, разразился громкой бранью. Половина зарода с этой стороны была спущена в снег, перетоптана, пересыпана козьими катышами. В другой половине зияла огромная дыра, пещера, которую выели козы и где, очевидно, спасались от непогоды. Ну, гады, ну, растуды вас в покрышку! – ярился Ленька. Еще бы недели две и каюк всему зароду! Сколь раз Маруська моя твердила, – вывези сено по малому снегу! Дотянул! Бесился он, – тыкая в проторенную канаву – дорогу от доброй сотни коз. Чтоб вы околели окаянные! И ружья-то нет, подстрелить-то одного двух можно было б! Максим безучастно смотрел на испорченное сено и рогатиной стал разгребать снежные бугры поодаль от зарода. Максим! Здесь искать бесполезно. Ребят здесь нет! Почему? Настороженно спросил он. Ты знаешь, стадо козлов здесь было самое малое – пять-шесть дней. А значит все это время здесь не было ни одного человека. Вот так, брат! На всякий случай, Максим все-таки осматривал заснеженные бугры, потом устало опустился на охапку сена. Впереди на сколько хватало глаз серебрилась Тайга, с крутыми сопками и каменистыми хребтами. Все покрыто снегом и не верилось, что когда придет весна эти снега скатятся звонкими ручьями в низины, в реки, а реки в неведомые океанские просторы. Стылая неприветливая Тайга, чужая земля навевали на Максима смертельную тоску. В эти секунды ему было все равно: – сидеть вот так не поднимаясь, замерзнуть, или идти дальше, чтобы найти свой конец там. Сонная усталость накатилась на него. От мокрых штанов и валенок, начали мерзнуть ноги. Наверное, вот так и замерзают от полного безразличия к жизни. В гудящей голове роилсь одни вопросы: – Зачем мне эта заснеженная Тайга? Что я здесь ищу? Разве можно в таком пространстве найти затерянные человеческие жизни? Может быть вот так его жена и дети, мерзнут голодные в неизвестных краях и их никто не ищет? А может быть их уже давно нет в живых? Зачем ему тогда жить? Невидящим взглядом он скользил по заснеженным лесистым горам и ему грезилась бескрайняя, седая ковыльная степь с убегающими табунами лошадей и сайгаков. А он, босоногим пацаном, наперегонки со своими сверстниками, припав к шее жеребичка-трехлетки, несся к ближайшему озерку, где до одури накупавшись сами, мыли, скребли, лошадей, потом неторопливо возвращались назад. Да и была ли эта жизнь? От тяжких раздумий его вернул Ленькин кашель, который уже довольно давно стоял около него и дымил очередной самокруткой, поглядывая на него. Ну, что Максим, как бы там не было, а домой возвращаться надо. Смотри, тускнеет день, а нам добрых часа полтора топать придется по бездорожью. Да и подвымокли, сидеть долго нельзя, застынуть можно. Погоди, пугач зажгу, а то после нашего ухода, глядишь и вернутся назад козы. И он пошагал к большой куче сена с хворостом и срубленными елками. В некоторых местах на куче были большие комья снега. Максим тоже подошел сюда и с интересом оглядывал сооружение. Смотришь? Зачем сырых елок и снега в костер добавил? А чтоб дольше горел, да дыму побольше было. На дым козы точно не пойдут. Это пока ты отдыхал, соорудил я это дело. И точно, загоревшееся сено в куче задымило затрещало, белесым густым дымом. Костер был довольно далеко от зарода, да и ветер дул как раз в сторону убежавших коз. Учуят дым, забегутся еще дальше, довольно морщился Ленька. Дня три-четыре точно не придут, а за это время надо вывезти сено. Переговариваясь они пошли назад по своим следам, изредка проверяя неосмотренные сугробы. Назад идти было легче, разлога наклонно спускалась к селу. Незаметно стало темнеть. Мужики вконец устали, трудно было целый день ходить по глубокому снегу. Сбоку, с оврага послышались голоса и вскоре к ним скатились на лыжах-коротышах два лесника. Обменявшись несколькими фразами, стало ясно, что и они ничего не нашли, хотя на лыжах им было проще. Да вот уже и наши вернулись, указал один из них на свежие лыжные колеи. Интересно, как у них там? – поинтересовался Ленька. Никто не стрелял? – спросил лесник. Да нет, не слышали. Тогда и у них пустой номер. Ну это еще не точно, там внизу договорились встретиться. Потерпим еще немного – узнаем. Как там мои пацаны вернулись домой? – Не встречали их? – забеспокоился Ленька. Мы же договаривались – не посылать детей на поиск, – подкатил к нему лесник. Кто пошел-то из твоих? Да Петька с Лешкой. Ну с этими зайцеловами еще потягаться надо! – Эти не заблудятся! Слышь, Леонид! Давно тебе хочу сказать, – объясни своим пацанам, чтобы открыто не таскали добытых зайцев. Люди жалуются, пишут анонимки. Кругом голодуха, зависть. До штрафов недалеко как бы не хуже. А че делать-то нам? – взъерепенился Ленька. Нам самим-то как жить, жрать надо? Надо! Осинники вплотную к моему огороду подходят, так летом зайцы всю капусту выгрызают. Этой осенью раньше времени пришлось срубать капусту. Иначе – одни кочерыжки остались бы. И в огороде пацаны ловят и осинниках, врать уж не буду. Поголовье-то как-то надо уменьшать. Ну, заодно и харч дополнительный. Так что Ваня, самооборона. Живу-то на отшибе, никто мне не поможет, в случае если чего-то плохо. А сколь пацанов у тебя? А восемь! – весело ответил Ленька. Девятый скоро будет. Армия целая! Засмеялся лесник. Да, Ваня – армию-то содержать – кормить надо. Да, ладно, шут с вами! Плодитесь-кормитесь! И тут же осекся. Вишь с другими пацанами как вышло? Не дай бог! Все надолго замолчали. Вскоре подошли к Ленькиному дому, около которого было людно. Пришли все, кто ходил на поиски. Здесь же были и бабы с соседних домов. В центре толпы стоял Петька и что-то показывал. Ленька сходу подошел к нему и спросил: – Лешка где? Дома. – отмахнулся Петька. Нашли чего? А вот. – и Петька показал рваную шапчонку. Где? А вон за поворотом – собака откопала. Можешь показать где? Конечно, палку там воткнули. Пошли!. Так темно же. Ничего, пошли, пошли, сейчас толпой гектар распашем! – И Ленька зашагал назад. Собаку давай! Она при таком народе не будет искать. Давай лучше фонарь возьмем, погоди батя! И Петька побежал домой. Мужики, бабы! – зычно крикнул Ленька. Бери лопаты, палки – с десяток минут поработаем. И-то, че стоим-то? Засуетились бабы. Петька с фонарем вышел из дома и зашагал вверх, в разложку. Тю! – так это совсем рядом! – Неужто – тут где-то? А! – Увидев торчащую палку, стали рыть снег мужики. Подошли бабы с лопатами. Работа закипела. Перелопатили весь ближайший косогор, – Ничего – никого! Собравшись в кучу для отдыха, Маруська вдруг обратилась к Петьке: – Сынок, а шапка не того ли калмычонка которого мы в больницу отвезли? Он ведь был без шапки? Вроде да! Точно, без шапки! – выпалил Петька. Его ведь где-то здесь отыскал братишка, все рукой сюда показывал и что-то говорил. Елкин свет! – взревел Ленька. Как раньше-то не додумались? Максим, ну-ка посмотри, твоего пацана шапка? Максим растеряно смотрел на всех и на шапку и разводил руками. Не знаю, братцы, разное рванье у моих пацанов. Не знаю, кто в чем ходит. Я ж их днем не вижу, а приезжаю домой с работы поздно, они все дома или уже спят. Да, зря мы тут мудохались, в другом месте их искать надо. – проронил кто-то. Спасибо вам, люди добрые! Расходитесь по домам! – кланялся Максим. Если и нашли бы их сейчас, то все равно уже мертвыми. А раз не нашли – весной найдутся. Ну, уж Максим, ты это брось! Зароптали бабы, – может где среди людей удалось им быть! Нет! Дорогие мои! Спасибо вам! Пойду и я! И комкая в руках найденную шапчонку, он повернулся уходить. Погоди-ка! – тронул его за плечо Ленька. Завтра-то как? А что завтра? В лесосеку мне ехать надо, работать. Итак два дня прогулял. Не выйду в третий день – посадят. Остальным пацанам будет конец. Ладно – давай. Ты мальчонке, что в больнице, шапчонку-то покажи, может он чего скажет. А мы тут посмотрим всю округу вокруг своего подворья. И Максим понуро пошагал восвояси. Завтра последний день старого года, а сколько он принес беды – не счесть. Не отличаясь большой суеверностью, Максим с ужасом смотрен на окружающие толщи снега. Чувствуя как к ночи усиливается мороз, он переносил эти ощущения на скорчившихся от холода, замызганных под снегом где-то детей. Но где? Безмолвное небо молчало, мерцая тысячами звезд. Ответа не было. Максим боялся смотреть на сугробы, под каждым из них ему мерещились замерзшие пацаны, немо смотрящие в его сторону остекленевшими, обледеневшими глазами. Ведь он достаточно грамотный и сильный человек, не всегда согласен с темными рассуждениями людей, лишенных жизненной и научной логики. А поди, ж ты! Страх гнет его! Не осуждая разных религиозных направлений людей, которые фанатично были преданы Богу, он очень уважительно относился к ним, прощая им многие заскоки, лишенные всяких оснований. Он даже завидовал их фанатизму и уважал их. Сам так он делать не мог. И не мог объяснить, кто выветрил из его души и сознания эту Веру. А она так нужна была ему! С мистическим страхом он принимал заключения старика Бадмая с его неопровержимыми предсказаниями и мудрыми советами. И все чаще и чаще тайком рассматривая старика, выискивал в нем посланника Оттуда. От Бога. Так почему же он видит, а я не вижу? Не так живу? Мало поклоняюсь Богу? И Бадмай тоже? Голова разрывалась от тяжких раздумий. И он чувствовал себя таким ничтожным и бессильным, что не хотелось дальше жить. Но тут же в нем вскипала тугая пружина сопротивления, которая оглушительным звоном билась в его мозгах: – Нет! Надо жить! Надо вытерпеть! С такими мятущимися душевными сомнениями он подходил к своей избенке. Заранее зная удручающую обстановку там, он глубоко вздохнул и круто развернувшись пошел к магазину. Магазин был перед закрытием, хлеба уже не было, но трое мужиков, недавно присланных на поселение после заключения, торчали у прилавка и уже нехорошо разговаривали с продавцом, который был обеспокоен такими посетителями. У них не хватало денег на бутылку водки, за «так» он им ни в какую не давал. При виде Максима, заходящего в магазин, продавец облегченно вздохнул, а один из блатяг, ухмыляясь и развязно вихляясь подошел к Максиму: – Слышь, кореш, тут рубля с копейками на пузырь не хватает! За мной не заржавеет. Ну, допустим, я не кореш, и ржаветь из-за рублей не следует, но пару рублей тебе я дам. От страха? – Нахально засверлил его глазами Ржавый, как окрестил его про себя Максим. Нет! От Души! – таких как ты я уже давно не боюсь! Иди ты! – залебезил Ржавый, осторожно принимая мятые рубли. За что все же? – не отставал тот. От души даю на помин душ моих родичей! А-а-а! протянул тот. Понимаю! И посерьезнев, он получил бутылку водки. Вся троица также молча оглядываясь на Максима вывалилась из магазина. Мордатый продавец, чтобы скрыть свое волнение, трясясь руками закуривал папиросу. Чего тебе? Удрученно глядя него Максим проронил: – хлеба булку, пачку чая и хотя бы несколько кусочков сахара. Выпуская папиросный дым, продавец прищурившись смотрел на него. Ни слова не говоря, он полез под прилавок, достал кирпич хлеба, пачку чая и кулек сахара-рафинада. Максим выложил деньги и отмахнулся от сдачи, которую совал продавец. Спасибо тебе! Сунул он хлеб за пазуху, а чай и сахар растолкал по карманам. Может водки? – спросил продавец. Поминать наверное весной придется, а сейчас нельзя. Неизвестно все. Это твои ребятишки потерялись? Не нашел? Максим уже стоял спиной, готовый уходить, резко обернулся. Откуда знаешь? А ты думаешь так просто тебе дать это? И продавец ткнул на оттопыренную пазуху Максима. Нагрянет контроль, с работы враз вылетишь – это еще не самое худшее. Ты зн