– Школа – сипаравка уга (нет). Вошка – бошка, – отвечали калмычата.
Советовали и старухам, что надо выискивать, выводить вшей, чаще мыться. Старухи беспомощно разводили руками и тыкали себе в глаза. Видно было и так, что у них плохо видели глаза.
– Да, что малый, что старый, – вздыхали люди.
Верным признаком того, что скоро похолодает, было то, что начались туманы с мелким противным моросящим дождем. Дождь сеял день и ночь, темное свинцовое небо не позволяло выглянуть солнцу ни на минуту. Взбухли реки и мутными мощными потоками несли всякий бурелом. Было ясно, что в Белогорье, в Саянах дожди были еще сильнее. От такой погоды никогда не дождешься ничего хорошего.
Какое-то нехорошее чувство витало и в калмыцкой избе. В одном углу с потолка капала дождевая вода. Кто-то из местных кинул им на крышу камень и он проломил дранку. Красуля уже двое суток не приходила с пастбища. А когда пришла, то с обломанным рогом и худющая как доска. Кто-то пытался держать ее взаперти, но она вырвалась вот такой ценой. Чужой обрывок веревки болтался на ее шее. Старухи перестали пока выпускать ее. Но она стала заметнее меньше давать молока.
Дома стало сыро и холодно. Стали топить печку – оказалось, что в дымоход провалилась чья-то кошка и заткнула собой выход дыма. Пока добрались до нее под душераздирающие крики, пришлось развалить пол печки. А дождь все сыпал и сыпал. С горем пополам нашли глину, чтобы замазать печку и то благодаря вездесущим мальчишкам. Топили печку и под навесом на улице, что-то варили, толпились около нее.
Бегали смотреть бурную речку. Старухи ругались, не пускали. Утомленные заботами и трудами о приготовлении пищи и уходом за коровой, старухи время от времени подремывали у печек, сидя на чурбачках, дома или на улице под навесом. Ребятишки, заговорчески посмеиваясь, выскальзывали под моросящий дождь к бурлящей речке, швыряя в нее, что попало. Зябко перебирая босыми ногами, мчались назад; вместо них выбегали следующие.
Настала очередь Сюли и Цебека, они были самые маленькие и всегда вместе играли. Сюля была в старых больших сапогах и каком-то платье – все от дождя защита. У Цебека на ногах были какие-то не-мыслимые опорки и военная фуражка с поломанным козырьком. Каждый из них нес несколько веточек и палочек, чтобы бросать в реку. Подойдя ближе к реке, они заворожено смотрели на мутный бешенный поток некоторое время. Потом стали бросать свои ветки и палки в реку. Цебек, как и положено мальчишке, докидывал до потока палки. Они быстро уносились дальше. Сюля не докинула ни одной своей ветки и палки. Они насмешливо лежали на краю обрыва. Цебек полез вверх по косогору, выискивая камешки, а Сюля, подумав, стала спускаться к обрыву, к лежащим палочкам.
И тут случилось непредвиденное: край обрыва, на котором стояла Сюля, стал откалываться от берега, и все стремительнее падать в бурный поток. Сюля обернулась, пытаясь перескочить трещину в земле, но ее ноги заскользили, она замахала руками, пытаясь удержать равновесие и тоненько закричав, рухнула вместе с громадным многотонным куском берега в воду. Шумный всплеск, а может быть крик сестренки, затавил обернуться Цебека. От резкого движения он упал на живот, головой к речке, и широко раскрытыми глазами лежал и смотрел на то место, где была Сюля. Сюли не было. Он так и лежал ничего не понимая, пока из избы не посыпались ребятишки.
– Сюля! Сюля! – метались ребятишки по берегу.
Но девочки нигде не было. Ребятишки увидели эту трагедию из окна, наблюдая за малышней. Двое постарше побежали вниз по реке, но скоро вернулись жалкие и мокрые. Никаких следов девочки обнаружить не смогли.
Услышав шум и крики у реки старухи поискали детей по двору и в избе, и не найдя их, немедленно стали спускаться к реке. Увидев плачущих ребятишек, они не сразу сообразили с кем произошла трагедия, но частое повторение ребятишками имени их внучки – Сюля, Сюля – заставило содрогнуться их сердца.
– Хама Сюля? (Где Сюля?) – почти в голос закричали старухи, осматривая пацанов, которые содрогались в рыданиях и молча показали на бурную реку.
– Уга Сюля? (Нет Сюля?)
Пацаны отрицательно замотали головенками.
– Хархен! (О Боже!)– вскинули руки вверх и глядя в небо, закричали старухи, и рухнув на землю, закувыркались к обрыву речки.
– Бичке, эмг! (Не надо, бабушка!) – завизжали ребятишки и хватая их за что попало с трудом остановили на краю обрыва.
Увидя у реки что-то неладное, соседские бабы и пацаны кинулись им на помощь и вовремя. У калмычат уже не было сил удерживаться на скользком краю обрыва. С большим трудом удалось подтащить эту сцепившуюся кучу старух и ребятишек в безопасное место. Уткнувшись руками и лицом в слякотную землю старухи горько рыдали, постоянно вскрикивая:
– Хархен! (О Боже!)
Ребятишки стояли вокруг них и тоже плакали, трясясь от холода и мелкого дождя.
– Ну, что? Надо их тащить в избу, а то окочурятся в такой стылости.
И баба потащили их в избу.
– Да, жилье у них хуже не куда, – оглядывали они закопченную избенку с подслеповатыми окнами.
Взрослые парни пошли по берегу вниз, тыкая баграми в речку. Никаких следов. Пропала Сюля! Или ее придавило глыбой земли, отколовшейся от берега, или утащило бурным потоком куда-нибудь в промоину под берег. Ни живую, ни мертвую девчонку не нашли. Многие люди приходили на берег и безуспешно потыкав в воду палками, уходили.
Еще в гараже Максим узнал о постигшем их несчастье. Сегодня он раньше приехал с лесосеки, но уже темнело. Расспросив где искали утопленницу, он прямо в гараже взял длинный багор и пошел другим берегом более пологим, утопая в низинах чуть не до колен! Дойдя до моста он повернул на другой берег, где уже как говорили, искали девчушку. Ничего не найдя, он добрел до своего косогора, где в темноте сиротливо стояло четверо калмычат и две соседские бабы.
– Как же это случилось? – с некоторым упреком спросил он пацанов.
Те заревели еще громче и уткнулись ему в фуфайку. Дождь ручьями стекал с их бородок.
– Ну, ладно, ладно, идите домой к бабушкам, – и все молча полезли на косогор.
Дошли до навеса летней кухни. Печка топилась, наверное затопил кто-то из соседей. Потянулись руки к теплу, подошли еще какие-то люди, пошли разговоры.
– Темно, а то бы еще ниже модно было пойти, может и нашли бы, – горевали бабы, – Девчушка такая симпатичная, долго ведь мы не знали, что она девочка, все лысенькая была.
– А как было не стричь? Болела долго – не до волос. Остригли. Все вшей меньше будет, – разъяснял Максим.
– Мы вон, своих девчонок, и так и этак моем, мажем, и то заводятся, – поддакивали бабы, – А тут какой догляд? Старухи полуслепые, хорошо, что хоть еду готовят, да корову доят.
– Да, спасибо им. Как они берегли Сюлю. Не уберегли.
– Видно судьба такая. Ведь из их вагона, где они ехали, одна она живой осталась, остальные девчонки умерли в дороге. И вот теперь и она улетела на небо, – бабы со значением поглядывали друг на друга и кивали головами.
– Улетела на небо! – твердо заявил подошедший мужик и все узнали старика Бадмая, – Маленько не успел, знал еще вчера. И хотел сегодня пораньше прийти сюда. Не успел. Пока сбежавшую корову из стада разыскивал – беда случилась, – и старик шагнул в темноту, в дождь, к речке.
Максим тоже двинулся было за ним, но старик остановил его.
– Не ходи, я скоро вернусь.
Максим зашел в избу, а любопытные бабы не уходили, шушукались меж собой.
– Этот старик – он все знает, не колдун ли он?
– Вот бог наградил соседями.
– А че они тебе? – заспорили они.
– А мало ли чего? Нет, лучше я домой уйду.
Искали Сюлю и на второй день. Добровольцы и Максим прошли по обеим сторонам реки на несколько километров вниз, по уже слившейся рекам в одно русло. Не нащупали баграми ни под обрывом, не обнаружили ничего и в затопленных кустах. Пропала бесследно девчонка.
Старухи лежали пластом, обезумев от горя. Ребятишки, простывшие под холодным дождем, метались на нарах, бредили. Старик Бадмай, пробывший с ними всю ночь, топил печку, приготовил чай, а наутро ушел пасти стадо поселковых коров. Осталось несколько дней до конца пастбищного сезона, по уговору с хозяевами, и если он нарушит его, ему не выплатят за целое лето ничего. А впереди ждет голодная суровая зима. Еще рано утром, провожая Максима на поиски Сюли, он сказал Максиму:
– Я вижу открытую дорогу в небо из этой избы. Скоро по ней еще улетит один человек.
– Да ты, что, дядя Церен?
– Да, дорогой, да!
Максим немо уставился на него.
– А-а-а, и знаешь кто? И когда?
– Знаю, – ответил старик,
Глядя куда-то далеко-далеко, за горизонт.
– Не шути, пожалуйста, дядя Церен! – как-то виновато улыбаясь попросил Максим.
– Зачем шутить? В таком деле не шутят, дорогой Мукубен.
Максим совсем растерялся.
– А кто? – все-таки рискнул он спросить.
– Алтма, ровно через шесть дней. Я как раз уже буду свободен от пастьбы коров, да и снегу уже будет полно. Приду я к тому времени, не переживай, – потрепал он Максима по рукаву фуфайки.
– Дядя, Церен, а может ее полечить надо, она и выздоровеет, а? – с надеждой заглядывал он в глаза старику.
– Лечить можно, но тогда она умрет еще раньше на два дня, еще и помучается. А так тихо умрет, хорошо.
– Вот это да! – взволновался Максим, – Лучше бы ты мне ничего не говорил. А что мне сейчас делать? Идти на поиски Сюли или нет?
– Идти надо, но ты ничего не найдешь, – покачал головой старик.
– А может ты знаешь где она?
– Здесь где-то, но Будда не дает мне разума на раскрытие этой тайны. Душа знаю что там, – ткнул он в небо, – а тело уже похоронено рекой.
Максим со страхом смотрел на Бадмая.
– Ладно, я все-таки пойду, а то вон люди у реки уже толпятся.
– Иди, иди, – попыхивал трубкой старик.
Прав оказался мудрый старик. Через шесть дней, день в день, умерла Алтма. И рано утром появился Бадмай. Максим еще не ушел на работу, топил печку, и со страхом поглядывал на топчан, где обычно лежали старухи.