Ушедшие на поиски браконьеров – лесник Егор с сыном Колькой, осторожно подходили к месту, где вчера обнаружили убитого лося. Не дойдя до места примерно с километр, они увидели на снегу свежие колеи лыж, которые им пришлось пересекать несколько раз. По многим приметам этих людей было двое и они шли кругами, все уменьшая и уменьшая их. Это были опытные охотники, которые в конечном счете натыкались на цель. С косогора, проросшего ельником, где укрылись Егор с Колькой, была видна болотистая равнина, проросшая мелким кустарником. Издалека заснеженное поле ничем не обнаруживало себя плохо замерзшей непроходимой трясиной. Если бы не пожелтелый, ноздреватый снег на бугорках, да если бы не клубы пара, выходящие из недр трясины. И то эти приметы для опытного, сведущего человека или зверя. А так, ткнулся в это снежное, колыхающееся месиво и… на дно. Гибель была неминуемая. Единственно, кто мог пройти его зимой и летом, это матерый сохатый – лось, мощно буровя трясину своими округлыми копытами-лопатами. И если самые страшные ловушки природы мог преодолеть из всех животных только – сохатый, затрачивая при этом неимоверные усилия, то с человеком и рысью ему приходилось часто проигрывать. Да, был еще – хозяин тайги – медведь, иногда по глупости решивший разжиться лосятиной, но это было крайне редко. И часто проигрывал косолапый, взрослому здоровому быку, который, оскалившись конскими зубами, встав на задние ноги, бешено крутил по-боксерски передними пудовыми копытищами. Ветвистые рога – резцы готовы были в клочья порвать любую шкуру, покусившегося на жизнь лося. Очень часто с проломленным черепом и растоптанный копытами, еле живой уползал в чащу хозяин тайги. А чаще, не вступая в опасный поединок, он страшно ревел, выражая этим свое бессилие перед рогатым исполином. Конечно, более мелкие и слабые сохатые на желали вступать в единоборство с медведем, и спасались бегством. Хитрая, крупная таежная кошка – рысь чаще всех зверей овладевала сохатым. Залегая на дереве она часами недвижимо наблюдала тропу, по которой ходили на водопой животные. В такие периоды охоты она почему-то не трогала мелких животных – коз, кабаргу, которых бы ей вполне хватило на обед и ужин. Ей хотелось повергнуть громадного зверя, видеть его страх и агонию последних минут жизни. Насладиться победой. Вдоволь напиться крови. Выждав свою жертву, она многопудовым комком падала на его незащищенную часть – загривок, и всеми четырьмя когтистыми лапами вонзалась в него. Обезумевший от боли и страха зверь несся по тайге, сокрушая собой мелколесье. А матерая наездница, вплотную прижималась к холке зверя под его закинутые назад ветвистые рога, которые спасали ее от хлещущих сучьев и веток, способных сбросить ее вниз при таком бешенном беге. Молодые неопытные кошки чаще всего на удерживались на верху и бывали сбиты наклонившимися молодыми деревцами, куда лез для спасения сохатый. Последующий сценарий поединка был прост: сброшенного с себя хищника сохатый не оставлял в живых – затаптывал. А с опытной рысью справиться было невозможно. Преодолевая все неудобства такой «езды» матерая рысь была готова сидеть так и час и два, все глубже и глубже вонзая свои страшные когти-бритвы в шею животного, она по миллиметру увеличивала раны, добираясь до жизненно-важных артерий. Дурея от пульсирующей крови, рысь время от времени припадала к ранам и не столько наслаждалась при слизывании ее, сколько удовлетворялась видом ее потоков, и оскаливши свою кровавую пасть – издавала угрожающий фырк-шипение – пхшфык! Неизвестные, невидимые звуки, нагоняющие еще больший страх, большая потеря крови, вконец обессиливали смертельно раненого животного и могучий исполин с ходу, подламывая колени, совался мордой в землю. Кошка мгновенно спрыгивала со своей жертвы и отскочив подальше, оскалившись и нервно поддергивая обрубком хвоста, отчего тряслись и кисточки на ее ушах, зеленела глазами, наблюдая предсмертную агонию поверженного исполина. Загребая мосластыми оглоблями ног с громадными тарелками копыт, траву и землю, снег и кустарник, с хрустом ломая молодой ельник, сохатый крутился, кувыркался, выбрасывая из себя последние силы – жизнь. И как только прекращались последние конвульсии с затихающим пульсом у горбатого рогача, кошка победоносно мяукнула и гребанув землю всеми четырьмя лапами, урча и успокаиваясь пошла большим кругом вокруг затихшего зверя и поворачиваясь задом к кустарникам и деревьям, тряся задранным вверх обрубком хвоста – испускала вонючую струю своей мочи. Она метила территорию со своей добычей. Успокоившись и принюхиваясь к окружающему миру, она осторожно подходила к лежавшей туше сохатого, зайдя со спины, вдоволь налакалась крови, которая образовала большую лужу у шеи животного. Зеленые оттенки исчезли из ее глаз, и она стала обыкновенной серо-дымчатой рысью с желтыми глазами. Отойдя в сторону она принялась зализывать раны от хлеставших по ее бокам веток и сучьев, а также слизывать кровь со своей груди и лап, которая испачкала ее, вытекая из ран сохатого. Еще недавно коварная и страшная рысь, превратилась сейчас в мирную, охорашивающуюся большую кошку, которая не терпела беспорядка на своей пушистой шкуре. И никак не верилось, что она в страшном поединке вышла победительницей, низвергнув полутонного богатыря тайги. Закончив прихорашиваться, рысь забралась на ближайший размашистый сук дерева и вытянувшись на нем отдыхала, полудремотно поглядывая на рогатую тушу сохатого. Первыми к лежащей туше стали подбираться бурундуки. Свистя и подрагивая поднятыми хвостами он свечками стояли секунду-другую и мгновенно исчезали, появляясь снова но уже ближе к туше. На запахи крови слетались вездесущие сойки, которые трещали и горланили не хуже сорок. Через полчаса в небе закружили орланы, паря на километровой высоте. К туше пока никто близко не подходил. Но вот появились невесть откуда, никак не таежные обитательницы – вороны и сороки, и закаркав и затрещав на все лады, стали рассаживаться на близстоящих деревьях. Две сороки воровато шмыгнули к туше и стали склевывать кровавые ошметки из лужи. Этого кошка вынести уже не могла. Зло зашипев она пружинисто спрыгнула с дерева и уселась прямо на тушу. Бурундуки и сойки мгновенно исчезли, будто их здесь и не было. Вороватые сороки в страхе метнулись по сторонам, а их сородичи и воронье недовольно закаркало и затрещало, но на всякий случай отлетело подальше. Отдохнув и почувствовав голод рысь рвала когтями запекшиеся раны и шкуру на шее рогача и принялась выедать лакомые кусочки. Изредка она фыркала и молча бросалась на сорок, подбирающихся все ближе и ближе. Она долго насыщалась, помогая когтями разрывать неподатливые сухожилия. С наступлением сумерек птицы разлетелись недовольно каркая, а кошка дремотно лежала на вздувшемся, остывающем брюхе рогача, сытая и ленивая. Вдруг кисточки ее ушей зашевелились и вся она превратилась в пружину, готовая в любой момент прыгнуть на врага. Шерсть на загривке вздыбилась, мелко задрожал обрубок хвоста, желтые глаза засветились в темноте. Затрещал валежник, и сопя и нюхая воздух на поляну вывалился огромный бурый медведь. Учуяв и увидев тушу и прижавшуюся к ней рысь, медведь завихлял из стороны в сторону и весело оскалившись побежал к ней. Навстречу ему с туши вылетела шипящая, оскалившаяся кошка, в громадном прыжке, словно выброшенная из катапульты. Неуклюжий с виду медведь, вдруг резко отпрянул в сторону и огромной когтистой лапой шмякнул скользом по рыси. Отчего та перевернулась в воздухе и мячиком отпрыгнув от земли тут же оказалась на дереве. Скалясь и фыркая она готова была прыгнуть сверху на своего врага, но почему-то этого не сделала, инстинктивно почувствовав проигрыш в этом поединке. Она была слишком сыта для борьбы с хозяином тайги и намного слабее его мощных лап. И, словно почувствовав свое превосходство над ней, медведь ляпнул растопыренной лапой по брюху рогача, вырвав огромный кусок шкуры и страшно заревел, мотая оскаленной мордой в сторону рыси. Та сильно струсила и мгновенно оказалась на дереве еще выше. А из рваной полуметровой раны, вместе с сивой шерстью и кишками выплеснулось утробное их содержание. Неприятные запахи и утерянная в себе уверенность заставили кошку перепрыгнуть на соседнее дерево, а медведь, заурчав еще злее, принялся сглатывать кровяное месиво, льющееся из брюха сохатого. Рысь не в силах была выдержать такого нахальства незваного пришельца, оказавшегося более сильным. Спрыгнув с дерева, она обиженно замяукала и побрела прочь из этих мест, подальше от тошнотворных запахов, от уверенного чавканья обидчика, которому легко досталась ее добыча. Но самый коварный враг у сохатого был несомненно человек, который утраивал ему вкусные солончаки, и там нещадно истреблял его. Или устраивал различные ловушки: рыл ямы, утыканные острыми кольями; ставил самострелы; стрел так называемыми пулями-жаканами, от которых образовывались смертельные раны с кулак величиной. Для животных самый страшный враг – это человек.