а ваша, спасибо ей, напоила детей, а кружку назад взять побрезговала. Барак, где мы жили сгорел. Повезло, остались живы. Жилья никакого. Впереди зима. Голодаем. Ничего нет! Ладно, давай документы! – устало махнула рукой начальница. К-ка-кие? – растерялась калмычка. Паспорт, диплом, справки какие есть. Наступила длительная тишина. Даже ребятишки перестали шушукаться за спиной матери. Калмычка и начальница растерянно смотрели друг на друга. У меня нет ничего, все сгорело, а паспорта вообще давно нет, его сразу забрали. Вот есть только справка от врача, что мне нужно лечение. Ну эту справку и отдай ему. Кому? Не поняла Цаган. К кому тебя врач направил! – рявкнула начальница и хлопнула ладонью по столу. Ребятишки мгновенно юркнули за спину матери. Загремела по полу кружка, вывалившаяся из рук мальчонки. Кирса, – дурак! Послышался негодующий шепот девчонки. Пацан быстро подобрал кружку. А почему мама говорит, что не знает где папа? А нам говорит, что он герой и скоро к нам приедет, а пока лечится в госпитале – шептал пацан сестренке. Значит, вот что милочка! Как там тебя зовут, не запомнила. Может у тебя и есть это самое образование, и ты хочешь идти работать к детям. У меня тебе скажу: – нет этого образования. Есть партийное образование. И партия решила, что здесь мое место. Дети – наше будущее и их должны воспитывать люди, которые беззаветно преданы партии, делу Ленина-Сталина. Учить патриотизму, любви к Ронине. Какому патриотизму научите их вы, вот такие, – которых под штыками пригнали сюда? И из-за которых и мы вот так живем! Предали Родину, а теперь помогать вам? А у вас, у проходимцев ни имени, ни фамилии? Хотите липу мне вкатить, разжалобить? Стучала ладонями по столу начальница. Волосы ее растрепались, на губах выступила пена, она закатывала глаза и молотила руками по столу, разбрасывая бумаги на пол. Пойдемте детки, тетя заболела! – пятилась назад с детьми Цаган. В кабинет заскочила растревоженная секретарша со стаканом воды в руках и каким-то пузырьком. Живо, убирайтесь отсюда!, – зло зашипела она. Ольга Михайловна, Ольга Михайловна! Успокойтесь! – вливала ей в рот лекарство секретарша. Начальница мутно обвела взглядом кабинет и истерически зарыдала. В прихожей народу стало еще больше. Люди расступились перед калмычкой с детьми и им вслед неслись разные возгласы: – Теперь поди и приема не будет из-за этих! Расстроили сволочи нерусские человека. Да контуженная она, впервой ей что ли так? Че на людей зло срывать? Да какие это люди? Слышал, что начальница кричала? Предатели! Вот-вот. Как там в басне Крылова? У сильного – всегда бессильный виноват. Не можем жизнь улучшить и находим виноватых. Ну это уж политика, брось-ка. А то в соседнем здании, быстро разберутся, что к чему. Тихо вышедшая секретарша сказала: – Ольга Михайловна сегодня больше принимать не будет. Тьфу, ты! Нет карандашей, бумаги, как учить детей? Мела простого нет! – добавил кто-то. Не захотели мазь нюхать, до следующего вторника пальцем писать будем. Вот тебе и калмычня с высшим образованием! Да причем тут калмычня или тунгусы? Специалиста надо поставить, а тут одни партийцы у руля. Вон спеца выгнали, кивали на бредущую Цаган с детьми, а эту дуру будут держать, пока в гроб не загонит образование. Но у нее видите ли партбилет в кармане! Посторонись! Пройдемте с нами! И неизвестно откуда вынырнувшие два крепких молодца заломив руки оплошавшему мужчине в очках, повели его в соседнее здание. Говорила вам, меньше болтать, так нет-договорились! Расходитесь! – А то и до нас очередь дойдет! – оглядывалась сутулая женщина. Цаган медленно шла по улице и завернула во двор двухэтажного дома. Мама мы куда? Мы сегодня есть будем? С закаменевшим лицом и пустым взглядом она прислонилась к стенке дома и стала медленно оседать на землю, припорошенную кое-где снегом. Мама тут холодно будет пойдем вон туда, – тянули ее ребятишки дальше. Вышедшая женщина в застиранном грязном, бывшем некогда белом халате с помойным ведром напустилась на нее: – Ты чего это тут расселась? С утра уже поднабралась! Совесть бы поимели! – и наткнувшись взглядом на ребятишек побежавших на место, где она выплеснула из ведра, она раскрыла рот. Боже, мой, они ж голодные! А ребятишки подбирали картофельные очистки и пихали их в рот. Твои? – ткнула она в ребятишек рукой. Мои, – кивнула Цаган. По ее щекам бежали жгучие слезы. Погоди, девка-баба, я щас, чего-нибудь соображу! – и взволнованная баба заспешила назад. Вскоре она вышла опять же с ведром и поманила Цаган и ребятню за собой к сараю за кучу дров. Она сняла с ведра фартук и от туда потянуло вкусным запахом. Вот щи вчерашние мало правда, как знала в кладовке припрятала. Ешьте, да не высовывайтесь, а то тут многие ходят, каждый бы хотел. А столовка аж вечером откроется, около нее болтаться нельзя. Загребут сразу. Ну и если узнают, что я вас кормила, тоже нагреют меня. Уволят как расхитительницу. Ешьте, ешьте, как знала, баночку консервную пустую не выбросила. Да и ложку одну стянула. А у вас еще и кружка есть, каждому по инструменту значит. Зовут как тебя, герой? Смотрю кружка-то у тебя ловчее всех. Кирсан – меня зовут, а кружку тетя из того дома подарила. Ишь, ты! Хорошо по русски говоришь. В школе-то учишься? Нет, мама нас учит, она учительница у нас. Все знает! Гордо ответил пацан. Ты учительница? Цаган – кивнула головой и зарыдала: – И калмычка я! Да что ты, что ты, ну и что, что калмычка? – успокаивала ее женщина. Это горе для меня и для моего народа. Слышала немного о вас, но чтобы так вот с вами, прямо не знаю что и сказать. И она постепенно выспросила что же с ними произошло? Цаган уже, немного успокоилась и рассказала все о себе. Вижу ты грамотная, а я – то вот нет! Помогла бы тебе, да не знаю как, – печалилась баба. Мужа бы мне найти, он где-то тоже на поселении после войны Сколько запросов делала – ответов нет. Куда-то в другой район загнали его. Охо-хо! Сибирь-то она эвон какая большая, непросто разыскать человека, – скорбела баба. У меня-то тоже не все ладно. Мужик-то Кузьма мой раненый был, аж после войны разыскала его, в госпитале на Урале валялся, но весточка все ж пришла. Поехала забрала. Без руки и хромой. Работает тут при столовке-кочегаром. А вот уж два дня – запил сердешный, ну теперь пока не отопьется-домой ни на шаг. По друзьям, боевым товарищам шастать будет. А работу чтоб не потерять самой пуп рвать придется – дрова таскать да топить котел. Уборщицей я тут работаю – Лизаветой меня зовут. А где котельная? – спросила Цаган. А эвон за сараем. Эти – то дровишки в сарай таскаем, чтоб не мокли дождями, а оттуда дверь прямо в котельную. Хотите мы вам поможем дрова в сарай занести? Да, какие вы помощники? – рука калечена, да ребятня мала. Они у меня привычные к труду, а я и одной рукой много могу чего сделать. Я ж на лесозаготовках работала. Да и отблагодарить вас за пищу хотелось бы. Выручили вы нас Лиза, я не знаю, чтобы мы делали, от голода уже падали. А домой возвертаться как будешь? Куда? Ну, в Шумиху? Век бы туда не возвращаться. Барак сгорел, где мы жили, растолкали нас куда попало, а везде тесно, спать негде. Многие тут же соорудили шалаши, в них жить будут. А ведь впереди зима. А уехать-уйти куда-то в другие села или районы нельзя. Обязаны жить, тут, куда определили. Хоть помирай, но живи! И помирают? Сколько угодно! Много наших умерло. Господи, да что ж это такое? – запечалилась Лизавета. Наших тоже много мрут. Но хоть крыша над головой есть. Ладно, ребятишки, что нужно сказать тете за обед? Спасибо! Ханжинав! Это я еще по калмыцки спасибо сказал – похвастался Кирсан. Ой, какой ты молодец! – похвалила Лиза. Давай показывай куда дрова таскать Лизавета? А вот сюда идите здесь можно укладывать и в котельную заодно натаскаете. Ребятишки с интересом осматривали котельную. Особенно их заинтересовала лежанка в углу котельной, где на стене были наклеены разные картины из журналов. Ой, как тут красиво и тепло. Тут жить даже можно, а у нас было всегда холодно, – рассуждали дети. Давайте, ребятишки таскать дрова, а то еще и на ночлег где-то надо устраиваться – задумчиво смотрела на топчан Цаган. Так ты в Шумиху все-таки не пойдешь? Не пойду, не хочу помирать в холоде и голоде. Пока были карточки, хоть мало было хлеба и продуктов, но давали. А сейчас все на деньги, карточки отменили, а где денег взять? Заработать надо, а где? Пока в бараке жили, работа хоть и далеко, но была да крыша над головой была. Барак сгорел, жилья не стало, люди разошлись кто куда. В шалашах тоже недолго наживут. Или поумирают, или разбегутся. Возить отсюда в другую лесосеку перестали. Как добираться на работу? Никак. А там барак еще не построили. Мастер другую работу не дает, пристает паскуда. А как отказала ему, вообще зарплаты никакой. Может он и поджег барак, лес-то там выработали, давно приказывали оттуда выселиться. А тут на пожаре еще все сгорело. – Хоть что-то было, да документы главное сгорели. Детей еле успела спящих вытащить, не до документов было. Сама пообожглась, об стекла порезалась. Через окно выскакивали. Милые, милые мои – за что же на вас такое наказание? – горестно качала головой Лизавета. Кабы не милиция жили бы вы здесь не тужили. Заместо Кузьмы котел бы топили, ему вижу тяжко. А чужого кого не хочется, вот и рву пуп, в столовке убираю, да посуду мою и тут топлю. Лиза, можно мы здесь заночуем пока? Ну пока милиции не попадемся! Носа отсюда показывать не будем. Покажи как здесь и сколько топить. Все покажу, все. А вечером перед сном поесть чего-нибудь принесу. Потерпите пока. Ура! Делька, мы здесь жить будем, лежать и картинки разглядывать! – радостно возвестил пацан. Тихо, тихо детки, – здесь кричать нельзя, утихомирила его мать. Кабы не калмыцкое обличье – не бросались бы вы в глаза. Да, калмыки мы. А так всяк увидит-доложит. Ой, господи, господи, до чего дожили! Ребятишки скоро таскали дров в котельную, Цаган подкидывала поленья из кучи в сарай. Если че, кто спросит скажите я попросила вас потаскать поленья, а что здесь ночевать будете ни гу-гу! Хорошо Лизавета, не подведем, дрова перетаскаем, закроемся в котельной. Вот, вот. Ладно пошла я. Буду вроде ненароком выходить будто в уборную, или помои выплеснуть. А вы лишний раз в уборную-то не шастайте. Там ведерко есть для золы, в него нужду справить можно, а потемнеет в уборную выплеснуть. Лизавета ушла. Цаган подкладывала в топку дрова, ребятишки играли на топчане. В котельной действительно было тепло, дети были без одежды. Цаган тоже разделась, была в легких штанах и кофточке. На ногах были те же бахилы-валенки. Другой одежды не было. Она сняла платок и тяжелый узел черных волос обнаружился на ее затылке. Многие ее сородичи-женщины из-за невозможности сохраняться от повальных вшей, стригли накоротко свои волосы. Так легче было спасаться от насекомых, проще мыть голову. Детей безоговорочно стригли налысо, зачастую и девочек. Не было мыла, ну а когда стало появляться было дороговато. Она знала как варить щелок из древесной золы, и очень обрадовалась, когда увидела что котельную в основном топят березовыми дровами. Качественный щелок получается из золы, именно березовых дров. Кипятка здесь было вдоволь. Прислонив ведро с золой, залитой кипятком, вплотную к топке котла, она вскоре увидела, что ведро кипит. Почувствовался неприятный едкий запах пара. Ребятишки были знакомы с изготовлением щелока, и с шелковисто-мыльным его свойством. Именно им и мыла их последнее время Цаган. Правда, летом она собирала много разны