– Теленок! – закричали они.
–Телочка, – поправили старухи, – теперь молоко у нас будет.
Целый вечер старухи возились с теленком, то поили его свежим молоком, то отгораживали ему из мешков и палок место, чтобы не обжегся об печку, то бегали к корове, кормили и поили ее. Калмычата теперь не бегали попусту по двору. Они заготавливали корм корове, вырывая бурьян из кустов, благо уже почти сошел снег. Ломали на корм тонкие ветки – все годилось. А через неделю Красулю стали выпускать на волю и она уже находила корм сама. В кустах у речки, на межах в огородах. Скоро появилась и первая зелень. Река была бурная после таяния снегов и к реке подходить просто было опасно. Мощным потоком плыли бревна, попасть между которых грозило смертью. В это время животных старались не подпускать к реке, переломает бревнами ноги, унесет животину. На время сплава леса Максим приказал ребятишкам гонять корову на выпас на гору. И ребятня по очереди по двое-трое, сопровождали корову на выпас. На обеденную дойку Красуля шла домой неторопливо, к своему дитю. Так оно и было. Умная корова точно приходила домой в одно и тоже время, порой оставив своих заигравшихся пастухов на выпасе.
К обеденной дойке подходили и три-четыре местные бабы, которые впервые видели схему дойки коровы и кормления теленка. Надоив полведра молока, старухи выпускали к корове теленка, который обретя свободу, пулей вылетал из избы и обежав круга два-три вокруг навеса над печкой подбегал к мычащей своей матери, сначала к ее морде. Обнюхавшись, теленок спешно направлялся к ее вымени. Вытянув мордочку, он захватывал себе в рот сосок и оттопыривал почти горизонтально свой хвостик и начинал сосать, время от времени поддавая своей головой под вымя и материнское брюхо. Красуля переставала есть из кормушки и изогнув шею, добрыми выпуклыми глазами, наблюдала за своей дочерью, изредка облизывая своим длинным шершавым языком под ее хвостом.
Соседские бабы с завистью смотрели на эту картину и судачили:
– Ну, если я к своей Пеструхе подпущу телка, все, молоко не жди. Она и так-то сгорбатится дугой, когда дою, еле два литра надаиваю. А тут, смотри, три раза по пол ведра за день, да еще и теленка сама кормит. Да, везет нехристям. А корм-то какой? Где сена клок, где вилы в бок. Не-е, они че-то знают эти калмычки. Да, шаманят они. Вон, этот старик, который к ним приходит. Как соберутся, так че-то гогочут, поют, горлом бурлят.
– Иди-ты!
– Вот те крест! Пошли отсель, а то неровен час сами околмычимся.
– А че это у тебя под рукой, под фартуком держишь? Кружка никак? Молочка поди калмыцкого хошь?
– Да моя-то корова еще не отелилась, а маленький-то хворает. Ну, думаю, попрошу.
– Тьфу, да сроду я бы не взяла, сдыхать буду! – и баба сердито отходила прочь.
– Может еще и калмычного чаю, да махану из дохлятины отведаешь? – уже на отходе добивала баба свою соседку.
– Ну и отведаю, если надо! – огрызалась та, – Припомни как ты Кудрихиного пацана от хворости живота лечила: принеси сальца, принеси хлебца, а он как поносил, так и чуть не загнулся. Пока калмычки его своим чаем или чем там не вылечили. Так теперь тайком все к ним лечиться ходят. А чай-то чего не пить? Сейчас из сена выберут траву какую надо, да и в котел ее, да молока туда же чуть не полведра. Прокипятят, соли щепоть бросят. Чего тут не пить? Ну, и масло или жир, если хотят или есть, чего не добавить? Так, Алтма?
– Така, така! – кивала старуха, наливая ей кружку молока.
– Спасибо тебе, – кланялась баба.
– Сэнер (хорошо), здраситя! – махала ей та.
Жить калмыкам стало легче. Ребятишки пасли корову уже вместе с теленком, который тоже стал пощипывать травку.
Как-то Максим встретил завхоза Силантьича и тот уговорил его пойти к ним на ферму, помочь сделать прививки молодняку и вообще, посмотреть, что и как с коровами. По дороге Силантьич рассказал, что ему влепили строгий выговор по партийной линии за разбазаривание кормов и падеж скота и вообще сгущаются над ним тучи. Как бы не посадили. Это будет похуже, чем его положение, Максима.
– Да тут еще эта корова твоя, как бельмо на глазу у всех. Раздобрела, гладкая, а числится падежной. С полей корма тоже все тащили, а теперь отдуваться мне.
– А ты, не печалься начальник, ты мне помог, я тебе помогу.
– Чем же ты мне поможешь? – встрепенулся завхоз.
– Чем ты мне помог, тем и я тебе. Как у вас говорят: долг платежом красен.
– Неужто корову назад вернешь?
– Нет, корову назад не верну, спасибо тебе за нее, ребятишки ожили. А вот телку верну, взамен ее. Я же говорил, что она телочку принесет. А живая единица скота для отчетности это не шутка. Так?
– Ой, Максим, спасибо!
– И еще. Ехал я как-то из лесосеки, видел стадо коров твоего хозяйства. Пасет его пастух, тот пьяница, все в одном месте, у болота. Коровы всегда по брюхо в грязи стоят, одной осокой питаются. Мало того, что соски осокой режут и вымя всегда мокрое и грязное, зимой они у тебя опять начнут падать, если не от голодухи, то от ревматизма.
– Неужто ревматизма у коров бывает? – изумился завхоз.
– Бывает, Силантьич, бывает. Животные тоже болеют теми же болезнями, что и люди, только сказать не могут. А пастуха заставь гонять стадо по горным долинам. Ну и корма начинай заготавливать, все что сейчас зеленое с листьями, любой бурьян зимой будет ценным кормом. Сколько стариков и старух с ребятишками не у дел. Пригласи их к себе на хозяйство, кружка молока с куском хлеба, да крыша над головой, у тебя же барак пустой стоит, и люди тебе в мешках травы наносят.
– Ой, Максим, что ты раньше ко мне не зашел, спасибо тебе за совет.
– Да не за что. Ты не печалься, все образуется, а в воскресенье жди в гости, в следующее, я как раз должен быть выходной. Приведу телочку. Давай, пока!
Калмычата уже знали, что теленка придется отдать и очень расстраивались, когда об этом заходил разговор.
– Теленка придется отдать, иначе у нас отберут корову.
– Ну и пусть! – надували они губы, – С теленком можно поиграть, а с Красулекй сильно не поиграешь, – приводили они доводы.
– А Красуля дает много молока, у нее еще телята будут, – объясняли им старухи.
Телочку назвали Булей, из-за того, что когда она пила молоко из ведра, то сильно булькала. Теперь ей уже не разрешали сосать вымя у Красули, а поили из ведра. Хозяйкой Були стала внучка старух – Сюля. И ребятишки смеялись:
– Где Буля, там и Сюля.
Так оно и было Теленок ходил за ней по пятам, она водила его и на веревочке, как собачку.
В назначенное воскресенье у Максима был действительно выходной. Рано утром старухи, подоив Красулю, выпустили ее на самостоятельный выпас. Теленка оставили дома. Ребятишки долго спали или делали вид, что спят, но не вставали. Потом нехотя встали, дол-го пили жомбу у печки. Все молчали.
– Ну, что ребята, Булю надо отдавать. Пойдем, проводим ее до места, деваться нам некуда.
Тяжело вздохнув Сюля поднялась с места и пошла в сарай и вывела за собой теленка.
– Куда вести ее?
– А вон туда, за гору, – махнул рукой Максим, – Ну что, герои, приуныли? Пошли, а то девчонку обидит еще кто-нибудь. Да заодно и поглядим, как там Буля жить будет. Если плохо там – заберем назад.
Ребятишки, как подстегнутые вскочили и побежали следом. Старухи, сложив руки на животах стаяли и смотрели им вслед.
Дорога поднималась все выше и выше к леспромхозовским конюшням, которые располагались как раз наверху горы. Село находилось как бы в котловане на косогорах его. Так как низина у речушек – Степного Баджея и Таежного Баджея, сливающихся в одно русло, весной тогда заливалось, поэтому избы и другие хозяйственные постройки стояли по буграм и косогорам. С далеких времен люди вычислили своенравное поведение с виду малых речушек, а в паводковые времена – мощные несущееся потоки, поэтому и строились на неудобных косогорах. Зато были в безопасности. А залетные неверы, хитромудро посмеивались, строились на жирных низинных местах, поближе к речке, любуясь ее летней тихой красой. Да и хозяйство содержать поближе к воде дело важное. Эвон воды сколь уходит на водопой скотины, да на полив огорода. В засуху на косогор воды не натаскаешься, замой в снега, метели, тоже непросто водичку на косогор доставить. Бывали конечно малоснежные зимы, когда после таяния снегов реки почти не разливались. Новосельцы гоголем ходили супротив старожилов. И урожай получше у них, и вода рядом, и сил меньше тратится на ее доставку. Но это редко бывало. А в основном лютые январские морозы напрочь вымораживали ручьи, а бьющие незамерзающие родники прокладывали себе только им нужные направления. И дыбились, топорщились в низинах, неожиданно сказочные ледяные колпаки и причудливые торосы льда от исходящих клубами пара и наплывавших лывами родников. Напитывались водой низинные снега, заливались все колдобины, с каждым днем ледяное поле росло вширь и вверх, подкатывая к постройкам незадачливых хозяев. Сто только не делалось для заграды незаметно подвигающейся воды. Навозились снежные валы вокруг усадьбы, грядами складывались бугры коровьего навоза. Бесполезно. Вода исподволь по грунту проникала всюду. Подполья и погреба, загруженные на зиму картошкой и прочим овощем, заливались чистейшей водой до самого пола. Приходилось все вытаскивать на пол, городить дополнительные подмостки в хлевах и стайках, спасая скот. По самые окна вмерзали в лед низинные избы. Все на свете кляли хозяева таких подворий. Зато благодать была ребятне. Ледяное поле бескрайное, катайся, сколько хочешь на коньках, да смотри в оба: ухнуть можно в предательскую, покрытую тонким льдом размоину. А весной, в снеготаяние, когда отовсюду с гор катят потоки в низину, и вскрывается сама речка одна и ругая, тут просто беда. Чуть не на крышах сидят низинные поселенцы. Но сойдет половодье и жизнь снова налаживается. А бабы, живущие на косогорьях, с завистью заглядывают в огороды низинных. Как на дрожжах у них все растет, а тут все плечи изодраны от коромысел. Разве натаскаешься на полив огорода воды? Нет, конечно.