– Да, оно может и так, только у меня будет сохраннее. Если что, скажешь – справка, мол, у участкового.
– Пока разыщут вас, уважаемый начальник, в кутузке могу насидеться. Да и кто будет разыскивать вас из-за какого-то калмыка? Кто ему поверит на слово? Так что, ни говори, а «Вэрба волянт, скрипта манэнт»!
– Чего, чего? Говори по-русски, по калмыцки я не понимаю.
– Не по калмыцки это. Древняя латынь так говорит: «Слова улетают, а написанное остается».
– Ишь, ты! Латынь. По ученому, значит, разговариваешь?
– А куда деваться? По-русски говорю – меня не слышат, по калмыцки – вообще за разговор не считают. Вроде как и не национальность, и не язык. А латынь понимают во всем мире: медики, биологи, зоологи. Ну, а я, как вы знаете, зоотехник-ветеринар. По моей профессии положено знать. Так что, извините, нечаянно вырвалось.
– Да, ничего, интересно даже, – смутился участковый, возвращая Максиму бумагу, – Вижу много чего умеешь и знаешь, а вот… – участковый развел руками, – Ну, и хорошо, что сняли обвинение. Сгорел какой-то зэк, а за него отвечай. Да, времена! – закашлялся участковый.
– Ничего, вытерпим, переживем! – бодро ответил Максим.
– Думаешь, полегчает? – хитро прищурился участковый.
– Обязательно! – мотнул головой Максим, – Я – лечу животных, и твердо знаю: если перелом, то срастется, рано или поздно. Хоть плохо, хоть хорошо. Или гангрена и смерть! Но умирать-то мы с тобой не собираемся, пройдя такую войну? Так, Георгий Иванович? А земля… А она-то вертится, на месте не стоит, так и жизнь.
И для убедительности Максим топнул ногой по земле.
– Интересный ты человек! – внимательно разглядывал его участковый, – Ну, что, Васильич! – обратился он к завгару, – Тут все в порядке, я здесь не нужен! Давай, митингуй без меня.
– Да, побыл бы, в кои веки районное начальство само звонит, да благодарности присылает?
– Нет, нет, работы много, извиняй! – и он спешно зашагал из гаража.
– Давай, не будем митинговать, – попросил Федор завгара, – Еще машину разгружать надо.
– Да, разгрузку мы сейчас мигом организуем, сейчас всю толпу снарядим. Ты, давай, подарком хвастай. Что там?
– А шут его знает – не смотрел, – отмахнулся Федор, – Ну-ка, сам разворачивай!
И Федор протянул ему сверток. Завгар лихорадочно стал разворачивать.
– Бумаги-то навертели, а тут, всего-навсего, книга. А в книге-то точно, конвертик с премией!
И захватив из обложек листы, он профессионально пропустил их веером. Ничего не было. Он еще раз совершил пробную процедуру. Ничего. Завгар от удивления скривил губы, повертел книгу, осмотрел ее со всех сторон и прочитал:
– История Коммунистической партии Советского Союза. Хитрец ты, Ребров, конвертик-то заранее вынул?
– Да, не заглядывал я, Васильич! Не до того мне было, спроси у Максима.
– Ну, ладно, коли так! Тут подпись какая-то на обложке – тебе и всем на зависть: «За мужество при задержании опасных преступников. За патриотизм и сохранение социалистической собственности. Начальник Манского райотдела милиции И.И. Помазов». Именная, – задумчиво похлопывал по книге ладонью завгар, – Ну, а премию мы тебе выпишем. Мы тоже, не лыком шиты. А Цынгиляеву завтра же валенки найду. С Петрухина принародно сдеру. То-то он мне пел: машину лучше закрепить за напарником, Цынгиляева все равно посадят. Федор, бери фуфайку, да подгони машину ближе к складу. А ты, Максим, завтра в гараж, машину обратно получишь, напарник пусть-ка еще в помощниках походит. Молод еще. А путевку переоформим. Я – назначал, я и отменю.
– Спасибо, Петр Васильевич, – степенно кивнул Максим.
Завгар пошагал в контору, а машина, облепленная во всех сторон рабочими, еле двигалась на разгрузку. Разгрузили быстро. Рабочие не расходились.
– Федька, магарыч с тебя! Обмыть надо награды райцентровские.
– Да, сто лет бы я их не видел! – отмахивался Федор.
– Не скажи! любая награда обмыва требует.
– Ребята, одной пол-литрой вас не уговоришь, а на большее я не способен.
– А мы добавим!
– Ну, коли так, пошли к ларьку после работы.
– А чего ждать, ей уж и так конец.
И, не успев это сказать, сторож заткнул уши. Заревел хриплый гудок, оповещая конец рабочего дня.
– Ну, и порядок! – взбодрились мужики.
– Пошли, Максим, а ты чего отстаешь? – спросил Федор.
– Спасибо, Федя, тебе за все. Домой мне надо, пока светло, что-нибудь хоть сделаю. А то с работы прихожу потемну – ничего не успеваю сделать. Сам знаешь, ребятня крушит все подряд.
– Ну, давай, коли так! Живи долго! – и Федор крепко пожал ему руку, – А это тебе на память, – и он вложил ему в ладонь зажигалку, – Бензину нальешь, камешек вставишь и крути колесико, безотказно действует.
– А ты? Трофей ведь, тоже память.
– А считай, что мы с тобой сегодня с фронта вернулись. Послужила сначала мне, а теперь пусть тебе служит!
– Ну, если так, спасибо! – и Максим крепко потряс его плечо.
– До завтра! – и Федор размашисто пошел догонять мужиков.
Максим растревожено стоял и смотрел ему вслед. Чувствуя это, Федька обернулся и, радостно оскалившись, махнул ему рукой. Максим также белозубо засмеялся и легко пошагал домой.
Придя домой, он обнаружил только старуху и меньшого Цебека. Остальные ушли за хлебом и на поиски коровы. Начало темнеть. Максим взялся за ремонт окна из которого сильно сквозило. Темнота наваливалась быстро, начал идти небольшой снег. Ребятишек все не было. Наконец пришли старшие, ходившие за хлебом. Удалось купить один кирпич хлеба. Ребята пришли угрюмые, не смотрели в глаза. Старший Мутул, понуро объяснял:
– Очередь пошли занимать почти с обеда. И были даже в числе первых. А когда в четыре открыли магазин такое началось. Старшие и посильнее пацаны села, стали нахально лезть вперед. Сарана совсем оттерли в сторону и в очередь он уже влезть не смог. А в руки дают только одну буханку хлеба. Потом, когда я уже взял хлеб и стал вылазить из очереди, кто-то залез мне в карман и украл сдачу. Это я узнал, когда мы встали в очередь второй раз. К прилавку подошли брать вторую булку, а денег нет. Украли гады! – расплакался Мутул.
Ревел и Саран.
– Ладно, ребята, не плачьте! До завтра как-нибудь дотянем. Теперь будете умнее. А теперь будем варить картошку, да чай готовить.
– А все уже готово! – радостно засуетились пацаны, – Картошку мы еще днем сварили, всем по три картошки. Для чая вода готова. Дрова в печку положены, только зажечь. Вот Красулю пригнать, подоить и можно ужинать.
– Ну и хорошо! Молодцы! Хуже было – выжили. Ну, а с магазином тоже научитесь.
– Дядя Мукубен, мы с Сараном пойдем, поможем Красулю найти, а то что-то ребят нет долго.
– Хорошо, идите, – и Максим затопил печку.
Ребятишки повеселев, что их не ругают, выскочили из избы. Цебек крутился около Максима, часто нюхал хлеб, лежащий в углу на ящике и открывал крышку чугунка с вареной картошкой.
– Кушать хочешь?
Мальчишка не отвечал, рассматривая свои пальцы. Максим выбрал из чугунка самую большую картошку и, поглядывая на Алтану, сказал:
– Ты знаешь, Цебек, я поел на работе, есть не хочу. Вот тебе из моей доли картошка. Ешь!
Малыш жадно смотрел на картошку, но не брал, заложив ручонки за спину.
– Когда все придут – есть будем. Ты будешь со всеми, также, есть, твое все тут, – пальцем показывал Максим на чугунок, – А это, из моей доли. Вот у меня, смотри, живот какой толстый, – надулся Максим, – И бабушка Алтана, смотри, кивает, говорит: «Можно».
Малыш недоверчиво поглядывал на них, потом пощупал ручонкой живот Максима, и, правда, живот тугой.
– Ты че ел на работе?
– А-а, уж не помню, чем кормили.
– Ну, дядя Мукубен, какой ты! Я всегда помню, чем меня кормят! – уплетал за обе щеки картошку вместе с кожурой малыш.
– Ну, вот эту еще съешь, – подал ему Максим, – а там, ребята придут, вместе со всеми есть будешь.
Цебек уже не сопротивлялся и доел вторую картошину.
– Что-то ребят долго нет, – подкладывая в печку дров молвил Максим и собрался было уж выходить на улицы.
– Придут скоро, Красуле трудно корм стало добывать, – отозвалась старуха.
В избе чуть попахивало дымком от топящейся печки, но было уже тепло и было ощущение уюта, который только присущ деревянным избам, при топящейся печке, при морозе на улице.
Наконец, в сенях затопали, загремели, и в избу осторожно заглянул Мутул. Зайдя, он склонился над старухой и что-то ей зашептал. Она развела руками. Мутул медленно развернулся и собрался выходить за дверь, но тут его застал вопрос Максима:
– Где ребята?
Понурив голову, он ответил:
– Все во дворе, сейчас снова разойдемся искать Красулю.
– Никуда ходить не надо, всем домой пора, а Красуля придет. Уже, наверное, часов десять, поздно.
– Нет, уже пол-одиннадцатого, люди из клуба идут, кино кончилось.
– Ну, вот видишь, тем более. Давайте домой!
– Может, еще поищем? Луна светит.
– Нет, зови всех ребят.
– Хорошо, хорошо, – Мутул выскочил за дверь.
Послышалось топанье ребятишек, сбивающих снег с обуви, и один за другим ребятня ввалилась в избу.
– Ух, ты, тепло!
Быстро раздевались и тянули озябшие руки к печке.
– И в Таежном искали, и на конном дворе были, и даже до подсобного хозяйства дошли! Нигде нет Красули! – наперебой рассказывали они.
– Ладно, ребята! Грейтесь, ужинать будем. Хлеб есть, картошку есть и чаю – пей от пуза, правда без молока. Пойдет?
– Еще как пойдет!
Толкались у печки пацаны. И скоро веселая дележка хлеба и отсчитывание по три картошины каждому, сменились торжественной тишиной. Слышалось только почмокивание и почавкивание. Чай вообще пили с самым серьезным видом, не замечая, что он был без молока. Когда у каждого была съедена последняя картошина, кто-то заглянул в чугунок и заметил одну картошину, сиротливо лежащую там. Все оглядывали друг друга, повисла неловкая тишина.
– А почему дяде Мукубену досталась только одна картошина? И он вообще не ел, кроме одного чая? Или кто-то съел его картошку?