борщил. Куда девать? На башку, да на шею, чтоб хорошо вонялось. А они ж, как зараза ядовитые, за версту чуются. Выбирал-то самые лучшие! Тебе подарок все-таки. А грибами от них чего несет? Люсь! Водку пили, грибами закусывали, мужикам флакон показывал, каждый норовит полапать, посмотреть, понюхать. Когда водку всю выпили, чуть твои духи не выжрали. Ой, да ты что? – испугалась Люська, блаженно нюхая открытый флакон, закрыв глаза. Ответы мужа были более чем убедительными. Но кобель, ты все-таки! – погрозила она ему пальцем и подойдя, повисла у него на шее. Ну вот, ну вот, не одно так другое! – снисходительно поглаживал он ее по спине, явно радуясь, что окончательно расположил к себе супругу. Его взгляд уперся на подоконник, где переливаясь и искрясь от яркой кухонной электрической лампочки зеленела этикеткой великолепная бутылка «Московская водка». Не какая-нибудь водка из древесного сучка, а Московская, лоснившаяся запечатанной головкой шоколадного цвета сургуча. Гошкины ноздри хищно задергались, он застонал: – Люсь, голодный я целый день, что там на зуб грибок какой-то попал? Жрать хочу сил нет. Да, я ж тебе не сказал главного: – на встречу Нового года директор пригласил, в конторе столы уже накрывают, ну и в клубе само собой елка, буфет, танцы. Так что, давай собирайся, пока я тут перекушу, да чуток выпью с устатку. Ой, что ты раньше не сказал? – замахала руками Люська, – хорошо, что еще волосы заранее накрутила. Сам директор, говоришь? – хлопая дверкой шкафа просматривала она платья. Люсь, а пожрать? Сейчас, сейчас. Вот тебе котлеты, картошка, грузди, капуста, ешь на здоровье! А может до вечера бы не пил? Да, малость хлопну, устал очень. Ну, давай сам тут управляйся! – и ласково отвела его руку, которой он шарил ее по бедрам. Хрустнув сургучом на бутылке, Гошка двумя ударами ладони о дно выбил пробку и наслаждаясь запахами качественной водки, действительно налил в стакан – самую малость. Люська изредка выглядывала из комнаты, наблюдая за действиями Гошки с бутылкой. Убедившись, что он налил себе чуть-чуть и поставил бутылку на место, она успокоилась и умиротворенно мурча себе под нос песню, занялась своими нарядами. Прожженный служака, поднаторевший в психологии на различных аферах и преступлений уркаганов разных мастей, хорошо изучил и супругу. Он твердо знал, что она сюда больше не заглянет, и уверенно потянулся за бутылкой, чавкая котлетой. Не раздумывая налил себе полный стакан, тут же его выпил, подышал на корку хлеба, потер обеими руками себе грудь, восторженно оглядел кухонное пространство и оглянувшись на комнату, где напевала жена, подмигнул туда и до последней капли опорожнив бутылку, тщательно закупорил ее пробкой и поставил на подоконник. Полный до краев стакан водки задвинул за высокую чашку с капустой. Закуска была, что надо и чувствуя, что хмелеет от кухонной жары, вскоре осушил и этот стакан рассуждая: – Новый год раз в году – и встретить его надо достойно, а кому не нравится, живо определим куда надо! Гошка уже не таился, размахивал руками, крутил головой выискивая себе собеседника. А тут заиграла музыка, это Люська включила радио или патефон. Во-во! Праздник должен быть праздником, а не то… И Гошка стал обхлопывать себя по бокам и карманам галифе. Он сидел без кителя, в нижней рубахе и никак не мог сообразить, куда же подевалась кобура с пистолетом. Глянув на вешалку, он увидел полушубок, шапку, китель и ремень с кобурой. Кобура была расстегнута. Интересно, а бутылка туда влезет? – осенило его. И взяв пустую бутылку, он долго изучал этикетку. Ишь ты, Московская! Настоящая, не какое-нибудь пойло! – умилился он, ставя ее на место. Он опять оглянулся на пустую кобуру и медленно вставая из-за стола, цеплялся за его край. С первого раза сделать этого он не сумел. Потом все-таки поднялся и держась за стенку и вешалку долго шарил в карманах полушубка и кителя. Пистолета не было. Пошатываясь он добрел до дверного проема в комнату. Утвердившись в нем, он увидел нарядно одетую жену, которая напрягаясь и спеша, держа во рту шпильки, трудилась над немыслимой прической. Волосы у Люськи были роскошные, что было большой гордостью для Гошки. Вот у моей бабы – грива, есть за что потаскать! – небрежно говорил он по пьянке мужикам, наблюдавшим за какой-нибудь бабенкой, у которой на затылке торчал куцый хвостик. А там? – недвусмысленно ржали мужики. Ну, вы мне это брось, как никак я власть! – хватался Гошка за кобуру, вроде в шутку. А то мы думаем, и там все заросло, никак не доберешься. У Фроськи-то попроще! Вы это мне бросьте! – багровел Гошка сжимая кулаки. Но мужики пьяного его не праздновали: как никак росли вместе, воевали все, правда в разных местах, но пили вместе и частенько. Так что в пьянках говорили ему обо всем, Гошка все терпел. А вот трезвому не могли сказать такое. При власти наш Гошка – Георгий Иванович. Понимали это, уважали. А сейчас, увидев в зеркале багровое лицо мужа, держащегося за косяк двери, Люська расширила глаза в немом ужасе. Попыталась что-то сказать ему, но мешали шпильки, зажатые в губах. Ее благовременный был пьян: – в лоскуты, в лохмотья, в задницу. Ах ты, свинья! – только и смогла сказать Люська, выплюнув шпильки в ладошку. Теш-с! – прошипел он, поводя перед собой указательным пальцем. Где, это – пис-пи-пис? – пытался он что-то спросить. Из их житейского опыта Люська знала, что ее супруг находится в наивысшей степени опьянения и не в силах будет произнести этого слова. Так и не добившись в шипящих и писчащих звуках, исходящих от него: – где же пистолет? Гошка через минуту-другую сползет на пол и замычит, захрапит, пока не проснется рано утром следующего дня. Где же ты успел так нажраться? – Наконец обрела она дар речи и кинулась на кухню мимо осевшего мужа на пол. На подоконнике насмешливо красовалась пустая – «Московская». Ах ты, скотина безрогая, поверила, оставила козла в капусте! Директор пригласил! Встретила Новый год! Сволочь, кобелина проклятый, всю жизнь мне изувечил! Обливаясь жгучими слезами Люська, пиная его ногами в бока. Гошка могуче всхрапывал и слабо двигая рукой, приказно орал: – Вперед! Ведь не может быть, чтобы он от одной бутылки так раскис, где-то выжрал еще столько же! Хотя говорил, что с начальством выпили бутылку на многих. Тут что-то не то! – лихорадочно рассуждала она, и принялась внимательно осматривать своего муженька. Он сразу мне не понравился, как только вошел, да этот флакон с духами все перепутал. Не досмотрела сразу и вот результат! – корила она себя. Где-то в другом месте был, кобелина! И точно. На стоячем коротком воротнике нижней рубахи алело пятно от губной помады. Люська машинально дотронулась рукой до своих губ и тут же отдернула ее назад. Уже несколько лет она не красила свои губы. Тем более, цвет помады на воротнике был блеклый, противный. Кто же красится такой помадой? – мучительно соображала она, заметив еще одно пятно на его рукаве, и в ярости хлестнула его по щеке и опять пнула в бок. Студенисто колыхнувшись телом, Гошка почмокивал губами и сморщившись заныл: – Фрося, ну зачем? Ах ты, гад ползучий, вот ты с кем таскаешься? – взревела тигрицей Люська и замолотила его кулаками куда попало. Незаконченная прическа растрепалась, розовощекое лицо ее, с накатившимися крупными слезами было прекрасно. Волосы тяжелыми волокнами колыхались по ее плечам. Прекрасна женщина в благородном гневе! Я тебе устрою, сучка, Новый год! – пнула она напоследок еще раз безвольное тело Гошки и стала спешно одеваться. Погоди, погоди! – дрожала она губами и выскочила из избы, не забыв, однако, прихватить с собой и дареный флакон духов. Что произошло под Новый год в Фроськиной избе, куда ворвалась вихрем нафуфыренная Люська, знает один Бог, да и сами они наверное запомнили. Только на целую неделю после Новогодней ночи, Фроська вдруг уехала к каким-то родственникам. А Люська жеманно поджав губи ни с кем не разговаривала и перебралась к матери, где были ее дети. На вопросы отвечала односложно: – Старая мать, присмотра требует. Ну а первый день – нового 1953 года для участкового инспектора Орешенского леспромхоза совсем был никудышным. Он проснулся от холода, его трясло, но подняться на ноги никак не мог. А главное, не понимал, где он? Спина упиралась во что-то твердое и он подумал, что его где-то завалило. Подергался-подергался он и скрючившись задремал опять. Его мутило, раскалывалась голова, и напрягая память он пытался что-либо вспомнить. Память отшибло наглухо. Неужто уж умер? Ужаснулся он и услышал какие-то голоса. С трудом разлепив глаза, он обнаружил, что уже светло. Руки-ноги занемели и он не мог пошевелить ими. Парализовало? – заволновался он и опять услышал голоса. Вроде звали его: Тут я, тут, спасите! Хрипло закашлялся он. Голоса приблизились, гулко прошли рядом ногами и опять все замолкло. Люди! Помогите! Что есть силы заорал он. Наверное хлопнула дверь, стало еще холоднее, послышались голоса, топот ног: Тут он где-то орет, может в подполе застрял? Услышал он знакомый голос. Да тут я, Васильич! Наконец обрел память Гошка, с трудом выползая из-под кровати. Тьфу ты! Слышу тут он где-то, а невдомек под кровать заглянуть. Че, делаешь там, Гоша? Нагнулся к нему завгар. Че, че, – пистолет туда закатился! – Всклокоченный и в паутине, сидя клацал зубами Гошка, мутно обводил глазами комнату. Нашел? – нагнулся к нему вчерашний следователь. Гошка что-то промычал и остервенело мял свое небритое лицо. Ладно, хватит праздновать, в Горелую балку ехать надо. Давай, поднимайся! Ага, ща-аз! Разбежался! Понаехало тут командиров. Тянул время Гошка. Башка трещит, мутит. Уф-ф! помотал он головой. Где стаканы? – повелительно спросил сыщик. А там же где и ложки, – язвительно ответил хозяин. Завгар зашаркал на кухню и принес три стакана. Очкарик достал из-за пазухи бутылку водки и шибанув донышком о колено, выбил пробку. Разлив на троих он заблестел очками и усмехаясь приподнял стакан: – Ну, с Новым годом! – и чокнувшись с каждым, вкусно выпил. Следом жадно и трясясь руками выпил Гошка и несколько секунд сидел зажмурившись, прислушиваясь как горячее тепло разливается по телу. Ну, вот и я готов к бою! Кряхтя поднялся он с полу. Завгар ощерившись несколько раз подносил стакан к губам, и каждый раз с отвращением относил его в сторону. Не идет! Возвестил он печально и поставил стакан на подоконник. Ну, пошли на кухню, там зажуем чем есть – обрел дар речи Гошка. И все стали выходить из комнаты. Идя последним Гошка вдруг вернулся к окну и махом осушил стакан водки. Не пропадать же добру! – подытожил он, чувствуя как возвращаются к нему силы. Оглядев комнату, он негромко позвал: – Люсь! Да, нету дома никого, даже дверь плотно не была прикрыта. И до Гошки наконец дошло, что он натворил. Сразу вспомнил потерю пистолета и стал лихорадочно заглядывать во все закоулки. А оружие на видном месте оставлять не годится, – осуждающе жуя холодную котлету заметил сыщик. И только тут Гошка увидел на полочке у рукомойника вчера оставленный пистолет. Он посветлел лицом и забренчав рукомойником, ответил – а никто и не оставляет, просто вещь ждет своего хозяина. Ага, рассказывай, так и ноги у этой вещи могут оказаться, – аппетитно жевал очкарик. Я в своем доме, а не где-нибудь, – отпарировал Гошка вытираясь полотенцем. Куснув котлетину он стал одеваться и подгоняя сидевших мужиков пробурчал: – Пошли куда надо, если по делу. Дверь-то замкни, напомнил ему завгар на выходе. А не хрен тут тащить! По