели к костру, который совсем погас. На стоянке никого не было, потом исчезли куда-то и дети. Максим оказался в одиночестве и оглядываясь по сторонам, всюду натыкался на ползущий к нему туман. Он страшно закричал и проснулся. Костры еще горели, но уже плохо. Гремело что-то железное. Он присел, насколько позволяла высота шалашика и раздвинув ветки выглянул в дыру, держа обрез в руках. Сунув голову в котелок, рысь вылизывала кашу. Максим опешил от увиденного. И выставив в дыру обрез выстрелил. Приклад задел за сучок, обрез дернулся. То, что промазал, Максим понял это сразу, как только еще нажимал на курок. Но почему выстрелил противно жужжащим «жаканом»? Этого он не понял. В патроне должна быть картечь, а тут «жакан», улетевший куда-то вверх, в пустоту. Он увидел как кошка высоко подпрыгнула на всех четырех лапах, зло фыркнула и прыгнула в сторону могучего кедра. Котелок откатился в сторону. Ученая кошка-рысь, самка и точно живет на этой кедрине! – укрепился в своей правоте Максим. Что делать? Не спать! Вот что делать! Он зашарил по небу глазами. Ничего не было видно. Небо было пасмурное. Сколько же я спал? Ну, судя по кострам часа два, не больше. Он продолжал также неудобно сидеть и размышлять. Потом зарядил обрез патроном с картечью, на этот раз уж точно, и с ножом в руке и с обрезом, выполз наружу. Схватив котелок, он заглянул в него. Остатки пригоревшей каши были съедены начисто. Железной рукояткой ножа, он быстро застучал по котелку. На кедрине заурчало и зафыркало. Максим бросил котелок к шалашику и стал швырять головешки в кедрину. Там еще злее фыркнуло и примерно определив по звукам местонахождение кошки, он выстрелил. То, что на этот раз он попал в рысь какими-то дробинами или картечью было бесспорно. Рысь заверещала, – болезненно взлаяла, прыгнула на соседнюю елку, но промахнувшись оборвалась вниз. И забарахтавшись в снегу, запрыгала вниз по склону, негодующе урча. А Максим кинул ей вслед несколько головешек. Внизу, довольно далеко от кедрины на ее пути очевидно оказался один из обольстителей. Завязалась долгая звуковая дуэль, подобно кошачьей, только басовитее. Максим в это время укреплял огневые позиции костров и своего шалаша. И ему невольно вспомнился недостроенный шалаш, куда он все чаще поглядывал в расстройстве. Может быть останки хозяина этого шалаша где-нибудь под снегом? Все может быть. Оплошал на секунду человек и все. На загорбке рысь.Откуда ее ничем не сгонишь. Твари поганые! – зло ругался Максим, подкладывая сучьев в костры, особенно в тот за спиной, за его постелью. Снег не падал, ветер утих. Но чувствовалось, что подморозило. Максим отошел немного вверх от костров и потрогал рукой поверхность снега, она была пупырчатая, подмороженная. Ледяной наст, трудно будет идти, – подумал он. А на открытом пространстве, где ветерок свободно гулял, вообще наверное ледяное поле! Никак я этого не ожидал. А кошачья дуэль в обмене рыдающими звуками продолжалась где-то все там же, внизу. Потом она достигла душераздирающей истерики, с отчаянным взлаиванием и взвизгиванием, вперемежку с глухим урчанием и все стихло. Очевидно, побывав в объятиях друг у друга, сойдясь в лобовой атаке, и покатавшись по снегу в яростном клубке, дуэт распался и зализывал раны по разным сторонам. Вопли прекратились. Максим сидел на куче веток, переобувался. Коротал время, ждал рассвет, размышлял: – интересно, как поведут себя рыси днем? Ведь они охотятся не только ночью, но и днем. А эти что? Просто живут здесь, или как-то контролируются человеком? Или может быть какая-то сбежала просто от человека и поселилась здесь, а к ней в гости ходят уже дикие? А если она определена сюда человеком, то цель какова? А не пустить за перевал! – ошарашено мелькнула мысль. Тоесть, предупредительный заслон еще за много десятков километров. Да, дела. За то короткое время сна, он не отдохнул. Тело было тяжелое. Хоть полчасика бы поспать, мелькнуло у него в голове. И поправив костры, он вполз опять в шалашик. Неожиданного момента для прыжка на меня у нее не будет, я закрыт ветками и сучьями. Даже если будет разгребать – Услышу, – погружался он в сон, и слабым сознанием удивлялся: – Почему еще не свалилась зажженная сухостоина – ель? Она плохо горела, но все-таки горела. И он уснул крепким сном. Проснулся словно от толчка. Раздвинул ветки. Светало. Слава Богу! Осторожно выползал из своего укрытия с ножом и обрезом в руках. Костры догорали. Обугленная ель – сухостоина, уменьшилась намного в толщине, но не упала, дымилась. Сердцевина наверное сырая, – машинально отметил Максим, потягиваясь. Потом взял в горсть более мягкого снега и протер лицо, сгоняя с себя сон. Подгреб остатки несгоревших сучьев в кучки в кострах. И взяв котелок долго рассматривал его, нюхал. Пахло противно. И подгорелой кашей и кошатиной. Потом нагреб в него снега, поставил на костер. Растапливал снег, ополаскивал посудину. Пришлось делать это несколько раз. Убедившись, что он чистый, вскипятил чай. Без аппетита выпил кружку. Пожевал сухарь. Налил фляжку в дорогу. Собрался. Обрез из рук не выпускал. И уже готовый к отходу задумался: – Как поведут себя рыси? Стал внимательно разглядывать кедрину. Было довольно светло. И даже отсюда, от костров он увидел на кедрине какое-то сооружение. Оно темнело и выделялось среди хвои веток. Метрах в трех от земли, на толстых сучьях кедрины лежали палки крест накрест, мелкие ветки. Все это сооружение напоминало большую грубую корзину, в которой можно было разместиться даже человеку, не только рыси. Внутри возможно был натаскан мох для утепления такого жилища – логова. То, что это сооружение сотворил человек – сомнений не было. Животное такие палки наверх просто не затащит. Да и торцы палок выглядывали спиленными пилой концами. Человек это сделал, – окончательно убедился Максим. Интересно, где же хозяйка этого дома? Там, или гуляет? Лучше бы была дома. Не хотел бы я, чтобы она шла следом за мной, или неожиданно свалилась бы мне на голову с дерева. Одев лыжи, Максим потихоньку стал выбираться с места ночлега. Вчерашние его следы, почти замело снегом, но они все-таки просматривались. Не выпуская обреза из рук он стал выбираться из леса, непрерывно оглядываясь по сторонам и оглядывая деревья вверху. Было тихо. Выбравшись на чистое место от леса, он глянул на седловину Черного Хребта, которая едва просматривалась из-за тумана. Повернулся к Высокой горе и не увидел ее. Вплоть до неоглядной снежной безлесой полосы своего брюха, Высокая гора была окутана туманом, конца ее вообще не было видно. Направление Максим хорошо помнил, да и на открытом пространстве вчерашние его следы остались видны. Снежное покрывало было обледенелое. Идти было трудно, лыжи соскальзывали, шли юзом. Идти надо было вперед и вверх, как по спирали. Левая лыжина была выше правой, уставали ноги и поясница от неловкого положения тела. Он постоянно оглядывался, преследования не было. Проходил час другой, а он все шел, осклизаясь и падая. Вставал и снова шел. Вот где пригодился толкач! Он протыкал им обледеневшую корку снега и опираясь на него, подтягивался ближе вверх. И так, снова и снова! Время близилось к обеду, а оглянувшись по сторонам, ему казалось, что он и не сдвинулся с места. Отчетливо стала видна седловина Черного хребта. Туман исчез. Но вершина Высокой горы была еще в тумане. Выгляну