Куда там! Люк захлопнулся намертво. Отойди! – взревел Гошка и оттолкнув Максима в сторону схватился рукой за рукоятку и сильно потянул на себя. Рукоятка свободно упала на пол, следом сунулся на колени не удержав равновесия и Гошка. Потом на манер Максима, он также попытался прыгать на нем. Люк не открывался. А только мелко дрожал вместе с полом. И слышалось как ударялись друг о друга массивные деревянные части. Подпорки под люк подставляются, – прокомментировал сыщик, – оглядывая всех. Ломики, топоры давай! – заорал Гошка. Максим стрелой метнулся на выход, но его догнал скрипучий резкий голос: – Стой – те! Максим обернулся и увидел, как с топчана раскинув костлявые руки в стороны поднималась старуха. Ее бледно – серое худое лицо с вытаращенными синими глазами, с всклокоченными седыми волосами, с провалившимся беззубым ртом, являло собой маску воскресшего демона с потустороннего мира. Стой – те! – проскрипела опять она, становясь в постели на колени. Нельзя рубить пол, все рухнет! Грязно – серая ее рубаха, в которую она была одета, некогда бывшая белой, была распахнута, обнажая ее тощую грудь, на которой болтался увесистый крест на черном шнурке. Раскрыв рты все со страхом смотрели на нее. Завизжала ее дочка: – Мамынька молыть стала! Слава те, Господи! И брякнувшись на колени перед иконами стала истово молиться. Калмычка испуганно смотрела на старуху, прикрыв рот обеими ладонями. Первым опомнился сыщик: – Как и где можно добыть его? – спрашивал он старуху, тыча пистолетом в пол. А она воздев руки вверх, и глядя в верхний угол скита, где виднелось огромная икона – спасителя, громко произнесла: – Господи прости! И опуская руку с двумя вместе сложенными пальцами чтобы перекреститься, вдруг задрожала руками, потом захрипела точно захлебываясь в омуте, покачнулась, чтобы встать и грохнулась на край топчана, потом точно тряпичная кукла свалилась на пол.
Все поняли, что это был ее конец. Мамынька! Истошно закричала Фиса, подползая к ней на коленях, рыдая и поглаживая ее по голове. Старуха отрешенно смотрела в потолок, перекосившись в лице. Рыдающая дочь, приложила свое ухо к ее груди, и замерев на некоторое время слушала ее. Потом повернувшись к присутствующим зло закричала: – Это вы убили ее! Жили мы без вас раньше и дальше бы жили. Нет, пришли свои порядки наводить! Будьте, вы прокляты! – Потрясала она грязными кулаками в сторону понуро стоящих мужиков. На Гошкины выстрелы в люк, в барак забежал охранник с улицы и ничего не поняв водил пистолетом по всем сторонам, пока не наткнулся на взгляд Максима, который показывал на люк и мертвую старуху. Наконец Гошка разъяснил ему: – Упустили твоего каторжника. Как? – опешил охранник. Я у двери стоял, никто не выбегал, другой двери нет. Через забитые окна тоже никто не вылезал. Зато под барак или скит, одна хреновина, сумел провалиться. Не понял; – вытянул тот лицо. А не понял, не хрен тут под ногами путаться!, – зловещим шепотом зашипел участковый. Где ты должен быть? На улице, – пятился задом к двери Мишка – охранник. Так вот и будь там!, – страшно закричал Гошка. Слушаюсь! – лепетал Мишка, прислоняясь спиной к двери и пытаясь открыть ее задницей. Потом он повернулся к двери лицом и развернувшись плечом долбанул в дверь, раз и другой. Потом налег всем телом. Не – е п-по-нял! – забормотал он не мигая глядя на Гошку. Ты чего еще выдумал! – предчувствуя недоброе заорал вновь Гошка, и безрезультатно пнул дверь, кинулся к окну, и шибанул рукояткой пистолета по небольшому замутненному стеклу. Мать твою! – взревел он и стал стрелять через окно на улицу. И только тут все услышали громкий рокот трактора, шум которого постепенно затихал. Подбежавший Сыщик, перекинувшись с Гошкой несколькими словами, через другое окно тоже стал стрелять на улицу. Максим с Мишкой оббив все плечи, так и не смогли высадить дверь, сделанную из прочных досок листвяга, немыслимой толщины. Максим схватил колоду, снятую с ноги Айсы и подбежав к окну, потеснил Гошку. Погоди, Георгий Иванович! Нескольких мощных ударов по раме окна хватило, чтобы отлетели и доски, которыми забили окно.
Глава 25
Озябший завгар, оставленный караулить трактор, пытался согреться куревом. Но ничего не получилось. Былое тепло от нагретого мотора быстро ушло. Щелястая кабина кэтэшки только лишь спасала от ветра. В попыхах когда он собирался с сыщиком к Гошке домой, не одел теплые носки. А потом срочно уехали в гараж, совсем забыл об этом. Драные портянки из старой юбки жены, были маловаты и напрочь разматывались в валенке, как он их не разматывал. Да и валенки – то были с припуском, чтобы одеть теплый носок с добротной толстой портянкой. А тут голая нога болталась в валенке как ложка в стакане. Тьфу, ты, не мальчишка ведь, а так вляпался! – чертыхался он, просовывая руки подмышки фуфайки пытаясь их согреть. На беду и рукавицы куда – то запропастились. Стоп! – вспомнил он. Бандюгу этого выгружали из кузова, был в рукавицах. Но ухватиться за него хорошенько они мешали. Снял, стало быть их, положил или в кузов или за пазуху. Вывалились значит. – И повеселев он решил, что вот чуток погреет руки и выйдет искать их. Чего – то наших нету долго? – И Колька запропастился, – размышлял он, постукивая валенками о пол кабины. Послышалось что – то похожее на выстрелы, но это могло и дерево промерзлое гулко лопнуть. Мороз – то, наверно все тридцать с лишним? Январь, он свое возьмет! – Пыхтел самокруткой завгар. На душе как – то было нехорошо, и он часто подумывал: – Зачем поехал сюда? Дал бы трактор, тракториста да и все дела! Так нет, же! Самому понадобилось поехать, да еще вот так – полуодетым. Ладно надо пойти рукавицы поискать. И подрагивая всем телом, он вылез из кабины, и став на гусеницу трактора поглядывал на барак – скит. Там что – то происходило – это точно, потому что непонятная тревога совсем овладела им. Живы ли они там? Мишка – то охранник все торчал у двери, да и он куда – то исчез. Пойду – кА сам все разузнаю. Сидят поди в тепле и в ус не дуют. Заглянув в кузов, он увидел одну рукавицу, второй нигде не было. Ага, я же с гусеницы спрыгивал в снег из – за этого черта, барахтались там, пока его мужики поволокли в барак. Где – то в снегу, н