Сено в мешках было уже почти трухой, но как только развязали мешок и поднесли горсть этого корма корове, она жадно слизнула его с ладони. Так, протягивая ей горсть за горстью этого сена-трухи, заманили в грохочущую от дизеля котельную, точнее в прируб, где хранился разный инструмент. Здесь было тепло. Вытряхнув в угол три мешка трухи-сена, Максим привязал ее, и уехал разгружать лебедки. Когда он вернулся назад, корова подбирала из угла последние веточки-стебельки корма.
– Бедная ты моя! – обнял ее за шею Максим. Он принес ведро теплой воды, которую корова с жадностью выпила.
– Ну, жить будешь! – похлопал он ее по холке.
Корова в тепле быстро высохла, и цвет ее действительно был темно-красный. Максим взял щипцы и осторожно вынул заклепку из уха коровы и, подумав, достал из кармана красный шнурок и продел его в дырочку вместо заклепки и завязал на бантик.
– Красулей будешь! – засмеялся Максим.
Подошел машинист котельной и, посмотрев на хлопоты Максима, сказал:
– До утра можно тут побыть, а утром какого начальства тут не бывает, сам знаешь.
– А мы, люди благодарные и за это. Отчалим. Главное было горячей водички на мытье, да и обсохнуть в тепле. Так что я у тебя в долгу.
– Да брось ты! Думаешь, выживет?
– Попытаемся помочь. И как только отелится, и молоко будет годное для питья, первая бутылка молока – тебе. А пока – такая вот! – и Максим достал из-за пазухи фуфайки бутылку водки.
– Да ты что? Разве ты бы не помог? – отмахивался машинист.
– Да, я бы помог, слов нет. Но важнее другое – ты помог. Спасибо.
– Ну, и тебе спасибо, – взял машинист бутылку.
– Я тут на полчасика отойду, схожу домой за пацанами.
Максим ушел и когда дома объявил, что у них, возможно, будет своя корова, восторга не было конца, особенно ребятишек.
– Ну, а сейчас Мутул, как старший из вас и вот ты, Басанг, пойдемте со мной, поможете пригнать корову.
– А мы, а мы? Мы тоже хотим!
– Ребята, Мутул старший, от него помощи больше будет, а у Басанга валенки на ногах, хоть и старенькие, фуфайки, шапки оденут и готовы. А у вас с одеждой слабовато. Зато вы каждый день будете помогать бабушкам ухаживать за коровой. Идет?
Ребятня нехотя согласилась. С большим трудом удалось перегнать Красулю из гаража на калмыцкое подворье. Сараюшка, кособоко стоявшая недалеко от избы, была ветхая и дырявая. Полночи Максим потратил, пока заколотил все дыры и убрал из нее снег. Хорошо, что еще осенью он привез добрую охапку сена, которую раскидал для просушки. Время от времени он брал охапки сена и добавлял на нары, где спали ребятишки. О простынях речи не было, сено прикрывали любыми тряпками и мешками, закрывались тогда чем придется. Куча сена в углу, произвольно стала кормушкой коровы, объедки пошли на подстилку и через час-другой, насытившись, корова по-хозяйски уже лежала на подстилке, закуржавев на морозе, мирно пережевывая жвачку. Заперев сарай-стайку на подпорку, Максим забылся коротким сном до утреннего гудка и первым делом, когда проснулся, понес ведро теплой воды корове. Она была уже на ногах и деловито хрумкала сеном. Напоив ее, он объяснил старухам, что это теперь их корова и дня два-три ее надо усиленно покормить. Негодные капустные листья и разные очистки от картошки могут быть неплохим кормом для животного. Старухи успокоили его, что на своем веку они ухаживали за многими коровами и даст бог выходят и эту.
– Вези какого-нибудь сена, даже плохого, мы отпарим его – корм будет! – заверили они его.
Утром, раньше обычного, проснулись ребятишки и первым делом бегали по очереди смотреть на корову.
Через день два о том, что у калмыков появилась корова, узнали и соседи. Любопытные бабы смотрели на костлявую животину, и первым вопросом был:
– А где вы взяли ее? Не украли?
И к своему недовольству получив ответ, что корова их на законном основании небрежно давали советы:
– Да прирежьте вы ее, сдохнет ведь, кожа да кости.
Старухи, растопырив руки, возражали:
– Болшго! Сен, Красулька! (Нельзя! Хорошо, Красулька!)
Наперекор всем прогнозам злоязычников корова с каждым днем становилась все бодрее и полнее. Злые языки донесли участковому, что у калмыков невесть откуда появилась корова, и кормят они ее ворованными капустными листьями и картошкой с подсобного хозяйства. Донеслись слухи и до завхоза, что мертвая корова из ямы гаража выздоровела, раздобрела у калмыков на харчах. А харчи-то подсобные! Заволновался-задумался Силантьич, что дал промашку и при первой де встрече с участковым городил-мямлил об этом что-то непонятное.
– Так что, украли у тебя корову? – уже в который раз спрашивал он Силантьича.
– Да, нет!
– Так да или нет?
– Нет, – пожимал плечами завхоз, – Живые по счету в наличности. Падежные по акту оприходованы.
– А у калмыков чья, твоя?
– Моя, – констатировал Силантьич.
– Так выходит украли?
– Нет, по акту оприходовали, падежная.
– Мертвая?
– Выходит так.
– А у них-то живая?
– Живая.
– Твоя?
– Моя.
– Ничего не понимаю, – хлопал по ляжкам себя участковый.
– Пил с утра?
– Нет еще. Пойдем, возьмем для разъяснения, – приглашал завхоз.
– Ты мне это брось! – ярился участковый, – Я при исполнении, стало быть это будет взяткой.
– За что?
– За утерянную корову.
– Все у меня в наличности, согласно документов, – похлопал по планшетке Силантьич.
– А тогда, какого хера, ты тут время у меня отнимаешь?
– Для информации.
– Да пошел ты! – вконец озлился Чиков и зашагал к леспромхозовской конторе.
Разговор с завхозом не шел у него из головы. На другой день, чуть свет, он подходил к калмыцкой избе. Морозный воздух ранней весны был чист и приятен. Предстоял ясный, солнечный день. Еще не доходя до избы он почувствовал неприятный запах гниловатой капусты. Дым из калмыцкой избы весело тянулся вверх, подтверждая о предстоящем солнечном дне. У распахнутых дверей сенцев монументально восседали обе старухи на чурбачках, с трубками во рту. Одетые в какие-то лохмотья, с одинаковыми меховыми шапочками на головах, они попыхивали трубками, созерцая мир нового утреннего дня. Из раскрытой двери избы тянуло каким-то варевом, булькающем в котле. Вот этот-то кислый дух и учуял участковый при подходе к избе.
– Здорово живете! – бодро поздоровался он со старухами.
Старухи согласно кивнули головами.
– Мужики-то дома?
Старухи опять кивнули, посапывая своими трубками, выпуская кольца дыма.
– На работе или дома? – опять он задал вопрос.
Старухи молчали.
– Скоро пойду на работу, я сегодня на ремонте, – вышел из сарая Максим и широко заулыбался.
– А-а, здрастье! – участковый кивнул и с ходу спросил, – Где корова?
– Здесь, здесь, Красуля! – жестом показал Максим на сарай, – Жует все, что ни положим, – и он, зайдя вовнутрь, стал гладить по шее животину, хрумкающую бурьян, пересыпанный прелыми капустными листьями и картофельными очистками.
За несколько дней пребывания здесь корова заметно поправилась и вид у нее был веселый. Зашедший участковый мельком глянул на нее и спросил:
– А где та?
– Какая? – не понял Максим.
– Ну, та дохлятина, что из ямы вытащил?
– Вот она, – заулыбался Максим и, поняв, что к чему, полез в карман гимнастерки, вытащил оттуда вчетверо сложенный листок и протянул участковому.
– Что это?
– А дохлятина, и паспорт ее, и заодно, что я хозяин ее.
Багровея лицом участковый медленно вчитывался в бумагу, оглядел ее с другой стороны и вернул Максиму.
– Н-да, как-то непонятно. Умирала скотина с голоду, а тут стоит гладкая корова. Что-то тут не то. Сознайся, намутили вы тут с завхозом для обоюдной выгоды? Или эта корова не та?
– Почему? Та, из ямы, падежная.
– Да у меня что, глаз нет, какая же это падежная? – заорал он.
– Послушайте, уважаемый, какой упитанности она была десяток дней назад можно судить по тем коровам, которые шляются по дорогам в поисках пищи. Но эта была еще хуже, да к тому же попала в яму с кислотой и мазутом. Она умирала, ее бросили, я достал, выходил. Вот и весь секрет. Ребятишки ходят, где какой бурьян несут, где мерзлые листья, картошку – все ест. Старухи перебирают, что себе варят, отходы – корове.
– Ладно. Больше никто тут не умирал?
– Пока бог миловал.
– Фамилию той женщины и пацана узнали?
– Нет, – потускнел лицом Максим, – Спрашивал всех своих, никто не знает. Наверное из другой деревни.
– М-да! И у меня они висят безымянные. Похоронил-то где?
– Ну, там же, на десятом.
– А дома-то что?
– А зайдем, посмотрим.
– Давай зайдем, раз уж пришел.
– Пожалуйста! – и Максим шире открыл двери избы.
Участковый, пригнувшись, шагнул за порог и остановился, привыкая к полумраку. Электрического света не было. Тусклый свет пробивался из двух маленьких окошек, наполовину забитых фанерой и тряпками, позволяя видеть в избе только очертания ее внутренней утвари. Ребятишки спали, съежившись на нарах под каким-то тряпьем. Топилась печка, и через дырки в стене играли блики огня. Бурливший котел источал неприятные запахи. Участковый оглядывал нары и покачивал головой. Он чуть не оступился в щель на полу, плохо прикрытую доской.
– Подпол есть?
– Есть, – кивнул Максим и отодвинул доску.
Участковый, чиркая спичками и нагнувшись, заглядывал туда, морщил нос.
– Что там? – глянул он на Максима.
– Уборная. У детей нет одежды и обуви бегать по нужде на улицу.
Страж порядка понял откуда идет основное зловоние. Они вышли на улицу.
– Правда, что ты зоотехник? – пытливо глядел он на Максима.
– Правда. До войны закончил ветеринарный факультет, давал стране мясо, кожу и шерсть, – глядя куда-то на вершины гор ответил Максим.
– Ладно, живи как-то! – и хлопнув его по плечу пошагал к баракам, – Пацанов береги! – крикнул он на ходу.