– Очевидно, ищут, коль нет ответа. Итак на тебя, Цынгиляев, тратится очень много времени. Работать лучше надо.
И начинал свою вечную лекцию про партию и правительство. Еле сдерживая себя, Максим смотрел себе под ноги и чувствуя, что может не сдержаться тихо просил:
– Можно я пойду?
Но остановить речь парторга было не так просто. Он, как глухарь на токовище закатывал глаза под лоб и наслаждался лекцией о правах и обязанностях спец. переселенцев, о врагах народа, о бдительности. Парторг в это время ничего не видел и не слышал. И только тяжело выдохнув от длительного своего красноречия, он натыкался взглядом на сжатые его кулаки и на побелевшие скулы от сильно сжатых зубов Максима учтиво спрашивал:
– Не здоровится тебе, что ли?
– Можно, я пойду? – почти шепотом уже сипел Максим.
– Да, да, иди, работай!
Шатаясь он выходил на улицу, а вдогонку ему неслось:
– Не пьян ли ты, братец, часом? Смотри, соблюдай трудовую дисциплину!
Максиму хотелось схватить железяку или кол и рвануться назад, хлестать и бить эту омерзительную рожу, которая нахально издевалась над ним. Но он терпел. И просил бога дать ему силы на терпение. Остальное он все вынесет. Голод, холод, неустройство, он все вытерпит, но прямое издевательство терпеть уже был не в силах. Но вытерпеть надо.
– Надо! Надо! – заскрежетал он зубами, и ничего не видя перед собой, зашагал в гараж.
На узкой тропинке, шедший ему навстречу известный блатяга, из бывших зэков – Нырок, растопырил руки:
– А ну, с дороги, куриные ноги! – и вдруг слетел с ног от резкого движения плеча калмыка и шмякнулся задницей в сугроб, грязно заматерился.
– Ты что-то хотел? – резко обернулся к нему Максим.
Увидя бешенное его лицо, блатяга вымучено залепетал:
– Да вот, поскользнулся, тропинка, говорю узкая, ты иди, корешок, я не спешу!
Максим зашагал дальше, уже более спокойно. А Нырок ошарашено продолжал сидеть в сугробе, размышляя: «Глядико, бля, как бревном шибанул, так и нарваться можно. У, сука калмыцкая, погоди, я с тобой расквитаюсь», и он потрогал свою тощую грудь.
Придя в гараж, он увидел шофера, закатывающего пустые бочки в кузов машины и стал ему помогать. Еще вчера он договорился поехать с ним в райцентр. Машина шла за горючим на базу. Погрузившись и оформив документы, мордастый Федька, садясь за баранку, подал Максиму заводную ручку.
– Давай, крутани! – и отборным матом покрыл завгара, – Скоко раз говорю – на ремонт становиться надо! Нет, грит, езжай! Доезжусь, что где-нибудь стану намертво.
Покрутив рукояткой, машина нехотя завелась. Максим нырнул под капот и долго слушал работу двигателя.
– Третья свеча работает с перерывами, давай заменим.
– Нету. Нагреется мотор – заработает и она. Не впервой, – вяло махнул Федька.
– Ну, ладно. На гору-то заберемся?
– Заберемся. А не заберемся – толканешь.
– Ага, на такой крутяк толканешь! – засмеялся Максим.
Ожидая, пока нагреется мотор, Федька докуривал самокрутку и зло отплевывался.
– Какая сука сожгла у тебя сено? Башку бы отвернуть.
– Да сено-то, хрен с ним, хотя и жалко, – ответил Максим, – Человек сгорел, зэк вроде беглый, говорят, теперь затаскают будто генерала убили. Наши мрут как мухи – никому дела нет.
– Да, дела, растуды их за ногу! – бросил окурок в снег Федька, – Поехали.
И машина, загромыхав пустыми бочками стала выбираться из села.
– Слышь, Максим, – когда ты подходил к своему зароду снег был чистый?
– Белый, белый, только куда ветер уносил гарь, там черная дорога была.
– Не-е, ты меня не так понял. Следы были вокруг чьи-нибудь?
– Нет, не было! Я еще мужикам сказал: «Снег, – говорю, – довольно глубокий, чуть не до колена, кругом ни одного следа. Как же человек туда попал?».
– Вот то-то и оно! – обрадовано почти закричал Федор и даже тормознул в приливе чувств так, что они оба дернулись чуть ли не до стекла, – Снег-то, говорю не валил целых три дня! соображаешь? Чего ты следователям не сказал?
– А не спрашивали, – пожал плечами Максим.
– Значит, слушай меня. Суслов этот, баджейский охотник, он туда близко не подходил. Он с другой стороны разлоги увидел пожар. Его следов там тоже нет, у пожарища. Раз! Вы шли туда, тоже ничьих следов не было? Два! Кстати, кто первый к пожару шел?
– А Петька-лебедчик, потом двое лесорубов, а уж потом я.
– А почему ты шел последним? – прищурился Федька.
– Ну, они в валенках были, снег утаптывали, а я в худых сапогах, – и Максим прихлопнул по полу кабины рваными сапогами, перетянутыми румешками.
– М-да! – присвистнул Федька, – Зиму в таких сапогах не протянешь. Ты спец. одежду получал?
– Нет еще, не дали пока.
– Как это не дали?
– Ну, бабам-калмычкам и мне не хватило, сказали в следующий привоз.
– Так, понятно! – зло выдавил Федька, заиграв желваками скул, – Сука у нас начальник участка. Приеду – поговорю.
– Да, ладно, – как-то вяло ответил Максим, – Я-то переживу, вот ребятня да старуха погибнут, если меня посадят.
– Ты че, раскис-то? – рявкнул Федька, – Ты воевал?
– Воевал, толку что! – махнул рукой Максим.
– Ты мне, ептеть, брось! Я знаю, за что медали и ордена на фронте дают! У меня их вполовину меньше, да за каждую – здоровья вполовину меньше стало. В гроб их душу! – вдруг загрохотал он кулаками по баранке.
Машина пошла зигзагами. Федька побагровел и исступленно мотал головой, оскалив зубы.
– Федя, Федя! Успокойся! – Максим одной рукой тер ему затылок, а другой подруливал в нужную сторону.
– Уф! – наконец выдохнул Федька и осмысленным взглядом глянул на дорогу, – Так и в кювет слететь можно, нервы никудышние стали. Тоже распустил. Не дрейфь, доедем, – оправдывался он.
– Да, ничего, сам сегодня Нырка с тропинки сшиб плечом, до сих пор, наверное, в сугробе сидит. Такие мы теперь, Федя. А жить нужно!
– Вот это уже другой коленкор! Дай пять!
И они хлопнули друг друга по ладоням.
– Давай-ка, крути самокрутку, курнем от расстройства.
– Да я ж калмык, и самокрутка будет калмыцкая, – засмеялся Максим.
– Давай, давай!
Так они и покуривали из одной громадной самокрутки по очереди.
– Так ты к кому на пытку едешь?
– А в райцентр, к начальнику… – и развернув повестку он прочитал, – К Помазову.
– Во-во! – как-то ехидно ощерился Федька, – Этот Помазов сначала посадит тебя на недельку, а только потом вызовет на допрос.
– Откуда знаешь?
– Его-то? Да уж знаю! – загадочно ответил Федор, – Значит так! ты человек грамотный. Мы приезжаем рано, до десяти можно историю партии изучить. Едем на базу, я буду грузиться, а ты в контору базы. Там и ручка и бумага найдется. Опиши все грамотно. И насчет охотника, следов вокруг, мужиков, что шли с тобой. Все толком. Это брат заявление, здесь все важно. В первую очередь опиши, что ты воевал, сколько наград, что бывший разведчик. Вот тут ты их укусишь тем, что ты, разведчик, обратил внимание на отсутствие следов вокруг пожарища, а сыщики, нет. Снег последний раз когда шел? Три дня назад. Значит там уже был этот человек!
– Ну, ты Федя, даешь!
– Вот то-то и оно! – закрутил башкой Федька, – тут многое еще чего раскопать можно. Когда точно загорелся зарод? Никто не знает. Может три дня горел. Сено, поди, не очень сухое копнил?
– Да, в дождь попал! – вспомнил Максим.
– А сырое сено и неделю тебе будет тлеть. А ты три дня перед обнаружением пожара где был?
– На работе, – несмело ответил Максим.
– Вот-вот, на работе. А где именно? – стервенел Федька, – Кто мне рессору помогал крепить на эту развалину? – стукнул кулаком он по баранке.
– Федя!
– Не бойся, не отключусь!
– А точно, Федя! Три дня я ведь в лесосеке не был.
– вот то-то и оно! Вот и опиши все это, да про калмычат, да старуху опиши. И это заявление сунь под нос секретарше – важное мол сообщение, чтобы сразу к начальнику попало. Ну, к тому времени и я уж, наверняка, подскочу.
– А ты-то зачем туда, тоже вызывали?
Федька как-то странно глянул на Максима.
– Ты под Сталинградом воевал? И я тоже. Меня раненного из-под обстрела какой-то не русский вытащил в безопасное место. Вытащил, и побежал дальше в наступление. Я даже имени его узнать не сумел. А ведь многие свои мимо пробегали. Не вытащи он, крышка была бы. Потом, издалека уже видел я, что с тем местом стало. С землей все сравняли. Так ты хочешь сказать, что я теперь не могу помочь товарищу, попавшему под артобстрел? Ты сейчас в таком положении, что еще неизвестно, где было лучше. На фронте или здесь! На фронте надо мной никто так не издевался. У меня в руках был автомат и я мог ответить обидчику. А здесь, здесь… – зазаикался Федька и так рванул на груди отворот фуфайки, что только пуговицы брызнули.
– Федя, я все понял, и сделаю как ты сказал!
– Сволочи, гады! – мотал головой Федька.
Вскоре они доехали до нефтебазы райцентра. Схватив накладные, Федька на ходу бросил:
– Вон контора, там все найдешь и напишешь, а я побежал, очередь, смотрю, небольшая, на погрузке долго не задержусь.
Максим зашел в контору, работники, в основном женщины, только еще подходили на работу. Попросив бумагу, чернила и ручку, он пристроился на подоконнике и стал быстро писать. Девчушка, выдавшая ему письменные принадлежности, проходила несколько раз мимо него, сначала насмешливо, потом удивленно смотрела как быстро и уверенно пишет. Кивком головы она показывала на него работницам, которые криво усмехались и поднимали в удивлении брови. Написав что нужно, Максим спрятал листок в документы, и посматривая на девушку что-то стал царапать пером на втором листке. Отдавая чернила и ручку, он протянул и этот листок девушке. Та насмешливо оглядела скуластого мужчину в промасленной старой фуфайке, разбитых сапогах и двумя пальчиками кокетливо взялась за уголок листка. Взглянув на листок, округлила глаза, приоткрыла симпатичный ротик с пухлыми губками и совсем по-другому, с нежной благодарностью, глянула на Максима.