ивнул и хрипло сказал: Ребят надо искать у второго оврага, они могли туда скатиться при метели. Ну, ты не знаешь, лесникам скажи, они поймут. Сам один далеко не ходи. Погибнешь. И я пойти не могу, ребят не на кого оставить. Разбегутся – пропадут. Хорошо, пошел я, машину отогнать надо. Ждут меня. И Максим заторопился на выход. Еще не доходя до машины, он увидел высунувшегося из кабины завгара: – Ну, че там? Максим безнадежно развел руками. Вот чего; сейчас приедем, бери Леньку Шуйкова и дуй на розыски. Хлеба и спички с собой возьми. Ленька сейчас на легком труде, пальцы обморозил в гараже ошивается. В лесосеку не ездит пока. А разлогу эту, он знает лучше всех, сено там косит. Не горюй, чему быть, того не миновать. Жить надо, чтобы не случилось! Ленька, возвышаясь глыбой среди слесарей, куривших в углу ремцеха, что-то удачно врал, мужики крутили головами и заразительно смеялись. Ну-ка, всем по местам, а ты Леонид на целый день поступаешь в помощь к Максиму. И завгар коротенько рассказал о пропавших ребятишках. Услышав об этом Ленька враз посерьезнел, печально качал головой и все повторял: – Ах, ты бог мой, да как же это? Это выходит вчера моя Маруська со старшим пацаном возили твоего калымчонка в больницу! – изумился Ленька. Выходит моего – потупился Максим. Елкин свет! – совсем закручинился гигант, если б знать, что там еще кто-то есть, мы бы вчера и в метель вышли б искать. Чего не сообщили? Да, вот мальчонка, нашедший обмороженного Савара, сам чуть не погиб, хорошо хоть до вас дотащил, а там вы помогли. Он наверное и про других говорил, да его очевидно никто не понял, по-русски он плохо говорит, вот так и получилось. А я-то дрых как сурок, Маруська меня будить не стала, сама с Петькой отвезла. Утром рассказала, а мне и невдомек, что вот так! – горестно завздыхал он. Дети были Ленькиной слабостью. А за ночь-то все замело! Елки-палки! Ладно, пошли! – скомандовал он. Нам по светлу разлогу надо пройти. Купив по пути в гаражном ларьке несколько коробков спичек и пару кирпичей хлеба, они спешно зашагали на поиски. Проходя мимо Ленькиной избы, он разломил один кирпич хлеба, сунул одну половину Максиму, вторую взял себе. Ломай и по карманам. Да пожуй чуть-чуть, поди со вчерашнего дня не ел? Не ел и неохота, – вяло жевал корочку Максим. Ну, ты это брось! Не поешь – быстро скопытишься Никому пользы не будет! А будешь жив – другим поможешь. Давай, жуй, жуй! А я сейчас домой занесу вторую буханку и пойдем. Да Петьку с Лешкой заставлю всю заячью балку облазить. Да топор с веревкой с собой надо взять. А эти места лучше моих пацанов никто не знает. И собачонка наша только их слушает. Черта из-под земли может вынюхать, не только барсука или зайца. Ага, пацаны стало быть дома, следов к воротам нет. Ждут, пока метель уляжется. Золотые у меня ребятишки, всю зиму зайцев ловят, так что кормят себя сами. Увидев, что похвальбой своих ребятишек он нагнал на Максима еще большую грусть, живо перевел разговор в другое русло. Ты знаешь, в прошлую зиму сам троих своих чуть не потерял. Ушли на зайца, а тут пурга. Меньшой Мишка возьми и свались в яму барсучью-ловушку. Подлец какой-то выкопал да замаскировал. Снегом присыпало и не видно. Осенью или весной еще ловушка была заготовлена. Зимой-то барсук спит, по снегам не шастает. Ну, Петька с Лешкой всю округу излазили, но нашли, в потемках уже. Ну, конечно, собачонка – Муська тут главенствовала. Она разыскала. Я-то, сам знаешь, допоздна на работе, а тут еще предновогодняя вахта, часам к одиннадцати домой приползаю. Дома рев, баба места не находит, малыши плачут. А куда пойдешь в метель? Вышел, потолкался на улице, а снежище валит, метет! Думал-думал и придумал. Вон видишь горку? Там у меня завсегда стоит копешка сена. От деда еще повелось. А теперь пацаны накашивают и ставят. Диких коз и зайцев в зимнюю бескормицу подкармливают. И знаешь, охоту там не ведут. Как дед им приказал, царствие ему небесное, так и ведут себя. Эту гору отовсюду видно, еще в гражданскую войну, при Колчаке, сигнальной она была. Ну, а тогда, когда пацаны потерялись, баба ревмя ревет, аж мозги мутятся, а меньшие как волчата подвывают. Вспомнить страшно. Вот тогда-то и стукнуло мне в голову: взял я бутыль керосину, взобрался на эту гору, охлопал снег с копешки сена, с подветренной стороны, облил ее керосином да и поджег. Да елок еще нарубил, обложил копешку, чтобы дольше горела, да ветром чтоб не уносило клочья сена. Заполыхала значит копна, дымища, гарь, такой кострище не заметить просто нельзя. И ведь учуяли пацаны дым, на него пошли и вышли к дому. А так заблукав, совсем в другую сторону шли. Ну, оттерли пацанов, поморозились немножко, Мишке ногу вправили, живы слава богу. Ну, я мигом! И Ленька ловко нырнул под перекладину над калиткой и забухал громадными валенками по крыльцу, отряхивая снег. Минут через пять он вышел в сопровождении двух старших сыновей. Самый старший – Петька, нахлобучивая поглубже на голову немыслимого покроя заячью шапку деловито объяснял отцу: – Значит, четверых лесников я видел из окна. Как пить дать, они пойдут на лисий овраг и на козью поляну. Следы их еще может и будут видны, они ж на лыжах-сохатинках. Вы туда не ходите. Да, вам без лыж трудновато будет. Идите к нашему зароду – стогу и к первому роднику. Туда дорога была, сейчас конечно снегом завалило, но все равно меньше там задувает. Могли туда по дороге пойти калымчата. По плохой дороге они бы не пошли. Мы же с Лешкой облазим Заячью балку, мало ли чего? Слышь, батя? Чуть начнет темнеть – поворачивай к дому. Да, мы че маленькие? Запротестовал отец. Дядя Максим, он упертый, будет до последнего лазить, а в круге с больной рукой много не на шастаешь. Хорошо, Петя – вовремя вернемся! – согласился Максим. Вот так и идите! – махнул Петька рукой. Смотри, какой у тебя старшой! – восхитился Максим, шагая след в след за Ленькой. А он тут каждый кустик знает, где какое гнездо, грибы, ягоды. Выросли тут мои ребятишки. В нескольких метрах сзади шли перекликаясь пацаны. Петька отчитывал Лешку, у которого с пояса вьючилась веревка. Обмотать не мог как надо? Снегом набрякнет, обледенеет, не будет вязаться. Ниче! Хлюпал носом смешливый Лешка. Муську-то поди опять накормил перед охотой? Не-е! тут кормежка! – и он похлопал по карману драной фуфайки. И пацаны резко свернули влево и по снегу полезли в гору. Батя! Ты палки выруби, с палками легче будет искать! Ишь, стервец! – и тут поучает! – любовно ответил Ленька. Да че тут греха таить? – переплюнет он меня в таежных делах! Серое утро нехотя переходило в день, ветер то и дело швырял в лица снежные заряды. Но чувствовалось, что порывы ветра уже ослабевали, погода должна была наладиться к лучшему. Ленька срубил березовые рогатины и они тыкали ими в снежные бугорки, разгребали подозрительные места. Пока тщетно. Уже около часа колесили они по снежной целине, тыкая палками в сугробы. Снег был глубокий, идти было тяжело. Оглядываясь по сторонам, Ленька указал Максиму на заиндевевшие кустарники, между которыми тянулась гряда сугробов, изрезанная потемневшими полосами. Вот тут, Максим, осторожнее, родники! И от них на сто-двести метров все снега по руслу – сплошная слякоть. Никакой мороз не берет. Ухнешь туда – в эту снежную кашу, по пояс мокрый будешь. Хорошо если выберешься, а выберешься враз замерзнешь. Прошлой зимой беглую калмычку с ребенком сюда занесло. Или с Кедрового шла, или с Баджея, только никто не знает. Мы тогда из лесосеки не вылазили сутками, там и ночевали, тоже в предновогоднюю вахту, помнишь, наверное? Да, уже не забыть! – осторожно трогал Максим напитанный водой сугроб. Вот тогда как чувствовал я, хоть поздно, но домой приперся, когда мои ребятишки заблукали. Так о чем я? Ага. Петька с Лешой когда Мишку искали – слышали крик женский как раз в этих краях. Ну, они знали, что Мишка не мог там быть, да в пургу не с руки в темени тут шастать. Как раз угодишь в эту хретень. А тут они Мишку как раз нашли, обрадовались, домой скорей, ни до кого. А потом Петька нет-нет, да и напомнит об этом. За сеном поехали, ну так, в общем поглядели, ничего не наглядели. А вижу пацан мается. Грю ему, терпи сынок до весны, растает снег опасности не будет, – все разглядишь. А сейчас все занесло снегом, самому ухнуть по шейку в один секунд можно. Ну дождались весны, Петька все не забывал. Нашел все-таки, сорванец. Калмычка молодая с ребенком грудным, в кустах у родников запуталась. Ребенка как прижала к себе, так и замерзла бедная. Ну, участковому сообщили, пришел с какими-то зеками, увезли на подводе. Так и не узнали, кто она, откуда? Да, слышал эту историю, думая о чем-то своем – ответил Максим, тыкая палкой туда-сюда. А дальше ведь не ступить, снег уже мокрый – проваливается – пятился назад Максим. Погоди, не ходи. Вот сейчас срублю пяток елок, накидаем поперек, тогда по ним как по мостку еще можно продвинуться. Даже если и провалишься – есть за что ухватиться. Природу уважать надо, знать, токо так здесь можно выжить, хекал Ленька срубая молодые елки. Перекидывая их с места на место, они излазили-истыкали где можно было сугробы. Безрезультатно. Отчаянным взглядом Максим обшаривал каждый снежный бугорок и торопился разрыть его. А безмолвное снежное бугристое покрывало насмешливо скалилось чернотой пней и кустарников, накрытых большими комьями снега. Послеобеденное время чувствовалось большими тенями деревьев и слабыми проблесками солнца. Ветер утих, но было неуютно и тоскливо. Трещали невесть откуда появившиеся сороки. Ленька угрюмо смотрел на них, жадно затягиваясь самокруткой. Максим тоже смотрел на сорок и поглядывая на Леньку спросил: – Чувствуют наживу? Черт их знает! – неопределенно выдохнул он махорочной струей, враз приняв решение. Идем отсюда! Здесь ничего не найдем, может не туда пошли. На полпути к стогу сена, Ленька внимательно вглядывался в канаву, ведущую в том направлении. То, что это были чьи-то следы, занесенные снегом, сомнений не было. Козы! – вдруг поперхнулся Ленька. Пропало мое сено, сожрут! Какие козы! Изумился Максим. Дикие! Мать моя! Не вывез вовремя, вот тебе и на! Снега нынче большие, они сбиваются в большие стада и пошел чей-нибудь зарод гробить. Да главная беда в том, что не столько съедят, сколь перетопчут и перегадят. После них ни одна корова сено есть не будет. Недаром говорят, – козел вонючий. Ежели вожак – матерый козел, то все стадо будет держать у зарода, пока наст хороший не будет, чтобы уйти в безопасное место. А как ты узнал, что это козы? – поинтересовался Максим. А, смотри, нижние веточки березняка обкусаны и бурьян словно сострижен. Точно! – приглянулся Максим. Стараясь подойти незаметно к зароду, они осматривали всю округу. Не доходя метров сто до громадного зарода, горбато вздыбившегося в чистом снежном поле, Ленька тыкал в него и что-то показывал Максиму, прижимая палец к губам. На верхушке зарода рыжел бородатый, громадный, рогатый козел и извергая из ноздрей клубы пара, гневно топал передним копытом. Потом сипло мекнув, он скатился по другую сторону зарода и мужчины увидели огромное стадо коз, взбрыкивающих задами, методично прыгающих через сугробы снега. Суматоху убегающего стада увеличил Ленькин свист и зычный крик: – И-эх! Козлиные бороды! Молодняк в страхе мемекал, подпрыгивал вверх и в стороны, выбивался из последних сил. Последним уходил старый козел, изредка оглядываясь назад, видя свою безнаказанность. Крича еще что-то, Ленька, словно танк ломился к зароду, и, когда выбежал на противоположную его сторону